Арестованные не знали, чем закончился день на бристольской дороге. Смогла колонна двинуться дальше или все еще, сидя на асфальте, «играет в молчанку» с полицией? Не чувствуя себя хоть сколько-нибудь виноватыми, молодые люди сохраняли веселое настроение. Азарт недавней стычки сменился шуточными воспоминаниями и поддразниваниями друг друга.
– Не плохо заканчивается наше свадебное путешествие! – сказал Боб-счастливчик.
– Боюсь, что вам предстоит еще лучший медовый месяц, – подхватил Герт.
– О, Боб, – Жизэл обняла своего изрядно потрепанного жениха. – Я так счастлива!
– Осторожно! – с комическим испугом крикнул ей Герт. – Вы сомнете подвенечное платье!
Жизэл невольно взглянула на свой праздничный наряд. Платье больше не было пышным и белым.
Один только Блейк не ждал для себя ничего хорошего. Даже если полиции не удастся обвинить его в чем-либо серьезном, так или иначе их имена попадут в газеты, а это вряд ли понравится шефу конторы «Смит, Ален и K°». Как-никак он ведает упаковкой товаров разных заказчиков, найдутся такие, что не пожелают пользоваться услугами рук, на которых побывали полицейские наручники. Студенты дело другое. Им пока еще бояться нечего. Они еще не хлебнули настоящего горя. К ним полиция иначе относится. Вот сидят на концах скамеек молчаливые полисмены, внутренняя охрана. Правда, пока они не прибавили ни одного слова к болтовне молодых и старательно прятали улыбки, но когда Жизэл с ужасом обнаружила, что свадебный фрак ее жениха в нескольких местах засветился белыми щелями в результате сопротивления, один из полицейских молча протянул ей иголку и моток ниток.
– Благодарю вас, – сказала Жизэл, помогая Бобу снять фрак. – Это будет мой первый вклад в семейную жизнь!
– Вы думаете, Бобу не придется платить за починку? – спросил веселый парень из Гринвича.
– Нет, это не оплачивается!
– Все оплачивается! – изрек Герт. – На все есть своя цена!
Ян с улыбкой слушал дружескую перепалку. Странно, только теперь, оказавшись в тюремной машине, он почувствовал себя, кажется, по-настоящему счастливым. На все есть своя цена. Но как расценить то, что оплачивается из сумм человеческих переживаний? Цена счастья и цена несчастья… Где справедливая мера?
Если душа твоя оценивает прежде всего намерения, то вне тебя ценят-только факты. Есть справедливость совести и логика установленных законов. Нередко, ища справедливость по ценнику наших чувств, мы путаемся в заблуждениях.
Ян смотрел в узкое окно автомобиля. За решеткой мелькали небольшие поля, деревья, столбы телеграфа… Солнце разрывало туман, выхватывая то красную крышку низкой и длинной фермерской риги, то неожиданно большой стенд рекламы и снова огороженные поля… Появились большие строения. Скоро Лондон. Он впервые увидит город через решетку. За ней то, что вне тебя. То, что оценивает только факты. Не прошлые факты. Они больше не захватят его, не утвердятся. Теперь он знал, что никакая сила не сможет заставить его повторить роковую ошибку.
Он пошел в поход с англичанами потому, что не мог пойти с другими, потому что хотели, чтобы он пошел против них. Он шел в поход против войны, против отчаяния и несбыточных надежд, против фашистских лагерей и «помощи» Данилы… Он уходил от жестоких угроз и обмана, вырываясь сквозь густой и липкий туман навстречу звенящему лучу…
Земля моя, моя краина,
Я чую твой призывный звон!
Этот стих Якуба Коласа он помнил с детства. Уже тогда ему говорили о мире.
И теперь изо дня в день не умолкает слово «Мир!» на его родной земле. Вся его Родина в едином, великом походе за мир! Пусть она еще далеко. Он уже рядом. Он идет домой!
За решеткой окна поплыли стены лондонских улиц. Знакомые окраины… кварталы центра… Интересно, куда их повезут? В Скотленд-ярд или в какую-либо политическую тюрьму?
Ничто не пугало его.
В радостном воображении одна сцена сменялась другой.
– Вы были на бристольской дороге в два часа тридцать минут?
– Да, я шел к миру!
– Вы схватили руль и направили машину полковника в кювет?
– Да, она мешала нам идти.
– Вы оказали сопротивление полиции?
– Да, я защищал тех, кто шел к миру!
– Кто послал вас?
– Меня хотели послать, но я сам выбрал путь! Я видел войну!
Потом тюрьма. Он узник империализма. Борец за мир.
