обломки стульев, тряпье, битая посуда, какой-то растрепанный журнал. На полу отчетливо виднелись более темные, чем прочая краска, четырехугольные следы – здесь, очевидно, стояла мебель, которую потом неизвестно кто и неизвестно зачем вынес отсюда. Или выкинул.
Юра-второй у окон протяжно присвистнул. Явно не радостно – не нужно быть психологом, чтобы это понять.
Беркутов был уже у окна, справа от Юры.
– Вот так-то, друзья мои, – произнес тот с такой же интонацией, с какой свистел. – Похоже, мы попали с вами из огня да в полымя…
Княженцев встал, подошел к окну. Только сейчас заметил, что стекла напрочь выбиты. За ним затопали Забелин и Кауфман. Беркутов подвинулся влево, давая место. Однако Аркадий с Павлом подошли ко второму окну, рядом.
Но это, конечно, не имело значения. Картина открылась всем одинаковая.
Из этих окон, с высоты примерно четвертого-пятого этажа виден был разбитый, раздраконенный, горящий город. То есть не весь он, конечно, горел, но в руинах – тут, там – полыхали, догорали и тлели множество пожарищ, и среди всего такого метались, голосили, стреляли в воздух люди. Удивительно, но стрельбы не было слышно; вернее, не удивительно, ибо все покрывал мощный, монотонный ревущий шум – гул огромного, развороченного, угодившего в страшную беду города, и шум был голосом этой беды.
– Мать честная… – только и сказал Павел.
– Где мы? – спросил Егор у Юры-второго.
Тот двинул плечом так, что сразу стало ясно: лучше и не спрашивать. Тоскливо двинул.
Егор покивал головой понимающе.
– Так… что делать будем? – произнес Беркутов негромко.
Юра-второй оглянулся. Княженцев вслед за ним повернул голову, этот взгляд он понял тоже.
Они все сваливались сверху на поп.Откуда?.. Вот вопрос! Перед ними была обычная комната: пол, стены, потолок. Откуда можно было вывалиться? – сказать здесь совершенно нечего. Неоткуда.
Да впрочем, этот вопрос, разумеется, не такой уж существенный. Перед Княженцевым, философом, привыкшим мыслить критически, во весь ехидный мах сразу же замаячил другой вопрос, куда более насущный: а как теперь отсюда выбраться?!.
Похоже, что и Юру этот вопрос озадачил, и он сам, Юра, никак не мог сообразить, как в данной ситуации жить-быть.
– 3-зараза… – совершенно по-земному пробормотал он.
– Вот именно, – хорошо понял его Беркутов. – Именно зараза, и никак иначе.
Да и Аркадий с Павлом догадались, в чем дело. Они также повернулись и смотрели. А затем взгляды всех встретились, и каждый понял: попали по самое не могу.
– М-да, – выразил общее мнение Беркутов. – Но ничего, безвыходных положений не бывает.
– А бывают безвыходные состояния? – Аркадий улыбнулся, хотя шутка вышла кислой, он и сам это почувствовал.
– Юра. – Егор сдвинул брови. – Я понял так, что и для вас сюрприз? Вы не знаете, куда нас занесло?
Тот хмыкнул.
– Не знаю, но это было бы еще полбеды…
А что сама беда – всем ясно: как из этой передряга вылезать.
Юра не успел договорить – ровный гул за окнами вдруг взорвался истеричной беспорядочной пальбой, воплями, а затем что-то гулко лопнуло, задрожали стены дома, и воздушная волна толкнулась в лица, спины и бока людей.
– Стоять! – рявкнул Забелин, в корне пресекая невольное движение штатских кинуться к окнам и поглазеть, а что там. – Придурки!
Это не относилось только к Беркутову, но и остальные не обиделись, все поняли.
– Пардон, – извинился Павел. – Стойте тут! Вон туда, там станьте, в коридоре.
Сам он мягким кошачьим прыжком сиганул к окну, на ходу ловко сбросив с плеча в руки автомат. Конечно, он не сунулся, как штатский лох, в проем, а умело сманеврировал к стене и осторожно глянул в пространство. Глядел он несколько секунд, после чего отпрянул.
– Что там? – спросил его Беркутов.
– Бой, – кратко ответил Павел.
Только он так сказал, как снаружи с новой силой вспыхнула ружейно-автоматная трескотня, выкрики, женский визг и стоны.
Павел опять выглянул. Смотрел на сей раз подольше. Что-то изменилось в его лице. Затем он отступил и вернулся к друзьям. Лицо было бледно.
– Вот ведь гадство гадское, – выразился он, добавил матом и сплюнул. – Хрен знает что. Похоже, тут у них какая-то революция, что ли. Гражданская война…
– Почему – именно гражданская? – поинтересовался Аркадий.
– Да видно, на хрен. Не войска. В смысле, не регулярные части там бьются. Так, сброд. Тут же и жители мечутся. При мне… – Забелин скривился, как от зубной боли. – При мне бабу убили. Просто бежала и попала под залп. В голову, в ноги… – Он махнул рукой.
