Что за чертовщина?!
— Мистер Хиллбери! — окликнул голос от угла.
Я повернулся рывком, но все-таки не подпрыгнул от испуга. Делберт Энсон стоял, упираясь рукой в стену, наверное, всю ладонь испачкал полусгнившими воробьиными кишками. От этой мысли к горлу дернулась тошнота, я кашлянул и постарался шагнуть к мальчику так, чтобы этим шагом еще отдалиться от натуралистического сюрреализма, украсившего амбар.
— Что-то случилось?
Делберт задал вопрос встревоженно, но держался так, словно не чувствовал тошнотворного запаха и понятия не имел, чем измазана стена.
— Что это такое?
— Что, мистер Хиллбери?
— На стене.
Ладонь Делберта скользнула по доскам, я увидел, как он наклонил голову, присматриваясь.
— Где?
— Ты что, не слышишь вони?
Делберт передернул плечами. Наклонился к стене еще ниже, вот-вот прижмется лицом — и я прикрикнул:
— Отойди!
Не хватало, чтоб мальчишка весь в гадости перепачкался.
Он послушно отошел, но, остановившись возле меня, поднял растерянные глаза.
— Я не понимаю, в чем дело, сэр.
— Эта стена воняет.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— По-моему, запах дерева нельзя назвать вонью. И краска, даже когда свежая, это не вонь. То есть некоторые так считают, но…
— Я говорю не о дереве и краске. Черт, зажигалку уронил…
— Я сейчас найду, — в голосе Делберта прозвучало облегчение. Он присел на корточки и зашарил руками по земле. А я вдохнул поглубже — как можно не чувствовать этот запах? Эту… Я потряс головой. Вонь, только что разъедавшая ноздри, стала еле уловимой. Я втянул в себя воздух еще раз, шумно — наверное, и ноздрями зашевелил, как животное, но легкие наполнились чистым свежим воздухом. В нем различался слабый аромат трав или цветов, названия которым я не знал. На гниль и намека не было.
— Вот ваша зажигалка, мистер Хиллбери, — улыбнулся Делберт. Он протянул мне черный прямоугольник «Ронсона», нагнулся и стал отряхивать джинсы, а я щелкнул зажигалкой так торопливо, что чуть не уронил ее во второй раз, и увидел, что стена совершенно чистая. Красная краска не облупилась, нигде ни пятнышка. Я заставил себя подойти и, стараясь не вспоминать о том, что только что видел, провел по стене кончиками пальцев. Она слегка вибрировала — ничего удивительного: топот в «танцзале», грохот музыки… И никакой гнили.
— Вам что-то привиделось, мистер Хиллбери? — спросил у моей спины Делберт.
Я, как большинство людей, был уверен, что никогда не увижу глюков, если не подкурюсь как следует, не слизну с марки дозу ЛСД или не напьюсь до чертиков. Что же теперь — признаться, что галлюцинирую «в здравом уме и твердой памяти»? Чтобы мальчишка понял, что «здравый ум» ко мне уж никак не относится? А может, и Джейк видел птичьи останки, поэтому и написал, что боится? Не их, конечно, но боится за собственный мозг? Ладно, с Джейком я всегда успею поговорить.
Я взял себя в руки и запоздало ответил:
— Ничего мне не видится. Все в порядке.
— Вы пили?
— Не твое дело, — огрызнулся я, как разозленный школьник. Еще раз пощупал стену и, повернувшись к Делберту, в свою очередь поинтересовался: — Тебя брат в начале вечера тряс?
Он не смутился.
— Да.
— И часто он так тебя треплет?
— Почти каждый день.
Голос прозвучал ровно. Я резко прижал большим пальцем «боек» зажигалки и не постеснялся поднести огонек к лицу паренька. Делберт мигнул, но выражения стыда или злости я не увидел. Спокойное осознание факта и принятие его, ни больше ни меньше.
— Почему ты не отбиваешься? Делберт отвернулся.
— Не пейте виски сегодня вечером, — сказал он. — Особенно «Четыре розы».
Название всплыло из памяти вертлявым поплавком. Я не мог не усмехнуться. Судьба слишком настойчиво мне намекает… шут ее знает, на что! Наверное, повезло, что пока намеками обходится — другим она истину втемяшивает, сбивая их грузовиками.
— Оно отравлено? — уточнил я.
Насмешка, как и прежняя ирония, не пробила спокойствия Делберта, но вернулась бумерангом.
— Да нет. Просто если вам стрезва черт знает что мерещится, так от стакана вообще мозги раскиснут.
Похоже, он ждал, что я кинусь на него, как кидался брат: выпалив дерзость, мгновенно отступил и исчез за углом. Но мне даже выругаться не захотелось. Парнишка был прав. Галлюцинирующим типам алкоголь противопоказан.
Еще раз осмотрев стену и убедившись, что она абсолютно чистая, я вернулся в амбар. Рой Клеймен как раз объявлял белый танец. Сестры О'Доннел поднялись со скамейки, наши взгляды встретились — и я забыл о Делберте и о призрачной дохлятине. Танец будет вполне подходящим извинением за розыгрыш на дороге. Кроме того, разве девочкам не интересно поближе познакомиться с новым человеком? Свои, ясное дело, уже надоели до чертиков.
