За ними увязался Виктор, так что они порядочно пропетляли по станциям метро, пытаясь отделаться от него. Билеты взяли в “Алтай”, потому что он был ближе всего к Олиному дому. В зале поняли, что от Виктора отделаться не удалось, — он сидел двумя рядами выше и гнусненько хихикал. После фильма Оля с Яковом от него смылись.
До ее дома шли пешком. Оля нарочно выбирала самые темные углы, вела через новостройки на Архангельской и старательно стращала. Яков же пытался вывести Олю на светлую улицу, говоря, что ему вовсе не улыбается столкнуться с местным агрессивным молодняком. На светлую улицу Оле совсем не хотелось, потому что там был шанс наткнуться на Илью. По закону подлости.
Яков слегка трусил. Чтобы сгладить это впечатление, принялся рассказывать, как он разнимал двух подравшихся девчонок. Оля вообще ни разу в жизни не видела, чтоб девчонки дрались, даже в московской академии обходилось без таких крайностей. А Яков хвастливо заявил, что он проломил одной из дерущихся переносицу, якобы чтоб успокоить. Оля тут же вспомнила, как Илья рассказывал о единственном случае, когда ему пришлось применить какие-то силовые методы к девушке: вышиб из-под нее скамейку. Потому что девчонка меняла парней, как перчатки. А Яков ничего не знал про девушку, которой сломал переносицу. Оля очень не любила таких ребят, которые способны всерьез ударить девушку.
Ему не понравилось, что Оля быстро ходит. Обнял, заставил сбавить скорость. Тоже мне, нашелся командир, сердито думала Оля. Идти медленно и плавно, да еще и в обнимку, как ходят нормальные парочки, оказалось неудобно. Близость Якова лишала Олю свободы маневра, и она раза два ступила в лужу, образовавшуюся по случаю потепления.
Когда прощались, Яков хотел ее поцеловать, но Оля быстро сделала шаг назад.
В среду они ходили на концерт. Оле очень нравилась группа “Парфенон”, и только поэтому она приняла приглашение Якова. Кроме них, были еще два его друга, не из Академии. Яков оказался местным жителем, селенградцем. Друзья были одеты стильно, ярко, и Оля по идее должна была чувствовать себя провинциалкой в своем невзрачном сером джемпере и джинсах. Только ей было все равно. Она ни на секунду не забывала, что у Якова узкие плечи, бабья задница и кривые, коленками внутрь, ноги. Одежду можно сменить, а вот фигуру — нет. Так что пусть почтет за честь, что она на этом концерте с ним.
Концерт Оле страшно не понравился. Группу покинули те, кто сделал “лицо” “Парфенона”: солист с уникальным голосом, высоким, звонким и немного неестественным, будто у него голосовые связки находились в носоглотке, и аранжировщик. Без них группа звучала тускло, хоть и поражала роскошным шоу. Но Оля помнила концерт Джованни Бертоло, которому не требовались танцовщицы, он держал зал сам, одним своим талантом.
После концерта Яков взял такси, чтоб проводить Олю до дому. Оля сочла это расточительством, но ничего не сказала: он же не ее деньгами разбрасывается.
Сидели на заднем сиденьи. Яков притянул Олю к своему плечу, прижался щекой, потом губами. Она скрипела зубами, думая: “Пусть только в губы не целует”. Всю дорогу проговорили, а когда выезжали на Таежную, Олю на повороте по инерции завалило на Якова. И тут он совершенно неожиданно запрокинул ей голову назад, до хруста в шейных позвонках, и принялся целовать в губы.
Все произошло настолько быстро, что Оля не успела сообразить и даже не испугалась. Мысли были четкие и ясные. Первая: “Что он делает?!” Потом: “Глаза вообще-то закрыть надо, с открытыми не целуются”. “Противно. Что тут нравится девчонкам?” “А зубы не разожму, хоть ты тресни”.
Тут же в голове пронеслось воспоминание: Анька Хмельницкая, отчисленная с технологического за неуспеваемость и поступившая на него заново, сидит на асфальтовой полоске, обрамлявшей фундамент второго корпуса, — привалившись спиной к старой багровой облицовке, томно прикрыв бесстыжие пустые глаза, расставив колени. И со смехом рассказывает, как совратила невинного младенца — мальчика из своей новой группы. Мальчик понятия не имел, как целуются. Хмельницкая смаковала подробности: как он задрожал, едва она коснулась своим языком его. Оле было противно и страшно от этой животной похоти. Потом Анька добавила, что скоро бросит этого мальчика: в мужчинах интересна новизна, их надо менять, как перчатки, — раз в неделю. Наташа покосилась на нее с нескрываемым отвращением, но из вежливости ничего не сказала. Она вообще очень сдержанная, Наташа Володина.