– Невесело. – Княженцев вздохнул.
– Не то слово.
Павел чуть запнулся. Помолчал. Опять скривился и сказал:
– Какая-то орава сюда бежала. К дому. Похоже, что хотят сюда забежать. Может, и наверх. Малоприятно.
Что тут сказать? Да нечего. Никто ничего и не сказал. Действительно – малоприятно.
А главное – что делать? Вот вопрос! Безо всякой иронии и исторических аллюзий. Что делать сейчас, сию секунду?! Ведь что-то делать надо!
Надо. Но что – не знали. Ни один. Стояли и не двигались.
Ну и достоялись, ясный перец. Снизу, из парадного, донеслись голоса, топот. Что-то тяжкое глухо бухнулось на пол.
Голоса стали приближаться. Шаги спешно зашаркали по ступенькам.
– Сюда! Давай! – ясно донесся выкрик.
– Черт. – Егор попытался улыбнуться. – Может, мимо пробегут?.. – пошутил неудачно, решил вновь пошутить, и еще неудачнее: – Ничего, ничего. Философу позволительно говорить глупости.
– Так, – сказал Павел. – Слушайте все: стоять тихо и молчать. А говорить – если придется говорить! – так вот, говорить буду я.
Шаги и тяжкое, сопящее дыхание все приближались. Забелин предостерегающе поднял руку.
– Кирпич! – раздался властный голос. И ругательство: – … в рот! Ты что там, сдох? Твою мать!.. – И обвал бездарной, грязной ругани.
Шаги затопали по лестничной площадке. Захрустело что-то под ними. Звучный плевок. Еще ругательство. Потом зашаркали другие шаги, и кто-то тонко, фистулой откашлялся – наверное, тот самый Кирпич.
– А ну-ка, давай сюда, – прозвучал бас.
* * *
И затопал по доскам прихожей, крякнул гулко. И – вот, вошел в комнату.
«Контакт миров», – глупо пронеслось в голове у Егора.
Вошедший был одет во что-то грязно-серо-камуфляжное, коренаст, с головой, сидящей на плечах плотно, почти без шеи. При этом низкоросл и кривоног – словом, хреновый экземпляр Homo sapiens; было даже удивительно, что столь начальственный глас исходит из такого незначительного остова.
Лицо индивида тоже было, в общем, пустяковое. Если что внушительное и имелось на нем, так это необыкновенно густые и черные брови. Эти-то брови и полезли радостно вверх при виде пятерых пришельцев.
– О! – рокотнул нутряной бас. – Ну, наконец-то! И вы здесь!
И расставил короткие руки – кажется, готов был и целоваться полезть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Юра-второй у окон протяжно присвистнул. Явно не радостно – не нужно быть психологом, чтобы это понять.
Беркутов был уже у окна, справа от Юры.
– Вот так-то, друзья мои, – произнес тот с такой же интонацией, с какой свистел. – Похоже, мы попали с вами из огня да в полымя…
Княженцев встал, подошел к окну. Только сейчас заметил, что стекла напрочь выбиты. За ним затопали Забелин и Кауфман. Беркутов подвинулся влево, давая место. Однако Аркадий с Павлом подошли ко второму окну, рядом.
Но это, конечно, не имело значения. Картина открылась всем одинаковая.
Из этих окон, с высоты примерно четвертого-пятого этажа виден был разбитый, раздраконенный, горящий город. То есть не весь он, конечно, горел, но в руинах – тут, там – полыхали, догорали и тлели множество пожарищ, и среди всего такого метались, голосили, стреляли в воздух люди. Удивительно, но стрельбы не было слышно; вернее, не удивительно, ибо все покрывал мощный, монотонный ревущий шум – гул огромного, развороченного, угодившего в страшную беду города, и шум был голосом этой беды.
– Мать честная… – только и сказал Павел.
– Где мы? – спросил Егор у Юры-второго.
Тот двинул плечом так, что сразу стало ясно: лучше и не спрашивать. Тоскливо двинул.
Егор покивал головой понимающе.
– Так… что делать будем? – произнес Беркутов негромко.
Юра-второй оглянулся. Княженцев вслед за ним повернул голову, этот взгляд он понял тоже.
Они все сваливались сверху на поп.Откуда?.. Вот вопрос! Перед ними была обычная комната: пол, стены, потолок. Откуда можно было вывалиться? – сказать здесь совершенно нечего. Неоткуда.
Да впрочем, этот вопрос, разумеется, не такой уж существенный. Перед Княженцевым, философом, привыкшим мыслить критически, во весь ехидный мах сразу же замаячил другой вопрос, куда более насущный: а как теперь отсюда выбраться?!.
Похоже, что и Юру этот вопрос озадачил, и он сам, Юра, никак не мог сообразить, как в данной ситуации жить-быть.
– 3-зараза… – совершенно по-земному пробормотал он.
– Вот именно, – хорошо понял его Беркутов. – Именно зараза, и никак иначе.