Зря дурак хорохорился: длинноволосая красавица предпочла мне моего друга, а вторая пригласила молодого Клеймена. Его улыбка стала еще шире, почти клоунской, но очень довольной. Меня же обошли все дамы. И пойти выпить я не мог: бармена в числе первых пригласила низкорослая женщина в бледно-зеленом брючном костюме. У нее было бледное лицо и маленькие бесцветные глазки, а под ними лежали лиловые круги, как у Джейка. О'Доннелу пришлось сгибаться над партнершей, как будто он танцевал с ребенком (рост у нас с ним примерно одинаковый), но он улыбался.
Пары кружились, а я присел на скамейку и стал искать предлог, чтобы уйти. Пусть Джейк веселится, я лучше вещи разберу. Или… В голове завертелась по-детски обиженная мысль: «Или уехать сегодня же? С Джейком все будет в порядке, он тут любимец публики и никто ему не угрожает, а то, что выглядеть стал хуже, — так это от писательской горячки…»
Ну и свинья же я! Не лучше Дилана Энсона. У Джейка писательская горячка хроническая, но так хреново он и в депрессии не выглядел. И с чего я взял, что женщины должны бежать к чужаку, которого в первый раз видят? Это же деревенские танцы, тут свои парни дороже любых кинозвезд. Джейка уже привыкли считать своим, но не может ведь он за руку тащить ко мне партнерш. И это сейчас он смеется, а ночами мечется в холодном поту. На моем месте настоящий друг думал бы о том, как помочь Джейку справиться с кошмарными снами, а не искал повод удрать.
В разгар самобичевания ко мне подошла миссис Гарделл. Плотная старуха среднего роста с тяжелой муж-ской челюстью. Ее голову шлемом покрывали короткие седые кудряшки.
— Нравится вам у нас, мистер Хиллбери?
— Да. Очень доброжелательные люди, — соврал я. Миссис Гарделл солидно кивнула.
— Мистер Риденс тоже замечательный человек, — сказала она. — Я не разбираюсь в книгах, но писать так много, как он, наверное, не легче, чем каждый день картофельное поле пропалывать. Я ему советовала побольше отдыхать — не слушает. Выгоню из дому, пойдите, скажу, в холмы побродите или между полей, так он с собой тетрадку возьмет и карандаш, я в окно видела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Мистер Хиллбери! — окликнул голос от угла.
Я повернулся рывком, но все-таки не подпрыгнул от испуга. Делберт Энсон стоял, упираясь рукой в стену, наверное, всю ладонь испачкал полусгнившими воробьиными кишками. От этой мысли к горлу дернулась тошнота, я кашлянул и постарался шагнуть к мальчику так, чтобы этим шагом еще отдалиться от натуралистического сюрреализма, украсившего амбар.
— Что-то случилось?
Делберт задал вопрос встревоженно, но держался так, словно не чувствовал тошнотворного запаха и понятия не имел, чем измазана стена.
— Что это такое?
— Что, мистер Хиллбери?
— На стене.
Ладонь Делберта скользнула по доскам, я увидел, как он наклонил голову, присматриваясь.
— Где?
— Ты что, не слышишь вони?
Делберт передернул плечами. Наклонился к стене еще ниже, вот-вот прижмется лицом — и я прикрикнул:
— Отойди!
Не хватало, чтоб мальчишка весь в гадости перепачкался.
Он послушно отошел, но, остановившись возле меня, поднял растерянные глаза.
— Я не понимаю, в чем дело, сэр.
— Эта стена воняет.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— По-моему, запах дерева нельзя назвать вонью. И краска, даже когда свежая, это не вонь. То есть некоторые так считают, но…
— Я говорю не о дереве и краске. Черт, зажигалку уронил…
— Я сейчас найду, — в голосе Делберта прозвучало облегчение. Он присел на корточки и зашарил руками по земле. А я вдохнул поглубже — как можно не чувствовать этот запах? Эту… Я потряс головой. Вонь, только что разъедавшая ноздри, стала еле уловимой. Я втянул в себя воздух еще раз, шумно — наверное, и ноздрями зашевелил, как животное, но легкие наполнились чистым свежим воздухом. В нем различался слабый аромат трав или цветов, названия которым я не знал. На гниль и намека не было.
— Вот ваша зажигалка, мистер Хиллбери, — улыбнулся Делберт. Он протянул мне черный прямоугольник «Ронсона», нагнулся и стал отряхивать джинсы, а я щелкнул зажигалкой так торопливо, что чуть не уронил ее во второй раз, и увидел, что стена совершенно чистая. Красная краска не облупилась, нигде ни пятнышка. Я заставил себя подойти и, стараясь не вспоминать о том, что только что видел, провел по стене кончиками пальцев. Она слегка вибрировала — ничего удивительного: топот в «танцзале», грохот музыки… И никакой гнили.
