Некое ощущение подсказывало, что феи могут оказаться полезны. То ли как приманка для сестер Зайкиных, то ли как друзья Печенюшкина, то ли еще каким-нибудь образом... Но того, что произошло после исчезновения Феди из-под самого носа дамы в черном, не предвидел даже гениальный Розарио.
Фуриана, зловеще упомянув о другом пути, ничего больше к этому заявлению не добавила. Расспросы Заморочкина и Розарио не дали им новой информации, лишь усилили гнев колдуньи. План действий Фуриана обещала подготовить за пару дней и на этом чересчур быстро распрощалась с заговорщиками...
Мизерабль с самой первой встречи влюбился в колдунью без памяти. Богиня, муза, жена, возлюбленная -- именно такой видел ее литератор в своих грезах, длящихся дни и ночи напролет. Прозы он теперь не сочинял, только стихи. И прятал их в стол, став неожиданно стыдливым, как юноша.
Безупречный семьянин Розарио относился к Фуриане со спокойной симпатией.
Чувства Сморчкова были значительно сложнее. Он безусловно отдавал должное невероятной красоте дамы в черном. В любой более или даже менее удобный момент князь падал на колени перед чаровницей, неумеренно расточая комплименты. И уж только нежелание вовсе испортить отношения с будущим напарником по руководству страной, бездарным Мизераблем, мешало ему пылко намекнуть Фуриане на возможность законного союза.
На самом же деле Заморочкин был холоден, как мороженый карп. Еще граф Калиостро, авантюрист и чародей, проживший не одну тысячу лет, научил слугу так ловко скрывать свои мысли от посторонних магов, что вскоре и сам потерял возможность их читать.
Заверения в любви -- это пройдоха Сморчков знал накрепко -- приятны всегда и всем. Почувствовать власть над собой он позволял многим и с охотой. Другое дело, что такая власть была мнимой. И вот это последнее обстоятельство давало самозваному князю превосходство над себе подобными.
Некрасивый, даже скорее уродливый, он мог придать себе черты любого писаного красавца. Но гораздо более сложной и интересной представлялась ему задача сделать свой внешний облик не важным по сравнению с внутренним величием и популярностью в стране... В общем, насмешек Фурианы над собой Сморчков не боялся.
Князь боялся другого. Темная сила и мощь, иногда чувствовавшиеся в Фуриане, казалось, принадлежали еще какому-то существу, другому, несравненно более страшному. Заморочкин со своей жаждой прочного могущества находился как бы между двумя полюсами.
С одной стороны это был Печенюшкин, который -- мало ли что -- всегда мог вернуться "со щитом", командой соратников и, разбросав клочки врагов по закоулочкам, расколдовать Фантазилью.
На другом полюсе маячило нечто грозное, неведомое, злобное и непонятное. Правда, Заморочкин, сам не будучи добряком, предполагал, что со злом всегда договорится. В худшем случае придется уступить первую роль.
И к тому же у князя созрел план.
"Как бы то ни было, -- решил он, -- время действий настало..."
Провожая Розарио и Мизерабля, Заморочкин назначил им встречу во дворце, утром, в девять.
Сам же Сморчков, едва гости скрылись, оседлал походный сверхскоростной самокат и под покровом ночи отправился прямиком к фее Барбарелле.
Заспанной фее самозванец, не теряя драгоценных секунд, предъявил сотворенный им по дороге и якобы только что захваченный из типографии свежайший номер "Волшебного фонаря". Газета открывалась передовицей "ИСТИННОЕ ЛИЦО БАРБАРЕЛЛЫ. Случай в оранжереях Финтикультяпинска", содержавшей исключительно неприятные подробности о прошлом феи, раскопанные Розарио и перемешанные с еще более гнусными домыслами.
"Завтра днем, -- объявил князь, -- номер прочтет вся Фантазилья. Арестовать и уничтожить тираж независимой газеты в нашей свободной стране я не имею права. Буду счастлив, если вы сможете опровергнуть всю эту грязь. Если же нет... чтобы не позорить Семерку Мудрых, вам остается лишь превращение в старый осиновый пень".
Фея отбросила пахнувшую типографской краской фальшивку. Белые и красные пятна играли на ее лице в чехарду.
"Я готова, -- не дрогнув, прошептала Барбарелла. -- Отвернитесь на минуту -- эта процедура не радует глаз... Боже мой, как страшно, думая, что прошлое похоронено, увидеть внезапно в раскопанной могиле его мертвый оскал. Ведь вся моя жизнь и до и после этой истории была безупречной..."
Сморчков-Заморочкин молча отвернулся, вытаскивая из-под полы камзола заранее приготовленный мешок...
В спальню Вольномаха, расположенную на втором этаже особняка Советника, князь проник ловко и неслышно, через приотворенную форточку, вскарабкавшись по гладкой стене как паук.
Соскользнув на подоконник, Сморчков замер. Богатырь с присвистом храпел во сне, сотрясая воздух. Могучее тело его, раскинувшееся на постели, вновь поразило своей величиной заговорщика, отлично видевшего в темноте. Храп был опасен, но предусмотрен. Сморчков, не снимая кожаных перчаток, выхватил из кармана сушеного морского ежа и метнул в полуобнаженного исполина.
Потеряв сознание от боли, Вольномах замолк. Но тишина, способная пробудить домочадцев, длилась лишь миг. Теперь рулады своей жертвы стал выводить сушеный еж, вернувшийся словно бумеранг в карман хозяина.
Все решали секунды. Сморчков-Заморочкин хриплым полушепотом, неслышным за раскатами храпа, повторял заклинания, известные единицам и строжайше запрещенные к употреблению в Фантазилье. Преступление совершилось быстро. Корявый осиновый пень лежал на постели...
Пролезая через форточку со вторым мешком, князь чуть не забыл про ежа, шумевшего из кармана. С видимым сожалением, уже будучи снаружи, он вновь бросил на кровать разовую игрушку. Первый луч света -- искусственного или естественного -- и еж растает бесследно. Следов Заморочкин оставлять не привык.
Приторочив к заднему сиденью самоката второй мешок рядом с первым, негодяй беззвучно взял с места, перемахнув по дуге через высокую ограду. Пять часов утра. Рассвет наступал в шесть. Жилище Доброхлюпа, историю желтых башмаков которого Сморчков так и не успел узнать, находилось на другом конце города. Предстояла самая тяжелая часть плана -- импровизация.
Дом Доброхлюпа, жившего одиноко, оказался незапертым. Князь беспрепятственно прошел внутрь и поднялся по лестнице. Спальня и здесь находилась на втором этаже. За полуоткрытой дверью брезжил свет.
Осторожно просунув голову в комнату, Заморочкин увидел трогательную картину. Рабочий стол, освещенный низкой лампой, был завален старыми книгами, географическими картами и листами рукописи, один из которых, едва начатый, лежал в круге света рядом с гусиным пером.
Старое кресло украшал голубой с золотом щегольской фрак Доброхлюпа, повешенный тщательно, без малейшей складочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107