На всякий случай, вспомнив этот рассказ, Оля тут же убрала язык подальше. Попыталась вырваться, но Яков держал ее голову обеими руками, и в ответ на сопротивление только перехватил поудобней. Олю выручил водитель — спросил, где поворачивать. Она удивительно спокойным тоном попросила остановить машину за домом, выскочила. По дороге быстро вытерла губы. “Обслюнявил всю. Тьфу! Навязался тут на мою голову”. Сзади послышался голос:
— Оль, подожди!
Она остановилась. Яков выбрался наружу, расплатившись, подбежал к ней, обнял и повел к подъезду. Около подъезда он опять притянул ее к себе, но тут Оля была начеку: сразу попыталась отвернуться, хотя он опять держал ей голову, и вырваться.
— Не надо! — крикнула она. — Я не хочу.
— Как хочешь, — сказал Яков, ничуть не обескураженный, и выпустил ее.
Дома Оля старательно, с мылом оттерла лицо. Подбородок и верхняя губа казались липкими от его слюны. И еще она не понимала, какой интерес целовать вырывающуюся девушку? Напоминало дурацкие любовные романы двадцатого века, когда опытные мужчины знают, что женщина всегда сначала вырывается, но куда ж она денется? И продолжают нагло действовать.
А на следующий день Оля его, к своей неописуемой радости, не видела. После уроков поехала на “Стадион”, но Моравлина не было. Уехала ни с чем.
* * *
29 октября 2083 года, пятница
Селенград
На большой перемене к Оле подошел Виктор и спросил, не знает ли она, где Яков. Оказалось, он должен был приехать в Академию, но его нет, а его все ищут. Трудно было передать Олину радость: не увидит сегодня.
Перед международным подошел Колька Земляков, приколол ей значок “Ольгова Земля”. После победы Стрельцова на Земле появилось много таких значков, но этот был особенный. Во-первых, его сделали на Венере. Во-вторых, сделали не сейчас, а тогда, когда там появился самый первый клочок твердой суши. В-третьих, Оле ужасно нравилось это совпадение ее имени и названия венерианского материка.
После третьей пары Оля с Наташей поднялись к Фильке в комитет — заниматься. Наташа тоже решила вступать в МолОт. Филя был вежлив, внимателен и очень понятно все рассказывал. Сначала он хотел поручить подготовку двух неофиток Цыганкову, но затем передумал и занимался с ними сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
До ее дома шли пешком. Оля нарочно выбирала самые темные углы, вела через новостройки на Архангельской и старательно стращала. Яков же пытался вывести Олю на светлую улицу, говоря, что ему вовсе не улыбается столкнуться с местным агрессивным молодняком. На светлую улицу Оле совсем не хотелось, потому что там был шанс наткнуться на Илью. По закону подлости.
Яков слегка трусил. Чтобы сгладить это впечатление, принялся рассказывать, как он разнимал двух подравшихся девчонок. Оля вообще ни разу в жизни не видела, чтоб девчонки дрались, даже в московской академии обходилось без таких крайностей. А Яков хвастливо заявил, что он проломил одной из дерущихся переносицу, якобы чтоб успокоить. Оля тут же вспомнила, как Илья рассказывал о единственном случае, когда ему пришлось применить какие-то силовые методы к девушке: вышиб из-под нее скамейку. Потому что девчонка меняла парней, как перчатки. А Яков ничего не знал про девушку, которой сломал переносицу. Оля очень не любила таких ребят, которые способны всерьез ударить девушку.
Ему не понравилось, что Оля быстро ходит. Обнял, заставил сбавить скорость. Тоже мне, нашелся командир, сердито думала Оля. Идти медленно и плавно, да еще и в обнимку, как ходят нормальные парочки, оказалось неудобно. Близость Якова лишала Олю свободы маневра, и она раза два ступила в лужу, образовавшуюся по случаю потепления.
Когда прощались, Яков хотел ее поцеловать, но Оля быстро сделала шаг назад.
В среду они ходили на концерт. Оле очень нравилась группа “Парфенон”, и только поэтому она приняла приглашение Якова. Кроме них, были еще два его друга, не из Академии. Яков оказался местным жителем, селенградцем. Друзья были одеты стильно, ярко, и Оля по идее должна была чувствовать себя провинциалкой в своем невзрачном сером джемпере и джинсах. Только ей было все равно. Она ни на секунду не забывала, что у Якова узкие плечи, бабья задница и кривые, коленками внутрь, ноги. Одежду можно сменить, а вот фигуру — нет. Так что пусть почтет за честь, что она на этом концерте с ним.
