На Капитолии искалеченное тело сбросили с телеги и подвергли дополнительным пыткам – тисками, раскаленными клещами и прочим, а затем продырявили его в девяти местах, разрубили на четыре части и развесили на четырех воротах города. («Какая жалость, что вы не можете увидеть этого, Саади!»)
Действительно жалость. Словно мало людей уже отдали себя добровольно на заклание ради Джема, теперь еще придумывают отравителей! Сколько из них настоящих и сколько мнимых? Впрочем, глядя на словоохотливого Антуана с его плутоватым взором, я невольно верю, что он способен за полсотни дукатов отравить нас обоих с Джемом. Не говоря уж об остальных, крупных или мелких, что вертятся возле нас. Я прихожу к единственному правдоподобному заключению: Баязид не желает нашей смерти. Пока еще не желает.
17. XII. 1489
Сегодня Антуан сообщил мне весть, которую я не решаюсь передать Джему, – в последнее время он не выходит из состояния оцепенелости, и я боюсь за него. А сообщил Антуан о том, что неделю назад в Венецию прибыли послы из Египта. Они умоляли Сенат исходатайствовать у Рима дозволение для вдовы Завоевателя повидаться со своим сыном. Явно привыкнув к повадкам Запада в подобных делах, она предлагает за это свидание двадцать тысяч дукатов.
Мать… Должно быть, известия об отчаянном состоянии ее сына достигли Каира либо же Каитбай потерял надежду вызволить Джема, и она, мать, просит о милости: она хочет увидеть свое дитя. Готов побиться об заклад, ей не позволят этого. В деле Джема для матери места нет, здесь она для всех только агент Каитбая или Корвина – иными словами, противной стороны.
Итак, решено: я не стану сообщать Джему эту новость.
26. III. 1490
Вчера открылся собор, над созывом которого трудился целый год Иннокентий. Судя по всему, продлится этот собор по меньшей мере год; с первого же дня стало ясно, что дела вокруг похода крайне запутываются.
Ни Джем – чье участие в походе возвещено, – ни я на заседания не допущены. Это не имеет значения – великое множество людей заинтересовано в том, чтобы осведомлять нас. Я не только как бы незримо присутствую на заседаниях, но еще и слежу за ходом мысли представителей всех европейских держав. В общих чертах их позиция сводится к следующему: каждый государь готов содействовать походу, ежели за это содействие ему будет уступлен Джем. Все они отчетливо сознают, что Джем – козырь небывалой силы, неиссякаемый источник золота. Им жаждут завладеть король Франции, германский император, Корвин, король Неаполитанский, Венеция. Это самые крупные охотники до Джема. Прочая мелюзга только лезет из кожи вон, шансов у нее никаких. Кому же из великих достанется Джем? Потому что взамен они предлагают такое, чему будет дивиться история. Так, Карл VIII обещает отказаться от притязаний на свое наследство в Италии – королевство Неаполитанское; Венеция сулит боевой союз с Папством; Неаполь – заключение мирного договора с Папством, против которого он воюет уже двадцать лет. И так далее. Если бы Иннокентий мог разделить Джема на десять частей и раздать их направо-налево, он обеспечил бы Риму убедительный перевес.
Как бы там ни было, игра продолжается. Несмотря на очевидность того, что Джем не может быть поделен на десять частей и, следовательно, девять из государей, выдвигающих его в качестве условия своего участия в походе, откажутся от этого участия (ибо не получат Джема), собор рассмотрел план военных действий против Турции. Решено составить три большие армии. Первая включит в себя войска германских держав, Венгрии и тех добровольцев, что стекаются из Юго-Восточной Европы. Вторая армия – французская. Третья будет состоять из войск итальянских государств. На Папство возложено установить связь с порабощенными балканскими народами и уладить вопрос об их участии в борьбе.
Как я узнал, единственный спор вспыхнул из-за того, кто возглавит поход. Было два основных претендента: папа и император Священной Римской империи. К решению не пришли – посол императора объявил, что его государь не шевельнет и пальцем до тех пор, пока не получит султана Джема. Дебаты продолжаются.
Думаю, не дебаты, а потасовка вспыхнула бы вчера, если бы обсуждался иной вопрос, самый важный: кому отойдут освобожденные общими усилиями земли? Ведь этот невиданный поход имеет целью освобождение определенных земель от владычества турок. Кто же будет владеть ими после того, как это освобождение состоится? Неизвестно. А какой безумец станет швырять войска и деньги, не зная за что? Посему я, Саади, бьюсь об заклад, что поход не состоится. В этом нет сомнений.
