Совесть расправляется как сжатая
пружина... И рвет ржавыми заусенцами плоть. Сбрасываются маски и лица
людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в
большой Остров. И никакой карантин, никакой спецконтроль не спасет от
момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и безжалостные,
несгибаемо добрые, не ведающие запретов и сомнений, не контролируемые
Системой... Совесть они с собой не возьмут. Она останется дома. Удобно
иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.
Они расползутся по Галактике, неся иным народам и мирам свою Идею.
Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа. О нет, не
для себя! Сами они больше в подсказках не нуждаются. "Мы сами Совесть
Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для несогласных можно
построить печи...
Но что же все-таки делать с Системой? Уничтожить или оставить?
Впрочем, существует третий вариант - перепрограммировать Машину. Такое
тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые идеалы, как
предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по филею и
Непосредственной Обратной Связью по подкорке, принуждать... Из самых
лучших побуждений, во имя светлого будущего.
Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны" лабиан
и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до тех пор, пока Совет не
найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.
Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то вроде
реквиема.
В селекторе пискнуло.
- Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте запись нашего
разговора немедленно. Хорошо, жду.
Он перевел взгляд на меня.
- Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".
Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину. Но я не хотел.
Сначала следовало разобраться самому.
- Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом произнес Лом. -
Что же вы так? Безобразничать - первый, а как по делу, так память
отшибает. Не можете без шпаргалки.
- Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.
Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось. Много
требовалось нашему старосте Саньке Портнову по кличке "Змей-отличник".
Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо - у Змея был бзик -
серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог. Он бы
ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее
знал. Долго Санька терпел, а потом додумался. Головастый парень. Собрал
крошечный генератор помех и пристроил в здании. Кошмар! Наша группа
получила "крайне неудовлетворит." за сессию и все каникулы, вместо
планируемой поездки на Магдалину, просидела над кристаллами конспектов.
Здорово мы с Мишелем на Саньку разозлились! Правда, про поступок его
никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему
разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".
Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали двигатели на
посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я молчу, а
Мишель...
Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до жути знакомый
голос сказал:
- Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.
Я вздрогнул. Мне показалось... Нет, ерунда! Ведь голоса являются
только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться к
Лому.
Я обернулся. Это был не Мишель. В дверях кабинета стоял бледный,
осунувшийся связист с перевязанной рукой.
Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...
Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они уходили,
становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не слюнтяй,
парень простой и не сентиментальный, мог так раскисать от всех этих
голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом: "Резонанс совести".
Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал тюремной механикой -
дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала, говоря о
свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется
свобода выбора - колоться или нет.
Мне хотелось, словно наркоману, биться головой о стену, визжать,
бить, убивать... Теперь я понимал их - островитян, горожан, подонков,
предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все
кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого, выхода
не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я ударил кулаком по
объем-экрану.
Прозрачный куб раскололся с хрустом и треском. На пол посыпались
осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят
в ладонь, что становится больно...
Я лежал, и мне было все равно. Пусто. Тихо. Больно. Пол завален
осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница? Все
равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги
и вымаливать... Что?
Я отчетливо представил эту картину. Вот я встаю, весь в крови,
спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную. Натали Кардан не смотрит на
меня, она говорит по фону. Плевать ей на какого-то Вика Симонова, она
уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после. Они тоже
считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными. Рыцари
без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою. Теперь вся моя
жизнь, все будущее - стоять и ждать. Повиноваться, соглашаться,
подобострастно заглядывать в глаза, усердно предугадывать желания и
бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского гнева. Хозяин
может лишить Острова - спокойствия и благодати, места, где можно
существовать. Хозяин...
Во все времена и на всех планетах находились люди, пекущиеся о
всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и порядок нужны для
мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка,
делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят, бояться
надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в самом деле, голоса? Система,
Машина... Назойливая, мучительная, но не злонамеренная. Действующая в
жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из самых лучших
побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу. Страхом никого и
ничему научить нельзя! Страх делится как амеба, родит другой страх, из
которого затем, по законам эволюции, вырастает одиночество и ненависть.
Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются
за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но что будет,
если найдется один человек, не связанный кровью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
пружина... И рвет ржавыми заусенцами плоть. Сбрасываются маски и лица
людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в
большой Остров. И никакой карантин, никакой спецконтроль не спасет от
момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и безжалостные,
несгибаемо добрые, не ведающие запретов и сомнений, не контролируемые
Системой... Совесть они с собой не возьмут. Она останется дома. Удобно
иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.
Они расползутся по Галактике, неся иным народам и мирам свою Идею.
Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа. О нет, не
для себя! Сами они больше в подсказках не нуждаются. "Мы сами Совесть
Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для несогласных можно
построить печи...
Но что же все-таки делать с Системой? Уничтожить или оставить?
Впрочем, существует третий вариант - перепрограммировать Машину. Такое
тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые идеалы, как
предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по филею и
Непосредственной Обратной Связью по подкорке, принуждать... Из самых
лучших побуждений, во имя светлого будущего.
Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны" лабиан
и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до тех пор, пока Совет не
найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.
Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то вроде
реквиема.
В селекторе пискнуло.
- Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте запись нашего
разговора немедленно. Хорошо, жду.
Он перевел взгляд на меня.
- Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".
Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину. Но я не хотел.
Сначала следовало разобраться самому.
- Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом произнес Лом. -
Что же вы так? Безобразничать - первый, а как по делу, так память
отшибает. Не можете без шпаргалки.
- Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.
Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось. Много
требовалось нашему старосте Саньке Портнову по кличке "Змей-отличник".
Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо - у Змея был бзик -
серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог. Он бы
ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее
знал. Долго Санька терпел, а потом додумался. Головастый парень. Собрал
крошечный генератор помех и пристроил в здании. Кошмар! Наша группа
получила "крайне неудовлетворит." за сессию и все каникулы, вместо
планируемой поездки на Магдалину, просидела над кристаллами конспектов.
Здорово мы с Мишелем на Саньку разозлились! Правда, про поступок его
никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему
разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".
Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали двигатели на
посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я молчу, а
Мишель...
Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до жути знакомый
голос сказал:
- Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.
Я вздрогнул. Мне показалось... Нет, ерунда! Ведь голоса являются
только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться к
Лому.
Я обернулся. Это был не Мишель. В дверях кабинета стоял бледный,
осунувшийся связист с перевязанной рукой.
Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...
Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они уходили,
становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не слюнтяй,
парень простой и не сентиментальный, мог так раскисать от всех этих
голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом: "Резонанс совести".
Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал тюремной механикой -
дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала, говоря о
свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется
свобода выбора - колоться или нет.
Мне хотелось, словно наркоману, биться головой о стену, визжать,
бить, убивать... Теперь я понимал их - островитян, горожан, подонков,
предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все
кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого, выхода
не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я ударил кулаком по
объем-экрану.
Прозрачный куб раскололся с хрустом и треском. На пол посыпались
осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят
в ладонь, что становится больно...
Я лежал, и мне было все равно. Пусто. Тихо. Больно. Пол завален
осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница? Все
равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги
и вымаливать... Что?
Я отчетливо представил эту картину. Вот я встаю, весь в крови,
спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную. Натали Кардан не смотрит на
меня, она говорит по фону. Плевать ей на какого-то Вика Симонова, она
уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после. Они тоже
считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными. Рыцари
без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою. Теперь вся моя
жизнь, все будущее - стоять и ждать. Повиноваться, соглашаться,
подобострастно заглядывать в глаза, усердно предугадывать желания и
бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского гнева. Хозяин
может лишить Острова - спокойствия и благодати, места, где можно
существовать. Хозяин...
Во все времена и на всех планетах находились люди, пекущиеся о
всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и порядок нужны для
мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка,
делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят, бояться
надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в самом деле, голоса? Система,
Машина... Назойливая, мучительная, но не злонамеренная. Действующая в
жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из самых лучших
побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу. Страхом никого и
ничему научить нельзя! Страх делится как амеба, родит другой страх, из
которого затем, по законам эволюции, вырастает одиночество и ненависть.
Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются
за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но что будет,
если найдется один человек, не связанный кровью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30