Концерт Оле страшно не понравился. Группу покинули те, кто сделал “лицо” “Парфенона”: солист с уникальным голосом, высоким, звонким и немного неестественным, будто у него голосовые связки находились в носоглотке, и аранжировщик. Без них группа звучала тускло, хоть и поражала роскошным шоу. Но Оля помнила концерт Джованни Бертоло, которому не требовались танцовщицы, он держал зал сам, одним своим талантом.
После концерта Яков взял такси, чтоб проводить Олю до дому. Оля сочла это расточительством, но ничего не сказала: он же не ее деньгами разбрасывается.
Сидели на заднем сиденьи. Яков притянул Олю к своему плечу, прижался щекой, потом губами. Она скрипела зубами, думая: “Пусть только в губы не целует”. Всю дорогу проговорили, а когда выезжали на Таежную, Олю на повороте по инерции завалило на Якова. И тут он совершенно неожиданно запрокинул ей голову назад, до хруста в шейных позвонках, и принялся целовать в губы.
Все произошло настолько быстро, что Оля не успела сообразить и даже не испугалась. Мысли были четкие и ясные. Первая: “Что он делает?!” Потом: “Глаза вообще-то закрыть надо, с открытыми не целуются”. “Противно. Что тут нравится девчонкам?” “А зубы не разожму, хоть ты тресни”.
Тут же в голове пронеслось воспоминание: Анька Хмельницкая, отчисленная с технологического за неуспеваемость и поступившая на него заново, сидит на асфальтовой полоске, обрамлявшей фундамент второго корпуса, — привалившись спиной к старой багровой облицовке, томно прикрыв бесстыжие пустые глаза, расставив колени. И со смехом рассказывает, как совратила невинного младенца — мальчика из своей новой группы. Мальчик понятия не имел, как целуются. Хмельницкая смаковала подробности: как он задрожал, едва она коснулась своим языком его. Оле было противно и страшно от этой животной похоти. Потом Анька добавила, что скоро бросит этого мальчика: в мужчинах интересна новизна, их надо менять, как перчатки, — раз в неделю. Наташа покосилась на нее с нескрываемым отвращением, но из вежливости ничего не сказала. Она вообще очень сдержанная, Наташа Володина.
На всякий случай, вспомнив этот рассказ, Оля тут же убрала язык подальше. Попыталась вырваться, но Яков держал ее голову обеими руками, и в ответ на сопротивление только перехватил поудобней. Олю выручил водитель — спросил, где поворачивать. Она удивительно спокойным тоном попросила остановить машину за домом, выскочила. По дороге быстро вытерла губы. “Обслюнявил всю. Тьфу! Навязался тут на мою голову”. Сзади послышался голос:
— Оль, подожди!
Она остановилась. Яков выбрался наружу, расплатившись, подбежал к ней, обнял и повел к подъезду. Около подъезда он опять притянул ее к себе, но тут Оля была начеку: сразу попыталась отвернуться, хотя он опять держал ей голову, и вырваться.
— Не надо! — крикнула она. — Я не хочу.
— Как хочешь, — сказал Яков, ничуть не обескураженный, и выпустил ее.
Дома Оля старательно, с мылом оттерла лицо. Подбородок и верхняя губа казались липкими от его слюны. И еще она не понимала, какой интерес целовать вырывающуюся девушку? Напоминало дурацкие любовные романы двадцатого века, когда опытные мужчины знают, что женщина всегда сначала вырывается, но куда ж она денется? И продолжают нагло действовать.
А на следующий день Оля его, к своей неописуемой радости, не видела. После уроков поехала на “Стадион”, но Моравлина не было. Уехала ни с чем.
* * *
29 октября 2083 года, пятница
Селенград
На большой перемене к Оле подошел Виктор и спросил, не знает ли она, где Яков. Оказалось, он должен был приехать в Академию, но его нет, а его все ищут. Трудно было передать Олину радость: не увидит сегодня.
Перед международным подошел Колька Земляков, приколол ей значок “Ольгова Земля”. После победы Стрельцова на Земле появилось много таких значков, но этот был особенный. Во-первых, его сделали на Венере. Во-вторых, сделали не сейчас, а тогда, когда там появился самый первый клочок твердой суши. В-третьих, Оле ужасно нравилось это совпадение ее имени и названия венерианского материка.
После третьей пары Оля с Наташей поднялись к Фильке в комитет — заниматься. Наташа тоже решила вступать в МолОт. Филя был вежлив, внимателен и очень понятно все рассказывал. Сначала он хотел поручить подготовку двух неофиток Цыганкову, но затем передумал и занимался с ними сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136