8. IV. 1490
Я уже начинаю верить, что в дело Джема вмешивается само Провидение. Либо какие-то иные силы, достойно исполняющие обязанности Провидения. Позавчера, 6 апреля, спустя десять дней после открытия собора, почил король Матиаш Корвин.
Я теперь исключаю случайность во всем, что имеет касательство к Джему, поэтому не верю и тому, что король Матиаш, единственный наш настоящий союзник, возглавлявший борьбу против турецкой опасности, умер своей смертью; в сорок семь лет не умирают ни с того ни с сего.
Эта смерть была вполне неожиданна, а кое для кого и вполне своевременна, например для германского императора, только что узнавшего, что Иннокентий более склонен уступить Джема королю Матиашу (после девяти лет торговли!), нежели ему. Должен напомнить, что святой отец предложил это собору третьего апреля. Шестого апреля король Матиаш был уже мертв – некоторые умеют действовать быстро.
Могу себе представить, какой это был бы удар для Джема, будь Джем еще чувствителен к ударам, – не стало единственного нашего союзника. (Если не считать Карла Савойского, которого тоже уже нет в живых.) Я, разумеется, оберегаю Джема от этой вести, хотя и убежден, что она с трудом проникнет в его сознание, – Джем все еще живет в полном оцепенении, в каком-то полузабытьи. Теперь это уже не только гашиш, но и последствия его: распад воли, разложение сознания, онемение всех членов. Сколько еще продержится в этом полусуществовании дряхлое, разрушенное тело? Еще очень молодое, вот в чем беда. Джем с трудом волочит е о из угла в угол: уже несколько месяцев нас не выпускают даже в ватиканские сады – столь велика, по их уверению, опасность покушения; мучительно ищет, куда себя деть; его лицо кривится, точно от боли; а я не знаю, донимает ли Джема боль либо же он просто досадует нa то, что еще живет на свете. Живет, чтобы дать занятое тем двадцати государственным мужам, что с утра до вечера заседают, торгуются, сыплют угрозами и обещаниями.
Нет, не придумать более страшного издевательства чем жизнь!
21. VI. 1490
До чего мы дошли! Вчера в Рим прибыл посол Баязида, дабы участвовать в соборе. Мусульманский представитель в Ватикане!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Действительно жалость. Словно мало людей уже отдали себя добровольно на заклание ради Джема, теперь еще придумывают отравителей! Сколько из них настоящих и сколько мнимых? Впрочем, глядя на словоохотливого Антуана с его плутоватым взором, я невольно верю, что он способен за полсотни дукатов отравить нас обоих с Джемом. Не говоря уж об остальных, крупных или мелких, что вертятся возле нас. Я прихожу к единственному правдоподобному заключению: Баязид не желает нашей смерти. Пока еще не желает.
17. XII. 1489
Сегодня Антуан сообщил мне весть, которую я не решаюсь передать Джему, – в последнее время он не выходит из состояния оцепенелости, и я боюсь за него. А сообщил Антуан о том, что неделю назад в Венецию прибыли послы из Египта. Они умоляли Сенат исходатайствовать у Рима дозволение для вдовы Завоевателя повидаться со своим сыном. Явно привыкнув к повадкам Запада в подобных делах, она предлагает за это свидание двадцать тысяч дукатов.
Мать… Должно быть, известия об отчаянном состоянии ее сына достигли Каира либо же Каитбай потерял надежду вызволить Джема, и она, мать, просит о милости: она хочет увидеть свое дитя. Готов побиться об заклад, ей не позволят этого. В деле Джема для матери места нет, здесь она для всех только агент Каитбая или Корвина – иными словами, противной стороны.
Итак, решено: я не стану сообщать Джему эту новость.
26. III. 1490
Вчера открылся собор, над созывом которого трудился целый год Иннокентий. Судя по всему, продлится этот собор по меньшей мере год; с первого же дня стало ясно, что дела вокруг похода крайне запутываются.
