Однако Дешан, взбешенный выражением упрека, которое он прочел в глазах у всех, охмелевший от злобы и вина, утратил сдержанность, приличествующую за столом капитана.
– Я хочу, чтобы вы знали, – прокричал он, – те, кто других считают трусами, сами не больно-то храбрые!
Мори не шелохнулся; уголки его губ чуть дрожали.
– Я вам запрещаю так со мной разговаривать, – сказал он приглушенным голосом, но твердо.
– О! Господин начальник летного состава…
Удар кулака, от которого зазвенели стаканы, перекрыл голос Дешана. Капитан Тели стоял, охваченный таким гневом, что все потупили глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.
– Довольно! – воскликнул он. – Я не потерплю этих пьяных сцен. Дешан немедленно под арест, в свою комнату, до утра. А вы, Мори, вы…
Он дождался, чтобы покалеченный вышел из комнаты, и добавил:
– Ничего, вы были правы.
Клод поднялся.
– Господин капитан, – сказал он, – позвольте мне удалиться. Я устал с дороги.
Тели не стал его удерживать. В душе он сердился на него за то, что ему пришлось наказать своего лучшего пилота.
После ужина Тели, Новий, «доктор» и Шаренсоль засели за свой ежедневный бридж; Марбо занялся пасьянсом; Бессье, которому на следующий день предстояло сложное регулирование, изучал фотографии.
Эрбийон обычно стоял за спиной капитана, обучавшего его тонкостям игры. Однако в тот вечер его внимание было рассеянным, мысли вертелись вокруг Мори.
Слишком мало времени прошло с тех пор, как он прибыл в эскадрилью, чтобы без волнения думать о пустой комнате, куда новому товарищу, изгнанному необъяснимой враждебностью, пришлось уйти, чтобы скрыть там свою душевную боль. Он испытывал потребность прийти к нему на помощь. А не заденет ли это человека, который был старше него по возрасту и по званию? Тут его пронзило воспоминание, очень приятное и очень горькое, заставившее его решиться: воспоминание о том, как Бертье вошел в его комнату.
Он застал Клода сгорбленно сидящим на постели, его руки вяло свисали вниз. Он, должно быть, как сел, так и сидел без движения. Когда офицер-стажер вошел, он даже не пошевелился. Молодому человеку пришлось задеть чемодан, чтобы заставить его поднять голову.
Свет голой электрической лампочки, четко отражавшийся от стен и делавший их еще темнее, резал глаза. Этот свет беспощадно выставлял напоказ всего Мори, не оставив в милосердной тени ни дюйма его плоти. Его лицо обмякло от усталости.
Мори это осознал; он с видимым усилием изобразил вежливый интерес.
Эрбийон неуверенно заговорил.
– Простите, что потревожил вас, – сказал он. – Но я знаю, как неуютно чувствуешь себя сразу после приезда.
Он не знал, что вложил в эту фразу глубокую симпатию, и удивился произведенному эффекту. Мори выпрямился и, сжав руки молодого человека, воскликнул:
– Насколько легче мне стало от ваших слов, мой мальчик, насколько легче!
Офицер-стажер не нашелся, что ответить. Казалось, у этого человека в душе саднила тайная рана и любое неосторожное слово могло ее разбередить.
Клод стал ходить по комнате, его движения были резкими, как у разладившегося механизма, они выдавали молодому человеку все недостатки тела. Было очевидно, что он хочет взять себя в руки, завязать спокойную беседу, но это ему не удавалось. Наконец, повернувшись спиной, он спросил, так и не сумев совладать с дрожанием в голосе:
– Что я им всем сделал?
– Да ничего. Просто недоразумение.
– Да нет же! – воскликнул Мори. – Дешан меня ненавидит, всех остальных, и капитана в том числе, я стесняю…
– Не говорите ничего плохого о капитане, – живо возразил Эрбийон. – Уже завтра вы его полюбите, я в этом уверен.
Мори со страдальческой улыбкой склонил голову:
– Да я уже его люблю. Он исполнен кристального благородства, которое не может обмануть. Только, почему…
– Он так сухо вам ответил? – перебил его Жан. – Вы напрасно заговорили с ним о возрасте.
– А между тем я не мог сделать ему лучшего комплимента, – сказал Мори.
Он опять сжал руки офицера-стажера.
– Послушайте, я вам клянусь, что для меня нет ничего более восхитительного, чем молодость.
Затем, изменившись в лице, которое приобрело отсутствующее выражение, обычно выдающее навязчивую идею, и, словно охваченный страшным подозрением, добавил:
– И ничего более ужасного.
Его взгляд, в котором отразилось смешанное чувство радости и бессознательного опасения, упал на гармонично развитые плечи Эрбийона, на его еще нежное лицо.
– Вас здесь полюбили сразу же? – спросил он.
Он почувствовал смущение молодого человека, провел своими длинными пальцами по лбу.
– Я сегодня глупо чувствителен, – глухо сказал он. – Не осуждайте меня за это. Бывают дни, когда действительно чувствуешь себя на пределе.
Он опять заметался по комнате, в несколько шагов покрывая ее узкое пространство, снова подыскивая фразу, способную повернуть их беседу в более нормальное русло. Офицер-стажер как зачарованный, будучи не в состоянии отвести взгляд, наблюдал за этим механическим движением.
Наконец, когда это молчание, которое, казалось, ничто не сможет нарушить, стало для Эрбийона невыносимым, он предложил:
– Как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить?
Сначала, ничего не понимая, Мори остановился. Потом вдруг:
– Ну конечно же! – воскликнул он. – Мне следовало сразу же предложить вам. Извините. Что вы предпочитаете?
Он засуетился, пытаясь догадаться до того момента; как Жан заговорит. Так и не дав ему возможности ответить, он воскликнул:
– Постойте-ка! Может быть, вы любите виски? У меня есть бутылка; говорят, превосходного.
Поскольку молодой человек подтвердил это предположение, он бросился к одному из своих чемоданов и поспешно открыл его. Эрбийон увидел, что тот заполнен книгами.
Клод перехватил этот взгляд, и офицер-стажер впервые увидел, как губы его необычного товарища растянулись в настоящей и теплой улыбке.
– У меня много их, – очень нежно произнес он, склонившись над переплетами.
И порывисто добавил:
– Они в вашем распоряжении, знайте это. Когда вам захочется что-нибудь почитать, заходите сюда и берите все, что вам понравится.
Эрбийон питал к книгам ту самую нежность, которая обычно сопровождает жизнь вечных друзей. Мори догадался об этом по тем словам, которые молодой человек выбрал, чтобы выразить ему свою благодарность. Теперь они, внезапно умиротворенные и сплоченные, занялись изучением томов.
Многие из них были нетронутыми и только готовились подвергнуться первому испытанию, другие же, не раз перечитанные, свидетельствовали об особо трепетном к ним отношении. Клод рассказывал о своих любимых книгах, читал стихи, Эрбийон их подхватывал.
Глубокое чувство нежности делало их ближе друг к другу, а снаружи дул ветер людских недовольств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42