Она висела на этих обоях с тех пор, как они были наклеены, следовательно, под ней покрытие стен должно было выглядеть таким же свежим и новеньким, каким было в ту пору…
Лили не могла удержаться от того, чтобы не убедиться в этом самой, она непременно должна была посмотреть.
Девочка придвинула один из бархатных стульев поближе к камину и вскарабкалась на него, чуть отодвинула картину, но не увидела то, что ей хотелось и того, что ожидала – она заслоняла собою свет. Что делать?
Лили, закусив губу, колебалась. А что если с картиной что-нибудь произойдет? А что, если она разобьет раму? И эта картина, такая ценная, пострадает?
Да нет, ничего не случится, она будет очень осторожна.
Картина оказалась тяжелее, чем ожидалось. Лили пришлось попыхтеть, прежде чем снять ее с крючка. И, осторожно опустив картину, она прислонила ее к спинке стула, а затем слезла с него. Девочка отступила на несколько шагов и внимательно посмотрела на открывшийся участок стены. Этот светлый прямоугольник обоев был настоящим откровением. Бутоны роз были ярко-красными, их стебли и листья сочно-зелеными. Фон, на котором они располагались, был насыщенного желто-белого цвета, очень походившего на цвет свежих сливок, а не того грязно-бежевого, который она видела перед собой на протяжении всей своей жизни. Сэм и Аманда выбрали для этого помещения яркие жизнерадостные цвета. Эта нижняя гостиная предназначалась для вечеров, доброго веселого времяпрепровождения и славных людей.
– Я должна сделать все как было… – прошептала девочка. – Когда я стану знаменитой и богатой, я тоже стану устраивать здесь вечера и обои эти будут такими же, как и тогда, когда Сэм и Аманда въезжали в этот дом. – Фраза эта звучала почти обрядово, как торжественное обещание, обращенное к призракам.
Лили посмотрела на полотно Констебля. Картина сейчас выглядела так же, как и на стене, и все еще не открыла девочке ничего особенного. Из-за закрытой двери послышался бой часов: они пробили два. Пришло время отправляться в постель.
Лили снова залезла на стул, схватилась за тяжелую багетовую раму и посмотрела на шнурок, на который вешали картину, чтобы определить правильную позицию. Она внезапно заметила небольшой бумажный сверточек, заткнутый между рамой и подогнутым лишним куском холста. Не колеблясь ни секунды, она протянула руку и достала его.
Повесив картину на место и спрыгнув на пол, она подошла поближе к свету, чтобы рассмотреть его. Очень осторожно она развернула многочисленные слои бумаги, и в руках у нее оказался небольшой конверт. Ощупав его, она убедилась, что внутри него что-то лежало. На самом же конверте никаких надписей не имелось. Она перевернула конверт – он был заклеен, а на клапане выцветшими чернилами было написано несколько слов, очень трудно различимых, но она все же разобрала: «Кордова. Испания. Дом…» Первой буквой была явно «М», но остального прочесть Лили не смогла. Чернила стерлись, смазались, будто, едва написав эти слова, конверт сложили вчетверо, не дожидаясь, пока они высохнут.
Разрывать конверт Лили не решилась, опасаясь повредить буквы. А чтобы вскрыть его не повредив, необходим был какой-нибудь инструмент. Пилка для ногтей вполне бы подошла. Ей и в голову не пришло, что прочтение этого послания могло как-нибудь потревожить дорогих ее сердцу призраков Аманды и Сэма. Лили была убеждена, что они бы ее поняли.
4
Лондон. 1970 год.
«А что ты здесь ожидала увидеть? – спрашивала себя Лили. Запряженные лошадьми коляски и трубочистов? Сейчас тысяча девятьсот семидесятый год. Диккенс давно умер, и да здравствуют «Битлз»!
Лили приехала в Англию по причине своего неумения рисовать. Ее мечта стать архитектором, ее отчаянье от мысли, что ее мать не сможет ее послать сюда, в колледж, ее восторг, когда она узнала, что деньги на ее учебу откладывались с незапамятных времен – Ирэн так и не сообщила ей, кем именно – но Лили была убеждена, что ее отцом, который погиб. Так вот от всех этих восторгов теперь и следа не осталось. В конце своего первого года обучения дома у Лили были весьма посредственные оценки, и в итоге она провалилась на всех экзаменах по искусству.
– У меня в голове масса интереснейших идей, – говорила она своей матери. – Но архитектор должен воплощать эти идеи на бумаге, чтобы другие люди смогли их увидеть и осуществить. Я не в состоянии это сделать.
– А ты толстеешь, – заметила Ирэн.
