Жак рассмеялся:
— После операции «Хамелеон» они не посмеют тебя арестовать. Опытный охотник не идет дважды по одному и тому же следу. А Роджерс — охотник умелый.
— Да, — кивнул Петр. — Но теперь-то я для него добыча куда более заманчивая, чем всего еще только час назад.
— У русских есть поговорка о двух зайцах. И охотник не поймает ни тебя, ни меня… К «Сентралу», Дарамола!
7
Осторожно, чтобы не разбудить Веру, Петр встал с постели, тихонько, на цыпочках вышел из спальни. Его тянуло на воздух.
Пройдя через холл, он распахнул дверь в ночь, жадно вдыхая ее влажную свежесть. Силы возвращались к нему, им овладело чувство блаженного покоя.
Окна молчаливых двухэтажных вилл, уходящих во тьму редкой и бесконечной цепочкой, были мертвы. В этот поздний час редкие уличные фонари были уже выключены — город экономил электроэнергию.
Гулко хлопая крыльями, метнулась мимо летучая мышь. Петр проводил ее взглядом, еще раз вдохнул полной грудью и взялся быдо за ручку двери, чтобы войти в холл, как вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо.
Он отшатнулся и наткнулся на человека, вышедшего из темноты. Это был комиссар Прайс.
— Мистер Николаев? — спросил он официальным голосом. И сейчас же добавил: — Прошу вас не шуметь и следовать за нами.
— Я никуда не поеду с вами, — отрезал Петр. — Если это арест или…
Прайс покачал головой.
— Сынок, — голос его стал тише, — вы же однажды уже имели возможность убедиться в моем к вам отношении. Поверьте — я ваш друг.
— И вы решили, что это необходимо сказать мне именно сейчас? Ночью? — усмехнулся Петр.
— Не иронизируйте, сынок, — спокойно ответил комиссар. — Именно сейчас, именно ночью!
Он поднес левую руку почти к самому своему лицу, взглянул на часы.
— У вас есть ровно десять минут, чтобы переодеться и… захватить конверт, который вам передал ваш друг Жак Ювелен.
В голосе старика было что-то такое, что Петр растерялся.
— Какое вам дело до письма Жака! — почти выкрикнул он.
Прайс грустно усмехнулся:
— Я же сказал вам, я — ваш друг. Петр смутился.
— Хорошо! Я еду с вами.
— Только быстрее, сынок! — кивнул Прайс и опять посмотрел на часы. — Теперь у вас уже только пять минут. И не забудьте конверт!
Петр управился за три минуты. Уже выходя из дома, он на мгновение задержался. Предупредить, что он уезжает с Прайсом? Собственно, кого предупреждать? Веру? Нет, она будет переживать, волноваться. Поднимет на ноги все посольство. Петр сердцем чувствовал, что старый комиссар не готовит ему подвоха! Войтовича? Это в его-то нынешнем состоянии?
— Едем!
Петр шагнул к Прайсу.
— Где ваша машина?
Всю дорогу до дома Прайса они молчали. Старик иногда лишь тяжело вздыхал, и Петр думал — неужели же рядом с ним сидит тот самый подтянутый, лощеный офицер, который арестовал его несколько лет назад в Каруне?
ГЛАВА VI

1
За годы, прошедшие с того вечера, когда Прайс позволил Петру бежать из своего дома, где держал его под арестом в ходе всей той же операции «Хамелеон», в обители старого полицейского комиссара ничего не изменилось.
Но Петр отметил, что все здесь словно потускнело, поблекло. Кондишены в холле надрывно гудели, но их постаревшие легкие уже не могли бороться с упорной влажностью гвианийского климата.
Прайс наполнил стаканы: он был верен себе — побольше виски, поменьше соды.. Передвинул один из них к Петру, и Петр обратил внимание на его костлявые руки, обтянутые серым пергаментом в коричневых пятнах.
Прайс перехватил его взгляд.
— И вы тоже будете стариком…
Он отхлебнул виски, с интересом посмотрел на Петра:
— Но вы проживете дольше моего — вы родились под счастливой звездой. У вашего «Дугласа» обнаружена неисправность в гидравлической системе шасси, — продолжал комиссар. — Я думаю… — он многозначительно помедлил, — она возникла перед самым вылетом самолета из Каруны.
Петр отодвинул стакан, стоящий перед ним на столике, и больше ничем не выдал своего волнения. Прайс усмехнулся.
— Отлично, сынок! А теперь вскройте письмо, которое я попросил вас захватить с собою.
Петр вытащил из кармана брюк желтый узкий конверт, помедлил…
— Смелее!
В конверте лежали листки чистой бумаги.
Петр растерянно посмотрел их на свет, потом недоуменно на Прайса.
Прайс взял конверт из рук Петра, положил перед собою.
— Эта шутка мсье Ювелена чуть не стоила жизни всем, кто летел на вашем «Дугласе», — мрачно сказал комиссар. — Право же, я недооценил вашего друга, сынок!
— Я не понимаю… — начал было Петр, но Прайс перебил его.
— Жака Ювелена разыскивает Интерпол. Его настоящее имя — Жорж Шевалье. Розыск объявлен по крупному делу о наркотиках.
— Я знаю это, — почему-то начиная злиться, резко сказал Петр.
— Знаете?
Прайс и не старался скрыть своего удивления.
— Но ведь об этом знали и вы. И вы его не арестовывали! И лишь потому, что он нужен был полковнику Роджерсу для куда более грязных дел здесь, в Гвиании!
Прайс поднял, словно защищаясь, сухую, пергаментную руку. Но Петр был безжалостен.
— Так где же ваша знаменитая преданность закону, господин комиссар? Человек бежит от преступного прошлого, хочет начать новую жизнь, а вы помогаете полковнику Роджерсу толкать его назад?
Петр схватил бумагу, лежавшую перед Прайсом, и сжал ее в кулаке.
— Я понимаю, как вы изволили выразиться, эту «шутку мсье Ювелена». Он хотел обезопасить себя от Роджерса — пустить его людей по моему следу, за пакетом, в котором якобы было все, что он знал о роли полковника в событиях на Севере. Но даже он, преступник, разыскиваемый Интерполом, не мог вообразить, что для уничтожения этого пакета полковник решится организовать аварию «Дугласа», набитого ни в чем не повинными людьми!
Прайс вздохнул.
— Если бы самолет погиб, все устроилось бы для Роджерса как нельзя лучше.
Комиссар прикрыл глаза ладонью и заговорил вдруг совсем в ином, неожиданно мягком тоне.
— А вы не задумывались, сынок, почему вы симпатичны нам? То есть я хотел сказать — мне или тому же Жаку Ювелену? Не перебивайте меня. — Он поднял ладонь. — В вас, в красных, в советских, нет стремления строить будущее на костях других. А мы здесь — волки, иначе нам нельзя. Вы понимаете меня?
Петр вздохнул, не зная, что сказать: слишком уж неожиданным был поворот этого странного ночного разговора.
— Может быть, мы бессознательно ищем в вас идеалы, — продолжал Прайс, — которые в нашем обществе уже давно растоптаны. А может быть, это все от Достоевского, как понимают его в Европе: мистическая, широкая славянская душа, поняв которую, следуя за которой, можно найти себя. Во всяком случае, в этом страшном и жестоком мире вы… я говорю не только о вас лично, такие, как вы… нечто светлое и непонятное.
— Спасибо за комплименты, — смущенно поспешил сменить тему Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61