— Вам что-то привиделось, мистер Хиллбери? — спросил у моей спины Делберт.
Я, как большинство людей, был уверен, что никогда не увижу глюков, если не подкурюсь как следует, не слизну с марки дозу ЛСД или не напьюсь до чертиков. Что же теперь — признаться, что галлюцинирую «в здравом уме и твердой памяти»? Чтобы мальчишка понял, что «здравый ум» ко мне уж никак не относится? А может, и Джейк видел птичьи останки, поэтому и написал, что боится? Не их, конечно, но боится за собственный мозг? Ладно, с Джейком я всегда успею поговорить.
Я взял себя в руки и запоздало ответил:
— Ничего мне не видится. Все в порядке.
— Вы пили?
— Не твое дело, — огрызнулся я, как разозленный школьник. Еще раз пощупал стену и, повернувшись к Делберту, в свою очередь поинтересовался: — Тебя брат в начале вечера тряс?
Он не смутился.
— Да.
— И часто он так тебя треплет?
— Почти каждый день.
Голос прозвучал ровно. Я резко прижал большим пальцем «боек» зажигалки и не постеснялся поднести огонек к лицу паренька. Делберт мигнул, но выражения стыда или злости я не увидел. Спокойное осознание факта и принятие его, ни больше ни меньше.
— Почему ты не отбиваешься? Делберт отвернулся.
— Не пейте виски сегодня вечером, — сказал он. — Особенно «Четыре розы».
Название всплыло из памяти вертлявым поплавком. Я не мог не усмехнуться. Судьба слишком настойчиво мне намекает… шут ее знает, на что! Наверное, повезло, что пока намеками обходится — другим она истину втемяшивает, сбивая их грузовиками.
— Оно отравлено? — уточнил я.
Насмешка, как и прежняя ирония, не пробила спокойствия Делберта, но вернулась бумерангом.
— Да нет. Просто если вам стрезва черт знает что мерещится, так от стакана вообще мозги раскиснут.
Похоже, он ждал, что я кинусь на него, как кидался брат: выпалив дерзость, мгновенно отступил и исчез за углом. Но мне даже выругаться не захотелось. Парнишка был прав. Галлюцинирующим типам алкоголь противопоказан.
Еще раз осмотрев стену и убедившись, что она абсолютно чистая, я вернулся в амбар. Рой Клеймен как раз объявлял белый танец. Сестры О'Доннел поднялись со скамейки, наши взгляды встретились — и я забыл о Делберте и о призрачной дохлятине. Танец будет вполне подходящим извинением за розыгрыш на дороге. Кроме того, разве девочкам не интересно поближе познакомиться с новым человеком? Свои, ясное дело, уже надоели до чертиков.
Зря дурак хорохорился: длинноволосая красавица предпочла мне моего друга, а вторая пригласила молодого Клеймена. Его улыбка стала еще шире, почти клоунской, но очень довольной. Меня же обошли все дамы. И пойти выпить я не мог: бармена в числе первых пригласила низкорослая женщина в бледно-зеленом брючном костюме. У нее было бледное лицо и маленькие бесцветные глазки, а под ними лежали лиловые круги, как у Джейка. О'Доннелу пришлось сгибаться над партнершей, как будто он танцевал с ребенком (рост у нас с ним примерно одинаковый), но он улыбался.
Пары кружились, а я присел на скамейку и стал искать предлог, чтобы уйти. Пусть Джейк веселится, я лучше вещи разберу. Или… В голове завертелась по-детски обиженная мысль: «Или уехать сегодня же? С Джейком все будет в порядке, он тут любимец публики и никто ему не угрожает, а то, что выглядеть стал хуже, — так это от писательской горячки…»
Ну и свинья же я! Не лучше Дилана Энсона. У Джейка писательская горячка хроническая, но так хреново он и в депрессии не выглядел. И с чего я взял, что женщины должны бежать к чужаку, которого в первый раз видят? Это же деревенские танцы, тут свои парни дороже любых кинозвезд. Джейка уже привыкли считать своим, но не может ведь он за руку тащить ко мне партнерш. И это сейчас он смеется, а ночами мечется в холодном поту. На моем месте настоящий друг думал бы о том, как помочь Джейку справиться с кошмарными снами, а не искал повод удрать.
В разгар самобичевания ко мне подошла миссис Гарделл. Плотная старуха среднего роста с тяжелой муж-ской челюстью. Ее голову шлемом покрывали короткие седые кудряшки.
— Нравится вам у нас, мистер Хиллбери?
— Да. Очень доброжелательные люди, — соврал я. Миссис Гарделл солидно кивнула.
— Мистер Риденс тоже замечательный человек, — сказала она. — Я не разбираюсь в книгах, но писать так много, как он, наверное, не легче, чем каждый день картофельное поле пропалывать. Я ему советовала побольше отдыхать — не слушает. Выгоню из дому, пойдите, скажу, в холмы побродите или между полей, так он с собой тетрадку возьмет и карандаш, я в окно видела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110