Лили с полуслова поняла ее. Дело было в том, что когда у Лили случались неприятности, она постоянно что-нибудь ела. И, как следствие, прибавляла в весе, что, в свою очередь, говорило Ирэн о состоянии дел ее дочери лучше всяких словесных объяснений.
Ирэн предложила Лили сменить будущую специальность. Вместо этого Лили решила изменить свою жизнь.
– Я хочу в Европу, – в один прекрасный день заявила она. Время было летнее, они сидели за обедом в столовой их дома на Вудс-роуд и блики вечернего солнца прорывались через клюквенно-красное окно эркера.
– Европа… – повторила Ирэн.
Она произнесла это слово медленно, могло показаться, что она даже не совсем понимает его значение.
– Да, в Англию.
При этих словах дочери Ирэн вздрогнула.
– Нет! – Она не сказала, а выплюнула это. – В Англии ужасный климат, – добавила она более спокойным тоном.
– Вряд ли это может играть какую-то роль, – ответила Лили. – Ты забываешь о Гарри Крамере. Я ведь наполовину англичанка. – Она наклонилась вперед и настойчиво продолжала. – Послушай, ведь ты мне почти ничего не рассказывала о нем. Я понимаю, что это очень неприятная для тебя тема. Но это еще не значит, что…
– Это не совсем так, – перебила ее Ирэн. – Было время, когда я была там безумно счастлива, – прошептала она.
То, что эти слова были сказаны шепотом, открыли Лили нечто новое в ее матери, почти что мистические черты. За почти двадцать лет своей жизни дочери не доводилось слышать чтобы ее мать говорила таким тоном. Она уставилась на Ирэн, смутно понимая, что запеканка из тунца останется недоеденной, потому что мать может сообщить ей нечто весьма важное.
На какую-то секунду серые глаза Ирэн и ее дочери встретились. Казалось, вот-вот должно последовать объяснение. Но вместо этого, мать поднялась и принялась убирать со стола тарелки с недоеденным тунцом… А Лили поняла, что мать и без ее объяснений понимала, в чем дело.
– Что даст тебе эта поездка? – поинтересовалась Ирэн, подавая десерт.
– Это не совсем поездка. Мне хотелось бы какое-то время пожить вне Америки. Я думала… я думала о том, чтобы разыскать каких-нибудь родственников Крамера.
– Нет, – снова не соглашалась Ирэн, на сей раз уже не столь яростно. – Это невозможно: они все умерли.
– Этого не может быть. Хоть кто-то из них должен остаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Лили не могла удержаться от того, чтобы не убедиться в этом самой, она непременно должна была посмотреть.
Девочка придвинула один из бархатных стульев поближе к камину и вскарабкалась на него, чуть отодвинула картину, но не увидела то, что ей хотелось и того, что ожидала – она заслоняла собою свет. Что делать?
Лили, закусив губу, колебалась. А что если с картиной что-нибудь произойдет? А что, если она разобьет раму? И эта картина, такая ценная, пострадает?
Да нет, ничего не случится, она будет очень осторожна.
Картина оказалась тяжелее, чем ожидалось. Лили пришлось попыхтеть, прежде чем снять ее с крючка. И, осторожно опустив картину, она прислонила ее к спинке стула, а затем слезла с него. Девочка отступила на несколько шагов и внимательно посмотрела на открывшийся участок стены. Этот светлый прямоугольник обоев был настоящим откровением. Бутоны роз были ярко-красными, их стебли и листья сочно-зелеными. Фон, на котором они располагались, был насыщенного желто-белого цвета, очень походившего на цвет свежих сливок, а не того грязно-бежевого, который она видела перед собой на протяжении всей своей жизни. Сэм и Аманда выбрали для этого помещения яркие жизнерадостные цвета. Эта нижняя гостиная предназначалась для вечеров, доброго веселого времяпрепровождения и славных людей.
– Я должна сделать все как было… – прошептала девочка. – Когда я стану знаменитой и богатой, я тоже стану устраивать здесь вечера и обои эти будут такими же, как и тогда, когда Сэм и Аманда въезжали в этот дом. – Фраза эта звучала почти обрядово, как торжественное обещание, обращенное к призракам.
Лили посмотрела на полотно Констебля. Картина сейчас выглядела так же, как и на стене, и все еще не открыла девочке ничего особенного. Из-за закрытой двери послышался бой часов: они пробили два. Пришло время отправляться в постель.
Лили снова залезла на стул, схватилась за тяжелую багетовую раму и посмотрела на шнурок, на который вешали картину, чтобы определить правильную позицию. Она внезапно заметила небольшой бумажный сверточек, заткнутый между рамой и подогнутым лишним куском холста. Не колеблясь ни секунды, она протянула руку и достала его.