Ни Джем – чье участие в походе возвещено, – ни я на заседания не допущены. Это не имеет значения – великое множество людей заинтересовано в том, чтобы осведомлять нас. Я не только как бы незримо присутствую на заседаниях, но еще и слежу за ходом мысли представителей всех европейских держав. В общих чертах их позиция сводится к следующему: каждый государь готов содействовать походу, ежели за это содействие ему будет уступлен Джем. Все они отчетливо сознают, что Джем – козырь небывалой силы, неиссякаемый источник золота. Им жаждут завладеть король Франции, германский император, Корвин, король Неаполитанский, Венеция. Это самые крупные охотники до Джема. Прочая мелюзга только лезет из кожи вон, шансов у нее никаких. Кому же из великих достанется Джем? Потому что взамен они предлагают такое, чему будет дивиться история. Так, Карл VIII обещает отказаться от притязаний на свое наследство в Италии – королевство Неаполитанское; Венеция сулит боевой союз с Папством; Неаполь – заключение мирного договора с Папством, против которого он воюет уже двадцать лет. И так далее. Если бы Иннокентий мог разделить Джема на десять частей и раздать их направо-налево, он обеспечил бы Риму убедительный перевес.
Как бы там ни было, игра продолжается. Несмотря на очевидность того, что Джем не может быть поделен на десять частей и, следовательно, девять из государей, выдвигающих его в качестве условия своего участия в походе, откажутся от этого участия (ибо не получат Джема), собор рассмотрел план военных действий против Турции. Решено составить три большие армии. Первая включит в себя войска германских держав, Венгрии и тех добровольцев, что стекаются из Юго-Восточной Европы. Вторая армия – французская. Третья будет состоять из войск итальянских государств. На Папство возложено установить связь с порабощенными балканскими народами и уладить вопрос об их участии в борьбе.
Как я узнал, единственный спор вспыхнул из-за того, кто возглавит поход. Было два основных претендента: папа и император Священной Римской империи. К решению не пришли – посол императора объявил, что его государь не шевельнет и пальцем до тех пор, пока не получит султана Джема. Дебаты продолжаются.
Думаю, не дебаты, а потасовка вспыхнула бы вчера, если бы обсуждался иной вопрос, самый важный: кому отойдут освобожденные общими усилиями земли? Ведь этот невиданный поход имеет целью освобождение определенных земель от владычества турок. Кто же будет владеть ими после того, как это освобождение состоится? Неизвестно. А какой безумец станет швырять войска и деньги, не зная за что? Посему я, Саади, бьюсь об заклад, что поход не состоится. В этом нет сомнений.
8. IV. 1490
Я уже начинаю верить, что в дело Джема вмешивается само Провидение. Либо какие-то иные силы, достойно исполняющие обязанности Провидения. Позавчера, 6 апреля, спустя десять дней после открытия собора, почил король Матиаш Корвин.
Я теперь исключаю случайность во всем, что имеет касательство к Джему, поэтому не верю и тому, что король Матиаш, единственный наш настоящий союзник, возглавлявший борьбу против турецкой опасности, умер своей смертью; в сорок семь лет не умирают ни с того ни с сего.
Эта смерть была вполне неожиданна, а кое для кого и вполне своевременна, например для германского императора, только что узнавшего, что Иннокентий более склонен уступить Джема королю Матиашу (после девяти лет торговли!), нежели ему. Должен напомнить, что святой отец предложил это собору третьего апреля. Шестого апреля король Матиаш был уже мертв – некоторые умеют действовать быстро.
Могу себе представить, какой это был бы удар для Джема, будь Джем еще чувствителен к ударам, – не стало единственного нашего союзника. (Если не считать Карла Савойского, которого тоже уже нет в живых.) Я, разумеется, оберегаю Джема от этой вести, хотя и убежден, что она с трудом проникнет в его сознание, – Джем все еще живет в полном оцепенении, в каком-то полузабытьи. Теперь это уже не только гашиш, но и последствия его: распад воли, разложение сознания, онемение всех членов. Сколько еще продержится в этом полусуществовании дряхлое, разрушенное тело? Еще очень молодое, вот в чем беда. Джем с трудом волочит е о из угла в угол: уже несколько месяцев нас не выпускают даже в ватиканские сады – столь велика, по их уверению, опасность покушения; мучительно ищет, куда себя деть; его лицо кривится, точно от боли; а я не знаю, донимает ли Джема боль либо же он просто досадует нa то, что еще живет на свете. Живет, чтобы дать занятое тем двадцати государственным мужам, что с утра до вечера заседают, торгуются, сыплют угрозами и обещаниями.
Нет, не придумать более страшного издевательства чем жизнь!
21. VI. 1490
До чего мы дошли! Вчера в Рим прибыл посол Баязида, дабы участвовать в соборе. Мусульманский представитель в Ватикане!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121