Да и Аркадий с Павлом догадались, в чем дело. Они также повернулись и смотрели. А затем взгляды всех встретились, и каждый понял: попали по самое не могу.
– М-да, – выразил общее мнение Беркутов. – Но ничего, безвыходных положений не бывает.
– А бывают безвыходные состояния? – Аркадий улыбнулся, хотя шутка вышла кислой, он и сам это почувствовал.
– Юра. – Егор сдвинул брови. – Я понял так, что и для вас сюрприз? Вы не знаете, куда нас занесло?
Тот хмыкнул.
– Не знаю, но это было бы еще полбеды…
А что сама беда – всем ясно: как из этой передряга вылезать.
Юра не успел договорить – ровный гул за окнами вдруг взорвался истеричной беспорядочной пальбой, воплями, а затем что-то гулко лопнуло, задрожали стены дома, и воздушная волна толкнулась в лица, спины и бока людей.
– Стоять! – рявкнул Забелин, в корне пресекая невольное движение штатских кинуться к окнам и поглазеть, а что там. – Придурки!
Это не относилось только к Беркутову, но и остальные не обиделись, все поняли.
– Пардон, – извинился Павел. – Стойте тут! Вон туда, там станьте, в коридоре.
Сам он мягким кошачьим прыжком сиганул к окну, на ходу ловко сбросив с плеча в руки автомат. Конечно, он не сунулся, как штатский лох, в проем, а умело сманеврировал к стене и осторожно глянул в пространство. Глядел он несколько секунд, после чего отпрянул.
– Что там? – спросил его Беркутов.
– Бой, – кратко ответил Павел.
Только он так сказал, как снаружи с новой силой вспыхнула ружейно-автоматная трескотня, выкрики, женский визг и стоны.
Павел опять выглянул. Смотрел на сей раз подольше. Что-то изменилось в его лице. Затем он отступил и вернулся к друзьям. Лицо было бледно.
– Вот ведь гадство гадское, – выразился он, добавил матом и сплюнул. – Хрен знает что. Похоже, тут у них какая-то революция, что ли. Гражданская война…
– Почему – именно гражданская? – поинтересовался Аркадий.
– Да видно, на хрен. Не войска. В смысле, не регулярные части там бьются. Так, сброд. Тут же и жители мечутся. При мне… – Забелин скривился, как от зубной боли. – При мне бабу убили. Просто бежала и попала под залп. В голову, в ноги… – Он махнул рукой.
– Невесело. – Княженцев вздохнул.
– Не то слово.
Павел чуть запнулся. Помолчал. Опять скривился и сказал:
– Какая-то орава сюда бежала. К дому. Похоже, что хотят сюда забежать. Может, и наверх. Малоприятно.
Что тут сказать? Да нечего. Никто ничего и не сказал. Действительно – малоприятно.
А главное – что делать? Вот вопрос! Безо всякой иронии и исторических аллюзий. Что делать сейчас, сию секунду?! Ведь что-то делать надо!
Надо. Но что – не знали. Ни один. Стояли и не двигались.
Ну и достоялись, ясный перец. Снизу, из парадного, донеслись голоса, топот. Что-то тяжкое глухо бухнулось на пол.
Голоса стали приближаться. Шаги спешно зашаркали по ступенькам.
– Сюда! Давай! – ясно донесся выкрик.
– Черт. – Егор попытался улыбнуться. – Может, мимо пробегут?.. – пошутил неудачно, решил вновь пошутить, и еще неудачнее: – Ничего, ничего. Философу позволительно говорить глупости.
– Так, – сказал Павел. – Слушайте все: стоять тихо и молчать. А говорить – если придется говорить! – так вот, говорить буду я.
Шаги и тяжкое, сопящее дыхание все приближались. Забелин предостерегающе поднял руку.
– Кирпич! – раздался властный голос. И ругательство: – … в рот! Ты что там, сдох? Твою мать!.. – И обвал бездарной, грязной ругани.
Шаги затопали по лестничной площадке. Захрустело что-то под ними. Звучный плевок. Еще ругательство. Потом зашаркали другие шаги, и кто-то тонко, фистулой откашлялся – наверное, тот самый Кирпич.
– А ну-ка, давай сюда, – прозвучал бас.
* * *
И затопал по доскам прихожей, крякнул гулко. И – вот, вошел в комнату.
«Контакт миров», – глупо пронеслось в голове у Егора.
Вошедший был одет во что-то грязно-серо-камуфляжное, коренаст, с головой, сидящей на плечах плотно, почти без шеи. При этом низкоросл и кривоног – словом, хреновый экземпляр Homo sapiens; было даже удивительно, что столь начальственный глас исходит из такого незначительного остова.
Лицо индивида тоже было, в общем, пустяковое. Если что внушительное и имелось на нем, так это необыкновенно густые и черные брови. Эти-то брови и полезли радостно вверх при виде пятерых пришельцев.
– О! – рокотнул нутряной бас. – Ну, наконец-то! И вы здесь!
И расставил короткие руки – кажется, готов был и целоваться полезть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75