Повесив картину на место и спрыгнув на пол, она подошла поближе к свету, чтобы рассмотреть его. Очень осторожно она развернула многочисленные слои бумаги, и в руках у нее оказался небольшой конверт. Ощупав его, она убедилась, что внутри него что-то лежало. На самом же конверте никаких надписей не имелось. Она перевернула конверт – он был заклеен, а на клапане выцветшими чернилами было написано несколько слов, очень трудно различимых, но она все же разобрала: «Кордова. Испания. Дом…» Первой буквой была явно «М», но остального прочесть Лили не смогла. Чернила стерлись, смазались, будто, едва написав эти слова, конверт сложили вчетверо, не дожидаясь, пока они высохнут.
Разрывать конверт Лили не решилась, опасаясь повредить буквы. А чтобы вскрыть его не повредив, необходим был какой-нибудь инструмент. Пилка для ногтей вполне бы подошла. Ей и в голову не пришло, что прочтение этого послания могло как-нибудь потревожить дорогих ее сердцу призраков Аманды и Сэма. Лили была убеждена, что они бы ее поняли.
4
Лондон. 1970 год.
«А что ты здесь ожидала увидеть? – спрашивала себя Лили. Запряженные лошадьми коляски и трубочистов? Сейчас тысяча девятьсот семидесятый год. Диккенс давно умер, и да здравствуют «Битлз»!
Лили приехала в Англию по причине своего неумения рисовать. Ее мечта стать архитектором, ее отчаянье от мысли, что ее мать не сможет ее послать сюда, в колледж, ее восторг, когда она узнала, что деньги на ее учебу откладывались с незапамятных времен – Ирэн так и не сообщила ей, кем именно – но Лили была убеждена, что ее отцом, который погиб. Так вот от всех этих восторгов теперь и следа не осталось. В конце своего первого года обучения дома у Лили были весьма посредственные оценки, и в итоге она провалилась на всех экзаменах по искусству.
– У меня в голове масса интереснейших идей, – говорила она своей матери. – Но архитектор должен воплощать эти идеи на бумаге, чтобы другие люди смогли их увидеть и осуществить. Я не в состоянии это сделать.
– А ты толстеешь, – заметила Ирэн.
Лили с полуслова поняла ее. Дело было в том, что когда у Лили случались неприятности, она постоянно что-нибудь ела. И, как следствие, прибавляла в весе, что, в свою очередь, говорило Ирэн о состоянии дел ее дочери лучше всяких словесных объяснений.
Ирэн предложила Лили сменить будущую специальность. Вместо этого Лили решила изменить свою жизнь.
– Я хочу в Европу, – в один прекрасный день заявила она. Время было летнее, они сидели за обедом в столовой их дома на Вудс-роуд и блики вечернего солнца прорывались через клюквенно-красное окно эркера.
– Европа… – повторила Ирэн.
Она произнесла это слово медленно, могло показаться, что она даже не совсем понимает его значение.
– Да, в Англию.
При этих словах дочери Ирэн вздрогнула.
– Нет! – Она не сказала, а выплюнула это. – В Англии ужасный климат, – добавила она более спокойным тоном.
– Вряд ли это может играть какую-то роль, – ответила Лили. – Ты забываешь о Гарри Крамере. Я ведь наполовину англичанка. – Она наклонилась вперед и настойчиво продолжала. – Послушай, ведь ты мне почти ничего не рассказывала о нем. Я понимаю, что это очень неприятная для тебя тема. Но это еще не значит, что…
– Это не совсем так, – перебила ее Ирэн. – Было время, когда я была там безумно счастлива, – прошептала она.
То, что эти слова были сказаны шепотом, открыли Лили нечто новое в ее матери, почти что мистические черты. За почти двадцать лет своей жизни дочери не доводилось слышать чтобы ее мать говорила таким тоном. Она уставилась на Ирэн, смутно понимая, что запеканка из тунца останется недоеденной, потому что мать может сообщить ей нечто весьма важное.
На какую-то секунду серые глаза Ирэн и ее дочери встретились. Казалось, вот-вот должно последовать объяснение. Но вместо этого, мать поднялась и принялась убирать со стола тарелки с недоеденным тунцом… А Лили поняла, что мать и без ее объяснений понимала, в чем дело.
– Что даст тебе эта поездка? – поинтересовалась Ирэн, подавая десерт.
– Это не совсем поездка. Мне хотелось бы какое-то время пожить вне Америки. Я думала… я думала о том, чтобы разыскать каких-нибудь родственников Крамера.
– Нет, – снова не соглашалась Ирэн, на сей раз уже не столь яростно. – Это невозможно: они все умерли.
– Этого не может быть. Хоть кто-то из них должен остаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146