Судебный процесс привлекает внимание миллионов людей. Он слышит их голоса даже за тюремными стенами. Ему угрожают, он не сдается. Ему предлагают неплохие условия, только согласиться с тем, что уже предлагал в баре старик. Он с негодованием отвергает. Чем хуже – тем лучше! Этого нельзя скрыть от газет. Они только и пишут, что о героическом сопротивлении. Рядом с именами борцов-англичан, Герта, Жиззл, Боба-счастливчика, Блейка, его имя – Яна Вальковича. Катлин приходит к нему на свидание.
– Я и не думала, что ты ушел ради этого!..
Она гордится его стойкостью, теперь он не с опущенной головой. Об этом узнает Геннадий. Он больше не считает его «перемещенным лицом».
Кто «переместил» его? Осиротевшего, испуганного, почти ребенка… Он скажет всю правду! Наконец-то, наконец дойдет его голос…
Ян пошатнулся, схватился за ременную петлю, свисавшую с потолка автобуса. Круто развернувшись, автобус затормозил. В полицейском управлении тесно и неуютно. Знакомый запах дезинфекции и табака. Вдоль стены, увешанной плакатами, инструкциями «Как пользоваться собакой-ищейкой», длинный диван, обитый желтой клеенкой. На него село два-три человека. Остальные продолжали стоять между диваном и дубовым барьером, за которым пожилой полицейский беседует с беспокойно оглядывающейся нарумяненной старухой в маленькой розовой шляпке. Герт подходит к барьеру.
– Почему у нас отняли документы и ничего не говорят? Мы хотели бы знать…
– Узнаете, прошу занять место.
И снова обращается к старухе.
Ян с удовольствием смотрит на ребят. По всему видно – эти не подведут.
– Главное, в протоколе записать всем одно общее мнение, – говорит парень из Гринвича, понизив голос.
– Оскорбление прав, грубое применение силы… Согласны? – он обращается к каждому по очереди.
– Коллега? А вы? Вы?
Все отвечают:
– Разумеется, только так.
Ян ответил:
– Можете не сомневаться… Я хотел бы еще приписать: «Да здравствует мир!» Это можно?
– Шарман, – всплескивает руками Жизэл, – Ян, вы молодец. Это как раз то, что нужно!
Нет, в самом деле, сегодня счастливый день. Из-за стеклянной двери выглядывает полицейский.
– Мистер Валькович!
От неожиданности Ян вздрагивает, но еще не понимает, что его зовут.
– Мистер Ян Валькович! – громче повторяет полицейский. Ян оглядывается на окружающих. Медленно идет к двери. Почему назвали его первого? Почему не всех вместе?
– Условились? – шепчет парень из Гринвича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Не плохо заканчивается наше свадебное путешествие! – сказал Боб-счастливчик.
– Боюсь, что вам предстоит еще лучший медовый месяц, – подхватил Герт.
– О, Боб, – Жизэл обняла своего изрядно потрепанного жениха. – Я так счастлива!
– Осторожно! – с комическим испугом крикнул ей Герт. – Вы сомнете подвенечное платье!
Жизэл невольно взглянула на свой праздничный наряд. Платье больше не было пышным и белым.
Один только Блейк не ждал для себя ничего хорошего. Даже если полиции не удастся обвинить его в чем-либо серьезном, так или иначе их имена попадут в газеты, а это вряд ли понравится шефу конторы «Смит, Ален и K°». Как-никак он ведает упаковкой товаров разных заказчиков, найдутся такие, что не пожелают пользоваться услугами рук, на которых побывали полицейские наручники. Студенты дело другое. Им пока еще бояться нечего. Они еще не хлебнули настоящего горя. К ним полиция иначе относится. Вот сидят на концах скамеек молчаливые полисмены, внутренняя охрана. Правда, пока они не прибавили ни одного слова к болтовне молодых и старательно прятали улыбки, но когда Жизэл с ужасом обнаружила, что свадебный фрак ее жениха в нескольких местах засветился белыми щелями в результате сопротивления, один из полицейских молча протянул ей иголку и моток ниток.
– Благодарю вас, – сказала Жизэл, помогая Бобу снять фрак. – Это будет мой первый вклад в семейную жизнь!
– Вы думаете, Бобу не придется платить за починку? – спросил веселый парень из Гринвича.
– Нет, это не оплачивается!
– Все оплачивается! – изрек Герт. – На все есть своя цена!
Ян с улыбкой слушал дружескую перепалку. Странно, только теперь, оказавшись в тюремной машине, он почувствовал себя, кажется, по-настоящему счастливым. На все есть своя цена. Но как расценить то, что оплачивается из сумм человеческих переживаний? Цена счастья и цена несчастья… Где справедливая мера?
Если душа твоя оценивает прежде всего намерения, то вне тебя ценят-только факты. Есть справедливость совести и логика установленных законов. Нередко, ища справедливость по ценнику наших чувств, мы путаемся в заблуждениях.
