все тем же голосом, словно продолжая чтение, Сулейман обратился к Джему:
– Повелитель, у тебя есть еще полчаса, потом будет поздно, Заклинаю тебя, султан Джем, во имя добра, тобою мне сделанного! Поверь мне, не езди на Родос!
Под плотным слоем загара лицо Джема покрылось бледностью – его потрясла смелость Франка. В следующее мгновение он понял, что тот не решился бы на предупреждения и заклинания, знай рыцарь по-турецки. И Джем постарался ответить равнодушно, словно осведомляясь о дополнительных известиях с Родоса:
– Ты вернулся живым, Сулейман. Это немало.
– Боюсь, что я тот сыр, которым приманивают мышь в мышеловку, мой султан. Клянусь, тебе грозит опасность!
– Жребий, брошен, Сулейман, – упавшим голосом сказал Джем. – В путь!
Франк хотел добавить что-то еще, но Джем уже отошел. Всего мгновение задержался он перед тем, как перекинуть ногу через борт. Обернулся к корсарам и предводителю их – самый пестрый сброд, какой я когда-либо встречал, – и громко сказал:
– Благодарю вас, друзья, за то, что, на добро иль на беду, вы сберегли султана Джема!
Корсары толпились у борта, что-то кричали – каждый на своем наречии, а наречий там было множество. И возгласы этих тридцати пиратов словно бы напомнили Джему те приветствия, которыми был он встречен своим войском, напомнили прежние клики толпы. Теперь Джем отрывал себя от человеческих толп, ибо мы были всего только свитой – горстка людей, несущих службу за еду и плату.
Одной ногой ступив на веревочный трап, устремив взгляд на корсаров, Джем неподвижно застыл – и я впервые прочитал в его глазах обреченность. Джем словно хотел продлить последнее мгновение, когда он был еще господином своих действий. Видимо, это вернуло его мысли к Сулейману – живому предостережению, сопутствовавшему нашему повелителю.
– Останься здесь, Сулейман! – негромко проговорил он. – Я лишусь покоя, если буду знать, что ты на Родосе.
– Я последую за тобой, мой султан. Теперь уж со мной ничего случиться не может.
Потом стали спускаться по трапу и мы. Сначала десять человек – больше не поместилось в лодке. Она вернулась еще раз и еще, чтобы забрать всю свиту и поклажу.
На большой триреме мы были приняты доном Альваро. Встреча была пышной. Дорогие ковры устилали всю палубу. Борта были тоже украшены коврами, так что издали корабль сверкал всеми красками, точно сказочный цветок. На этом пестром фоне черным пятном выступали рыцари. Зловещие – мне не хотелось признаться в этом самому себе, но я не мог отделаться от этого ощущения.
Дон Альваро приветствовал Джема предлинной речью. Сулейман переводил – без особого старания, как показалось мне, потому что одной его фразе соответствовали потоки слов дона Альваро. А Джем, коротко поблагодарив, удалился в отведенные ему покои.
Никогда не забуду первый наш ужин среди христиан. Позже я привык к их обычаям и нравам, но тогда все мне было еще внове.
Ужин был подан на палубе, на открытом воздухе. Над головами было натянуто полотнище. Десятки свеч в глубоких стеклянных чашах освещали стол, уставленный так богато, что у нас закружилась голова. Ведь столько месяцев подряд мы ели одни сухари и пили мутную воду.
Столов, впрочем, было два, один против другого. Тот, за которым должны были сесть рыцари – непомерно высокий, – был гораздо беднее нашего. Нас же пригласили за низкий стол, вокруг которого были разложены подушки.
Когда мы расселись (с нашей стороны сидели только приближенные Джема), дон Альваро по их обычаю поднял чашу за здоровье нашего повелителя. Он, вероятно, Думал, что мы не станем пить – ведь так велит наш закон, – и очень удивился, когда Джем потребовал полную чашу и одним духом осушил ее.
Прочие рыцари скрыли свое удивление и стали предлагать еще вина – вино у них было славное, кипрское. В остальном же ужин прошел почти в полном молчании. Из всех присутствовавших один лишь Сулейман говорил на обоих языках, а он с таким усердием налегал на еду, что рот у него всегда был занят. Мы тоже не посрамили себя – Джем ел с аппетитом, какого я у него не помнил, поистине волчьим.
Я вдруг увидел, что он пристально наблюдает за прислуживающим ему рыцарем. Тот – едва заметив, что Джем протягивает руку к новому блюду, – поспешно отрезал кусок рыбы, птицы или мяса и мгновенно проглатывал.
– Что это он делает, Сулейман? – спросил Джем.
– Вашему высочеству что-то угодно? – привстал дон Альваро, из чего я понял, что он все время настороже.
