Его слова подействовали на Эрбийона, как бальзам на рану. Они дарили ему прощение, на которое, как ему казалось, он больше не мог рассчитывать, ибо выжал его до последней капли. Он с горечью подумал о том, что именно это самопрощение в последний раз толкнуло его в объятия жены того, кто теперь его утешал.
Ослабев от тревоги, бессонниц, он прошептал:
– Ах! Если бы только мы остались прежними, я бы не зашел так далеко.
Волнение, так хорошо знакомое стажеру, озарило взгляд Мори.
– Жан, – сказал он, – ничто на земле не умирает безвозвратно. А пока пообещайте мне, что больше не пойдете к Нарбонну.
Он произнес это с таким уважением, что на мгновение молодому человеку показалось, будто бы дружба готова возродиться.
– Позвольте мне отыграться, – воскликнул он, – и я клянусь вам, что больше не буду играть!
– Лучше воздержитесь.
– Не могу. Я слишком много должен.
– Сколько?
– Восемь тысяч, – ответил Жан тихо.
– Послушайте, – сказал Клод решительно. – Я их вам одолжу. Постепенно вы мне все вернете.
Внезапно он побледнел. Грубым, бессознательным движением Эрбийон оттолкнул его. Отвращение, заставившее молодого человека криком заявить о своем несогласии, вновь пробудило в Мори еще более резкое и более определенное беспокойство, которое, как он успел поверить, исчезло навсегда.
Глава VI
В витрине кафе у почты, на главной площади, висело большое объявление. На нем огромными и нескладными буквами было написано, что отныне оно находится во владении «Мадемуазель Памелы из Казино Сент-Мартен».
Эта девица оказалась высокой, грубоватой, но довольно красивой, с густыми, медного оттенка волосами, прекрасной кожей и губами, похожими на губы дикого животного. Она без устали пела томные романсы и игривые куплеты, много пила, а выпивать заставляла и того больше.
Именно туда Марбо потащил Эрбийона на следующий вечер.
С самого порога кабаре все: и шум, и густой табачный дым, и горящие животным восторгом лица – все показалось стажеру отвратительным.
– Что это с тобой?
– Ты же видишь, здесь нет свободного места, – ответил Эрбийон.
– Нет места! – воскликнул Марбо, – я бы удивился, если бы для стариков из 39-й эскадрильи не нашлось места! Хозяйка!
Его мощный голос, перекрыв шум, привлек внимание Памелы, приготовившейся петь. Она медленно сдвинула свои густые брови так, что они почти сомкнулись. Успех развил в ней склонность к нетерпеливости и властности. Мужчины даже таких габаритов, как Марбо, были ей не указ.
Ругательство уже готово было сорваться с ее массивных губ, как вдруг она заметила взгляд Эрбийона. Он был таким красивым и таким печальным (той чувственной печалью, которая всегда действует на женщин), что Памела передумала и спустилась с нескладных подмостков, служивших ей сценой.
– Не засиживайтесь, если пьете одно только красное вино, – заявила она двум сержантам-артиллеристам. – Освободите столик.
– Но мы хотим послушать, – возразил один из них.
– Меня прекрасно слышно и стоя.
Они повиновались ее голосу или, скорее, губам, красным, откровенным.
– Иди сюда, мой славненький летчик! – крикнула Памела.
– Видишь, – сказал довольный Марбо, – стоило мне только захотеть…
К ним подошла официантка. Они заказали спиртное.
Памела направилась к своим подмосткам.
Она пела со строгой и безоглядной искренностью, со страстью, придававшей мощь ее в общем-то заурядному голосу, ее движениям, от которых веяло животной силой.
Зал покорно следовал призыву откликнуться на ее нежность и чувственность. Сквозь медленно колыхавшийся густой дым ее лицо, животное и безмятежное, казалось искаженным, расширенным и надутым; оно напоминало маску.
Из всей публики Эрбийон, вероятно, один старался не смотреть на Памелу. Он испытывал к ее животному началу отвращение, почти что ненависть. Будучи еще слишком молодым, чтобы суметь понять, что в этой девушке он презирал часть себя самого, стажер чувствовал, как в нем растет глухое раздражение, дурной беспредметный гнев.
Он попытался успокоиться при помощи выпивки. Однако его боль была не из тех, что одолевается алкоголем, от него она могла только перерасти в мрачное раздражение.
Когда Памела закончила, раздались возгласы:
– Еще!
– Другую!
– Какой огонь!
Она властно встряхнула своими густыми, с медным отливом волосами и ответила:
– Все пой да пой, а я хоть подохни! У меня вся глотка горит.
Она села рядом со смуглым офицером жандармерии, с претенциозными усами, который с хозяйской вальяжностью ждал ее перед бутылкой шампанского. Позволяя ему ласкать свои красивые пышные плечи, Памела одновременно попыталась поймать взгляд Эрбийона.
– Чертова кобылка, – сказал Марбо. – Я объездил бы ее даже без седла!
– О вкусах не спорят, – ответил Эрбийон почти обидным тоном.
Его спутник заметил:
– Видал я тебя и не таким разборчивым…
– Что-то не припомню!
Опустив свой толстый кулак на стол, Марбо заявил:
– В любом случае, предупреждаю, нравится она тебе или нет, я предложу ей выпить стаканчик.
– Только делай это один.
– Как хочешь. Я никого не держу.
Его – единственное, как казалось Эрбийону, желание – немедленно убраться отсюда – при этих словах испарилось. Они заставили его ощутить, что снаружи ожидали ночь, тишина и собственные мысли.
– Не хочу пропустить спектакля, – с сарказмом заметил он. – Только посмотрю его издалека…
На другом конце зала освободился столик, и он оставил Марбо, который ворчал:
– У тебя жар, стажер…
Эта ссора не ускользнула от Памелы, которая не переставая следила за своими владениями.
– Мне надо сходить вон туда, – сказала она офицеру жандармерии. – Два новых клиента, кажется, недовольны.
Она освободилась от руки, обвивавшей ее талию, и подошла к Марбо.
– Вы с твоим приятелем повздорили? – спросила она.
Ее взгляд украдкой ласкал Эрбийона, который, понуро опустив голову, ничего не видя и не слыша, перед уже пустым стаканом был погружен в свои невеселые мысли.
– Между ним и мной никогда не бывает ничего серьезного, моя прелесть! – весело ответил Марбо. – Я на него не в обиде. Вернувшись из увольнения, малый очень изменился. Должно быть, у него неприятности на любовном фронте.
Черты лица Памелы пообмякли от проникновенной томности, похожей на ту, что обычно охватывала ее, когда на улицах простых кварталов она слышала мелодию какого-нибудь жалобного романса.
– Неприятности на любовном фронте… Такой красивый мальчик… – сказала она.
– А они и случаются только у них! Потому что они принимают себя всерьез, – заметил Марбо. – Выпьешь стаканчик?
– В другой раз не откажусь, но сегодня мой жандарм ревнив.
– А он здесь прочно обосновался… Понимаю…
Марбо опустил голову и с глубоким убеждением добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42