Ян смотрел в узкое окно автомобиля. За решеткой мелькали небольшие поля, деревья, столбы телеграфа… Солнце разрывало туман, выхватывая то красную крышку низкой и длинной фермерской риги, то неожиданно большой стенд рекламы и снова огороженные поля… Появились большие строения. Скоро Лондон. Он впервые увидит город через решетку. За ней то, что вне тебя. То, что оценивает только факты. Не прошлые факты. Они больше не захватят его, не утвердятся. Теперь он знал, что никакая сила не сможет заставить его повторить роковую ошибку.
Он пошел в поход с англичанами потому, что не мог пойти с другими, потому что хотели, чтобы он пошел против них. Он шел в поход против войны, против отчаяния и несбыточных надежд, против фашистских лагерей и «помощи» Данилы… Он уходил от жестоких угроз и обмана, вырываясь сквозь густой и липкий туман навстречу звенящему лучу…
Земля моя, моя краина,
Я чую твой призывный звон!
Этот стих Якуба Коласа он помнил с детства. Уже тогда ему говорили о мире.
И теперь изо дня в день не умолкает слово «Мир!» на его родной земле. Вся его Родина в едином, великом походе за мир! Пусть она еще далеко. Он уже рядом. Он идет домой!
За решеткой окна поплыли стены лондонских улиц. Знакомые окраины… кварталы центра… Интересно, куда их повезут? В Скотленд-ярд или в какую-либо политическую тюрьму?
Ничто не пугало его.
В радостном воображении одна сцена сменялась другой.
– Вы были на бристольской дороге в два часа тридцать минут?
– Да, я шел к миру!
– Вы схватили руль и направили машину полковника в кювет?
– Да, она мешала нам идти.
– Вы оказали сопротивление полиции?
– Да, я защищал тех, кто шел к миру!
– Кто послал вас?
– Меня хотели послать, но я сам выбрал путь! Я видел войну!
Потом тюрьма. Он узник империализма. Борец за мир.
Судебный процесс привлекает внимание миллионов людей. Он слышит их голоса даже за тюремными стенами. Ему угрожают, он не сдается. Ему предлагают неплохие условия, только согласиться с тем, что уже предлагал в баре старик. Он с негодованием отвергает. Чем хуже – тем лучше! Этого нельзя скрыть от газет. Они только и пишут, что о героическом сопротивлении. Рядом с именами борцов-англичан, Герта, Жиззл, Боба-счастливчика, Блейка, его имя – Яна Вальковича. Катлин приходит к нему на свидание.
– Я и не думала, что ты ушел ради этого!..
Она гордится его стойкостью, теперь он не с опущенной головой. Об этом узнает Геннадий. Он больше не считает его «перемещенным лицом».
Кто «переместил» его? Осиротевшего, испуганного, почти ребенка… Он скажет всю правду! Наконец-то, наконец дойдет его голос…
Ян пошатнулся, схватился за ременную петлю, свисавшую с потолка автобуса. Круто развернувшись, автобус затормозил. В полицейском управлении тесно и неуютно. Знакомый запах дезинфекции и табака. Вдоль стены, увешанной плакатами, инструкциями «Как пользоваться собакой-ищейкой», длинный диван, обитый желтой клеенкой. На него село два-три человека. Остальные продолжали стоять между диваном и дубовым барьером, за которым пожилой полицейский беседует с беспокойно оглядывающейся нарумяненной старухой в маленькой розовой шляпке. Герт подходит к барьеру.
– Почему у нас отняли документы и ничего не говорят? Мы хотели бы знать…
– Узнаете, прошу занять место.
И снова обращается к старухе.
Ян с удовольствием смотрит на ребят. По всему видно – эти не подведут.
– Главное, в протоколе записать всем одно общее мнение, – говорит парень из Гринвича, понизив голос.
– Оскорбление прав, грубое применение силы… Согласны? – он обращается к каждому по очереди.
– Коллега? А вы? Вы?
Все отвечают:
– Разумеется, только так.
Ян ответил:
– Можете не сомневаться… Я хотел бы еще приписать: «Да здравствует мир!» Это можно?
– Шарман, – всплескивает руками Жизэл, – Ян, вы молодец. Это как раз то, что нужно!
Нет, в самом деле, сегодня счастливый день. Из-за стеклянной двери выглядывает полицейский.
– Мистер Валькович!
От неожиданности Ян вздрагивает, но еще не понимает, что его зовут.
– Мистер Ян Валькович! – громче повторяет полицейский. Ян оглядывается на окружающих. Медленно идет к двери. Почему назвали его первого? Почему не всех вместе?
– Условились? – шепчет парень из Гринвича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56