ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

Если бы в тот момент кому-то сказали, что конечной целью «пражской весны» является вовсе не социализм с человеческим лицом, а реставрация капитализма и развал социалистического лагеря, многие из тогдашних нонконформистов пошли бы добровольцами в войска Варшавского договора. Но ведь сегодня-то миф о «пражской весне» рухнул. Улыбающийся Дубчек с удовольствием сидел в антикоммунистическом парламенте и штамповал законы о возвращении фабрик бывшим владельцам-эмигрантам. Кто же был прав в оценке сути событий — Брежнев или пылкий «коммунист-демократ»? (Мы не обсуждаем, правильные ли средства выбрал Брежнев, ибо спор был не о средствах, а именно о трактовке всего пражского проекта). Но ни один из этих демократов не сказал сегодня: да, я обманулся относительно «обновителей социализма», и мне сегодня стыдно моей наивности. Или: да, целью пражской весны было вовсе не обновление социализма, но и я только притворялся социалистом, и из КПСС меня вычистили, в общем, правильно. Нет, и «обновители» оказались антисоциалистами, и миф остался незамутненным.
Сегодня, когда и социализм демонтирован, и самой Чехословакии уже не существует, я с интересом смог поговорить с некоторыми чехами, и эти разговоры можно резюмировать в двух моделях, одинаково внеисторических. Старый коммунист, который не изменил своим убеждениям и «вычищен» из Академии наук, излагает героическую формулу коммунистов: «Не все было плохо в Чехословакии за последние 40 лет». Но это все равно, что, умирая, сказать: не все было плохо в этой жизни. Это — тривиальная философия (проще глупость). Ведь никто, на деле, и не считает, что «все было плохо» — это просто манихейская метафора и содержит не больше реального смысла, чем матерная ругань, — нельзя же понимать ее буквально.
Можно лишь поразиться тому, что коммунисты, пережив такой катарсис, не пришли к вопросу «а что было плохо в Чехословакии за последние 40 лет?». Другими словами: в какой из критических моментов послевоенной истории был сделан принципиально неправильный выбор в конкретных исторических условиях именно того момента? Ведь если окажется, что в действительности в эти критические моменты был сделан наиболее разумный выбор, то придется признать, что в сущности (а не в мелочах) коммунисты провели государственный корабль Чехословакии наилучшим образом. Теперь руль у их оппонентов-демократов, и подходит время подводить первый баланс (четыре года — немалый срок).
И вот, беседуешь с молодым интеллигентом-антикоммунистом, который утверждает, что «все было плохо». Является ли реальностью, не зависящей от чехов, что американцы поленились (или пожалели свою кровь) и не освободили Чехословакию от немцев сами, а уступили ее Сталину? Да. Мог ли кто-то (например, ты, такой умный), воспрепятствовать приходу советских войск-освободителей? Нет, что за абсурдная идея, их умоляли прийти быстрее. Так, прошли один критический момент, пойдем дальше. Мог ли кто-то в 1948 г. воспрепятствовать резкому повороту к «социализму»? Соглашается, что нет, никто не мог — эта идея «овладела массами», а интеллигенцией почти поголовно. Но ведь весь путь до 1968 г. был предопределен этим выбором всего общества, как бы мы сегодня этот выбор ни проклинали. Тот, кто этому выбору в тот момент сопротивлялся, был отброшен в сторону. Таких было мало, и нынешний умник не был бы в их числе, даже он сам таких иллюзий не строит. Прошли еще один перекресток. Остается 1968 год. Спрашиваю: почему твой отец — это как бы ты в тот момент — не вышел на улицу с автоматом и не стал стрелять в русских солдат, которых считал оккупантами? «Да что ж он, идиот, что ли? Ведь нагнали столько войск, что сопротивляться означало разрушить страну». Так, значит, «коммунисты» (и прежде всего президент Людвик Свобода) поступили разумно, не призвав народ к войне Сопротивления. «Конечно правильно, это было бы самоубийством, тем более что Запад и не собирался нам помочь». И получается, что во все критические моменты находившиеся у власти коммунисты выбирали из очень малого набора реально имевшихся альтернатив именно ту, которая означала меньше всего травм и страданий для народа и страны. Любой другой выбор предполагал необходимость идти против тотальной и огромной геополитической силы — СССР (идти на «самоубийство»), причем идти против настроений подавляющего большинства своего общества и даже против рекомендаций Запада. Да что же это были бы за политики? И каков же уровень мышления нынешнего интеллигента, который, доведись быть у руля власти ему, все бы сделал иначе и гораздо лучше? О мышлении западного интеллигента в связи с Чехословакией и говорить неудобно: он на себя вообще никакой ответственности за действительность не берет.
Другим общим местом стало то, что Куба сейчас — единственная страна в Латинской Америке, где не утвердилась демократия. Но демократия — это сложная система, обеспечивающая выражение мнений и волеизъявление разных групп населения, власть большинства, взаимную терпимость и права меньшинств. Эта система опирается на организационные механизмы и на гораздо менее четко описываемую базу — культурные нормы, традиции, ритуалы. Свободные выборы — важный элемент механизма, но не более чем элемент. И вызывает искреннее изумление тот факт, что западная пресса всерьез сводит понятие демократии исключительно к этому элементу. Мы слышим, что буквально за два дня стала демократической страной Панама — стоило лишь вторгнуться морским пехотинцам США, увезти Норьегу и привести к присяге выбранного президента (неважно, что ему тут же пришлось объявить голодовку на площади, чтобы получить обещанные перед вторжением полмиллиарда долларов). Демократической стала Чили в тот момент, когда Пиночет переехал из дворца Ла Монеда в другое здание, предупредив: «Если кто-нибудь меня тронет, в тот же день закончится правовое государство!».
Человек с «западным» типом мышления потерял способность оценивать состояние общества даже в короткой исторической перспективе. Ведь взятый в динамике, тот же вопрос о демократии на Кубе встал бы совершенно по-иному и пришлось бы сказать: по ряду параметров режим на Кубе не соответствует «европейским стандартам», но это качественно иное общество, чем была Куба 34 года назад, при Батисте. За тридцать лет трансформировались не только механизмы и нормы власти, но и сама культура общества, так что его уже можно судить по европейским меркам, а не по меркам Гватемалы и Гондураса — той базы, с которой начала свою эволюцию новая Куба. А если так, то западной демократии (будь она искренна) было бы логичнее стремиться не к конфронтации и блокаде Кубы, очевидно затрудняющих ее демократизацию, а к сотрудничеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49