– Ты читаешь стихи?
– Иногда.
– И пишешь стихи?
– Никогда.
– Может, напишешь стихотворение для меня?
– Нет. Если тебе нужны стихи, тебе придется писать их самой, мне все это уже надоело.
Он задрал рубашку, и на мгновение стал виден пистолет, потом он опустил рубашку, и пистолет снова спрятался. Прохожий на обочине дороги помахал им рукой. Сотня птиц взвилась в небо над фонарным столбом, а потом сотня светлячков, а потом спустилась ночь и больше ничего видно не было.
– Больше ничего не видно.
Он включил дальний свет, и они заметили, что «ничего» чуть-чуть отступило. Они проехали мимо полицейской машины. Они ехали быстро. Полицейские не двигались.
– Нас никогда не поймают.
Она сама не знала, что говорила, и он знал, что она не знает, что говорит.
– Ты сама не знаешь, что говоришь.
Она поцеловала его, и на какой-то момент он перестал видеть дорогу; он почувствовал ее язык у себя во рту и заметил, что его конец ведет себя как-то странно – было ощущение, как будто трогаешь собаку за нос.
Когда они остановились на обочине, было так поздно и так темно, что на их месте мог оказаться кто угодно, в какой угодно машине. Все, что они говорили, и все, что они делали, исчезало, словно они были ничем и не говорили ничего.
Потом она сказала:
– Я люблю тебя.
И они моментально заснули.
24
Он припарковал машину в нескольких метрах от кафе: он не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что ему еще рано водить. Не успел он выключить зажигание, а она уже выскочила наружу и побежала прочь, как девочка. Как довольная девочка, а не как испуганная девочка. Он заказал пиво, она – мороженое и кока-колу. Стояла жара. Бар был почти пуст. Только за соседним столиком обедал пожилой мужчина, по виду коммивояжер. У него был такой вид, как у коммивояжеров в кино. Мой брат допил пиво и попросил еще. Пиво ему страшно нравилось, он мог выпить тысячу литров и не опьянеть. Она еще не доела мороженое. Она смотрела на вертящиеся стойки с кассетами и дисками, какие всегда бывают в придорожных кафе. Он смотрел на нее.
– Путешествуете?
Ему совсем не хотелось разговаривать, но было бы странно не ответить на вопрос официанта.
– Да, мы путешествуем.
– И куда едете?
На этот раз ответила она:
– В Чехословакию.
– Ну да! Далеко вы собрались.
Он засмеялся, она повернулась к нему и чмокнула в щеку.
– Мы собираемся пожениться в Праге.
– Да, мы едем в Прагу, чтобы пожениться.
Ему вообще-то не очень нравилось валять дурака, но с ней это выглядело забавно.
– А вы не слишком молоды, чтобы жениться?
– Да, конечно, но мы не собираемся жениться сразу же. Мы прибудем в Прагу, там обоснуемся и станем спокойно ждать наступления зрелости. Потом мы совершим ответственный поступок, в результате которого две дороги сольются в единую судьбу.
Я полагаю, к этому времени официант уже догадывался, что над ним потешаются, но ему там было слишком скучно и он был слишком тупой, чтобы перестать им надоедать.
– А, ну тогда другое дело. А почему в Прагу, почему бы вам не подождать здесь?
– Потому что именно там ожидает Кафка.
Официант круто развернулся и принялся делать несколько дел одновременно, как будто был очень занят, как будто никогда и не разговаривал с ними.
Она заплатила за два пива, кока-колу и мороженое, а потом он купил еще пару банок.
– У меня есть деньги, я вполне могу платить за все. Вчера был мой день рождения, и отец дал мне вместо подарка кучу денег. Он говорит, что дает мне деньги, потому что не знает, чего я хочу.
– Думаю, ты хочешь, чтобы он больше не давал воли рукам.
– Вот именно, только он предпочитает сначала колотить, а потом платить. У него, пожалуй, больше денег, чем терпения.
Он пошел к маленькой стойке рядом с дисками и кассетами и вернулся, держа в руках розовую шляпку с бумажным цветком на верхушке. Шляпка была довольно безобразная, но все дело в том, что он не слишком в них разбирался. Она в этой шляпке была изумительно хороша.
– С днем рождения.
Она снова его поцеловала, на этот раз в губы.
Он расплатился за шляпку. Они оставили щедрые чаевые и вышли. Официант потом божился перед камерами, что они украли четыре пива, одну кока-колу и одну розовую шляпку. Мужчину, который по виду напоминал коммивояжера, так и не смогли отыскать.
25
Она разделась полностью, а он все еще не снял с себя джинсы.
– Не хочешь меня потрогать?
Они остановились возле реки. Вода текла очень медленно и лишь тихонько журчала.
– Думаю, да.
Он был девственником, так мне кажется, поэтому я так вам и сказал, хотя полной уверенности у меня тоже нет. Мне кажется, что он был девственником, я знаю, что он был девственником, хоть и не знаю откуда – может быть, потому, что я и сам такой.
Она начала расстегивать его джинсы. Думаю, без них он себя чувствовал не очень уютно, главным образом потому, что, снимая джинсы, он должен был снять и сапоги, а я знаю, что он ненавидел расставаться со своими сапогами.
– Тебе нравится?
Она его трогала. Она сама мне сказала. Ее тело действительно хорошо смотрелось, его тоже. Они оба были очень красивые.
Тогда он поцеловал ее, а потом они продолжали трогать друг друга, а потом, я думаю, они это сделали. Она мне сказала, что они это сделали. Она рассказала мне и как они это делали.
У него сначала не получалось – я имею в виду, у него сначала не вставал, но потом все было в порядке, особенно после того, как она взяла у него в рот.
Он знал, что у него остается не так много времени, и он трогал ее повсюду, как трогают то, чего никогда больше не увидят. Она кончила первой, а он намного позже – только после того, как она крикнула ему:
– Выплесни все в твою маленькую шлюху!
Потом он целовал ее – много раз в лоб и повсюду, и он гладил ее волосы, особенно на макушке, пока оба они не заснули.
Сначала заснул он, а чуть позже – она.
Когда они проснулись, она сказала, что ей снилось, что у них маленький домик посреди огромного поля, где растут деревья и цветы, и что небо над ним имеет особый цвет, почти белый, как будто бы скоро повалит снег – несмотря на то что было жарко. Не то чтобы нестерпимо жарко – скорее, чувствовалось приятное тепло, которое ощущаешь, выходя в разгар лета из прохладного кинозала.
Он сказал, что не помнит свой сон, но там было холодно, намного холоднее, чем в кинотеатре с кондиционером, и даже намного холоднее, чем сам снег.
Пока он надевал свои черные джинсы и сапоги, она думала, что из всех мужчин, которые ее трогали, и из всех, кто будет трогать ее после, кто будет засовывать в нее свои члены, он навсегда останется самым важным. Таким, кого все другие будут бояться.
26
– Ты знаешь, я однажды сломал парню руку, когда надевал на него наручники.
Это был умный полицейский. Он снова пришел к нам в дом. Мамы не было, ее позвали на радиопередачу о женщинах, которых бросили мужья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17