– Его милость спрашивает, – с полным ртом и дерзко усмехаясь ответил Сулейман, – зачем этот брат; отведывает все блюда прежде него?
– Объясните его высочеству! – важно приказал Альваро, приведя Франка в бешенство своей надменностью.
– Объясняю, ваше высочество, – начал он. – У христиан существует обычай: когда на трапезе присутствует владетельная особа, его кушанья предварительно проверяются специальным отведывателем.
– О, излишний труд! – Джем, широко улыбнулся дону Альваро. – Трапеза поистине великолепна, у вас отменные повара, нет надобности сомневаться в их искусности.
– Дело не в изысканности вкусов, мой султан, а в яде. – Сулейман чуть не подавился от смеха и уронил на колени кусок утки. – После таких пиршеств, да будет вам известно, очень часто кое-кто засыпает вечным сном.
Джем смотрел на него точно громом пораженный.
– Но какой же яд успеет подействовать на отведывателя прежде, чем я отведаю того же кушанья?
– Никакой, конечно. Соблюдение приличия, ничего больше.
Джем перестал есть. Я даже подумал, что он совсем откажется от еды, что никогда не примет куска от людей, для которых яд так же привычен, как приправа к кушанью. Но мой господин овладел собой. Он встал и снова поднял чашу, слегка оттолкнул брата, пытавшегося отпить из нее первый глоток, и, устремив пристальный взгляд на дона Альваро, произнес:
– Я нанес бы обиду рыцарям-иоаннитам, если б согласился, чтобы опробовали мои кушанья и мое вино. Коль скоро я ищу у вас убежища, значит, всякое подозрение отброшено. Прошу, ваше преосвященство, дозволить этому человеку сесть меж нами и разделить нашу трапезу!
Сулейман даже поперхнулся, переводя эти слова. Трудно передать впечатление, которое они произвели на наших хозяев. Меня душил смех при виде этих застывших в бескрайнем изумлении немигающих глаз над вздувшимися из-за огромных кусков щеками и лоснящимися от жира бородами. Наконец дон Альваро, пересилив оцепенение, ответил, избегая смотреть Джему в глаза:
– Для нас нет ничего дороже доверия друга. Благодарю вас, ваше высочество! Благодарю вас от имени Ордена и святой нашей церкви!
Сулейман, не переставая жевать, перевел эти слова. Потом от себя добавил:
– Запомни хорошенько, мой султан: они говорят о доверии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Повелитель, у тебя есть еще полчаса, потом будет поздно, Заклинаю тебя, султан Джем, во имя добра, тобою мне сделанного! Поверь мне, не езди на Родос!
Под плотным слоем загара лицо Джема покрылось бледностью – его потрясла смелость Франка. В следующее мгновение он понял, что тот не решился бы на предупреждения и заклинания, знай рыцарь по-турецки. И Джем постарался ответить равнодушно, словно осведомляясь о дополнительных известиях с Родоса:
– Ты вернулся живым, Сулейман. Это немало.
– Боюсь, что я тот сыр, которым приманивают мышь в мышеловку, мой султан. Клянусь, тебе грозит опасность!
– Жребий, брошен, Сулейман, – упавшим голосом сказал Джем. – В путь!
Франк хотел добавить что-то еще, но Джем уже отошел. Всего мгновение задержался он перед тем, как перекинуть ногу через борт. Обернулся к корсарам и предводителю их – самый пестрый сброд, какой я когда-либо встречал, – и громко сказал:
– Благодарю вас, друзья, за то, что, на добро иль на беду, вы сберегли султана Джема!
Корсары толпились у борта, что-то кричали – каждый на своем наречии, а наречий там было множество. И возгласы этих тридцати пиратов словно бы напомнили Джему те приветствия, которыми был он встречен своим войском, напомнили прежние клики толпы. Теперь Джем отрывал себя от человеческих толп, ибо мы были всего только свитой – горстка людей, несущих службу за еду и плату.
Одной ногой ступив на веревочный трап, устремив взгляд на корсаров, Джем неподвижно застыл – и я впервые прочитал в его глазах обреченность. Джем словно хотел продлить последнее мгновение, когда он был еще господином своих действий. Видимо, это вернуло его мысли к Сулейману – живому предостережению, сопутствовавшему нашему повелителю.
– Останься здесь, Сулейман! – негромко проговорил он. – Я лишусь покоя, если буду знать, что ты на Родосе.
– Я последую за тобой, мой султан. Теперь уж со мной ничего случиться не может.
Потом стали спускаться по трапу и мы. Сначала десять человек – больше не поместилось в лодке. Она вернулась еще раз и еще, чтобы забрать всю свиту и поклажу.
На большой триреме мы были приняты доном Альваро. Встреча была пышной. Дорогие ковры устилали всю палубу. Борта были тоже украшены коврами, так что издали корабль сверкал всеми красками, точно сказочный цветок. На этом пестром фоне черным пятном выступали рыцари. Зловещие – мне не хотелось признаться в этом самому себе, но я не мог отделаться от этого ощущения.
Дон Альваро приветствовал Джема предлинной речью. Сулейман переводил – без особого старания, как показалось мне, потому что одной его фразе соответствовали потоки слов дона Альваро. А Джем, коротко поблагодарив, удалился в отведенные ему покои.
Никогда не забуду первый наш ужин среди христиан. Позже я привык к их обычаям и нравам, но тогда все мне было еще внове.
Ужин был подан на палубе, на открытом воздухе. Над головами было натянуто полотнище. Десятки свеч в глубоких стеклянных чашах освещали стол, уставленный так богато, что у нас закружилась голова. Ведь столько месяцев подряд мы ели одни сухари и пили мутную воду.
Столов, впрочем, было два, один против другого. Тот, за которым должны были сесть рыцари – непомерно высокий, – был гораздо беднее нашего. Нас же пригласили за низкий стол, вокруг которого были разложены подушки.
Когда мы расселись (с нашей стороны сидели только приближенные Джема), дон Альваро по их обычаю поднял чашу за здоровье нашего повелителя. Он, вероятно, Думал, что мы не станем пить – ведь так велит наш закон, – и очень удивился, когда Джем потребовал полную чашу и одним духом осушил ее.
Прочие рыцари скрыли свое удивление и стали предлагать еще вина – вино у них было славное, кипрское. В остальном же ужин прошел почти в полном молчании. Из всех присутствовавших один лишь Сулейман говорил на обоих языках, а он с таким усердием налегал на еду, что рот у него всегда был занят. Мы тоже не посрамили себя – Джем ел с аппетитом, какого я у него не помнил, поистине волчьим.
Я вдруг увидел, что он пристально наблюдает за прислуживающим ему рыцарем. Тот – едва заметив, что Джем протягивает руку к новому блюду, – поспешно отрезал кусок рыбы, птицы или мяса и мгновенно проглатывал.
– Что это он делает, Сулейман? – спросил Джем.
– Вашему высочеству что-то угодно? – привстал дон Альваро, из чего я понял, что он все время настороже.
– Его милость спрашивает, – с полным ртом и дерзко усмехаясь ответил Сулейман, – зачем этот брат; отведывает все блюда прежде него?
– Объясните его высочеству! – важно приказал Альваро, приведя Франка в бешенство своей надменностью.
– Объясняю, ваше высочество, – начал он. – У христиан существует обычай: когда на трапезе присутствует владетельная особа, его кушанья предварительно проверяются специальным отведывателем.
– О, излишний труд! – Джем, широко улыбнулся дону Альваро. – Трапеза поистине великолепна, у вас отменные повара, нет надобности сомневаться в их искусности.
– Дело не в изысканности вкусов, мой султан, а в яде. – Сулейман чуть не подавился от смеха и уронил на колени кусок утки. – После таких пиршеств, да будет вам известно, очень часто кое-кто засыпает вечным сном.
Джем смотрел на него точно громом пораженный.
– Но какой же яд успеет подействовать на отведывателя прежде, чем я отведаю того же кушанья?
– Никакой, конечно. Соблюдение приличия, ничего больше.
Джем перестал есть. Я даже подумал, что он совсем откажется от еды, что никогда не примет куска от людей, для которых яд так же привычен, как приправа к кушанью. Но мой господин овладел собой. Он встал и снова поднял чашу, слегка оттолкнул брата, пытавшегося отпить из нее первый глоток, и, устремив пристальный взгляд на дона Альваро, произнес:
– Я нанес бы обиду рыцарям-иоаннитам, если б согласился, чтобы опробовали мои кушанья и мое вино. Коль скоро я ищу у вас убежища, значит, всякое подозрение отброшено. Прошу, ваше преосвященство, дозволить этому человеку сесть меж нами и разделить нашу трапезу!
Сулейман даже поперхнулся, переводя эти слова. Трудно передать впечатление, которое они произвели на наших хозяев. Меня душил смех при виде этих застывших в бескрайнем изумлении немигающих глаз над вздувшимися из-за огромных кусков щеками и лоснящимися от жира бородами. Наконец дон Альваро, пересилив оцепенение, ответил, избегая смотреть Джему в глаза:
– Для нас нет ничего дороже доверия друга. Благодарю вас, ваше высочество! Благодарю вас от имени Ордена и святой нашей церкви!
Сулейман, не переставая жевать, перевел эти слова. Потом от себя добавил:
– Запомни хорошенько, мой султан: они говорят о доверии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121