Начал он без всяких предисловий. Без книжки, наизусть. Внушительный голос, своя манера чтения, без нытья и подвывания.
Его поэма «Дума про Опанаса» с первых строк захватила внимание почти тысячной аудитории вологжан.
Читая, вернее, декламируя, Багрицкий ходил по сцене, вышагивая в такт отдельным рифмам.
И мимика, и жестикуляции – все было в меру и к месту.
Перед нами вставали словно живые и сам Опанас, и Махно, и герой гражданской воины Котовский в схватке с Опанасом, и попавший в беду комиссар Иосиф Коган.
Своей интонацией поэма напоминала ритмику стихов Тараса Шевченко. Да и место действия:
Украина, мать родная,
Песня – Украина!
Над твоим простым раздольем
Росомаха скачет,
Свищет перекати-поле,
Да ворона крячет… –
свидетельствовало о близком родстве с географией поэзии великого Кобзаря.
Что ж, у хороших учителей бывают их достойные ученики.
Помню, после этого выступления поэта мы, вологодские совпартшкольцы, многие разучили наизусть его поэму. В том числе и я.
62. КЛАД
ПО ИМЕНИ и отчеству я не помню, как его звать. А фамилия была на весь губернский город известная – Рыжиков.
По профессии – ювелирных дел мастер, то есть спец по серебру и золоту. По металлам, менее благородным, – он не работник.
После учения в Совпартшколе я получил незначительную должность и впервые в своей жизни холостяцкую комнату на улице Возрождения в доме № 21, против старой одноглавой церкви, занятой под какое-то заведение. А рядом, в двухэтажном желтом доме, проживал и кропотливо трудился этот самый гражданин Рыжиков, человек – золотые руки. Работал он без подмастерьев, один, имел патент и вывеску, а главное, владел умением тонкого ювелирного мастерства: мог из обыкновенного лома делать перстни, серьги, брошки, цепочки, брелочки; мог и часы починить любой марки.
Со мной, как вновь появившимся соседом, он познакомился запросто, мимоходом, на улице перед своей квартирой и мастерской. Отрекомендовался и потянулся уверенной рукой к моему карману, где на кожаном ремешке, как пес на привязи, были спрятаны карманные, почти столетней давности часы фирмы «Феникс». Достал он мои точные часы, открыл все три серебряные крышки, к уху приложил и, возвращая, сказал:
– Очень старые. Но вы их не продавайте и не меняйте. На всю вашу жизнь хватит носить без ремонта. А почистить немножко надо. Заходите, я вам в два счета бесплатно почищу. Другим не доверяйте. Могут камни повытаскать, а еще хуже – механизм весь заменят. Хар-рошие часики! Это Рыжиков вам говорит, а Рыжиков знает, что такое часы. Тысячи их перебывало в моих руках. Заходите, почищу…
Через три-четыре дня он поймал меня на нашей улице и затащил к себе в мастерскую – крохотный, в его большой и не бедно обставленной квартире уголок не более трех квадратных метров. Усадил меня на табуретку, взял часы и сказал, что сию минуту он их приведет в моем присутствии в божеский вид с полной гарантией на верный ход в течение сотни лет. И пока он производил манипуляции с разобранными часами, все время донимал меня расспросами: сколько мне лет, когда собираюсь жениться, откуда родом, кто и где мои родственники, сколько мне платят в месяц, не высчитывают ли за обмундирование и, наконец, дошел до более щекотливых вопросов: когда и как партия поведет наступление на капиталистические элементы, поскольку в газетах уже есть на сей счет откровенные намеки. Потом поинтересовался, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, он, как соседу, всегда мне готов помочь, так как в городе у него друзей и знакомых тьма-тьмущая и он все может посильное выполнить легче легкого.
С этого я начал с ним разговор не о чем-нибудь, а о дровах, обыкновенных, березовых.
– Осенью еще туда-сюда, а зимой без дров гибель.
– Пустяки, – сказал Рыжиков, – в нашем городе, окруженном лесами, дровишки раздобыть нетрудно. Привезут в разделанном виде, сложат в поленницы. Правильно вы изволили заметить, лучше всего и выгоднее дрова березовые. Сколько вам надо? Сажени две-три? Попрошу моего знакомого, он вам сделает за милую душу по дешевке, и беспокоиться не о чем. Хотите, вот и место есть для ваших дров, возле стенки сарая. – Рыжиков приоткрыл окно и показал место, где могут быть сложены мои будущие дрова.
– А не разворуют их на этом месте? Я часто выезжаю в командировки, и могут добрые люди меня без дров оставить.
– Не сомневайтесь, у работников такого почтенного учреждения, как ваше, никто ни единого полена взять не посмеет. Будьте уверены. Дрова завтра у вас будут. Хотите березовые, хотите вперемежку с сосновыми, тоже хорошо. Деньги можете вперед, можете и после. Как хотите…
На другой день я возвращаюсь со службы. Услужливый сосед успел меня обеспечить дровами на всю зиму. На глазок я прикинул свою наипервейшую в моей жизни собственность: целых три сажени дров, аккуратно сложенных. Сверху, под скатом крыши сарая, на доске под дровами Рыжиков начертил мою фамилию.
– Какая трогательная забота! – подумал я, однако в целях саморекламы и для острастки любителей чужой собственности я эту доску не сорвал: пусть висит.
И вот не успела еще зима начаться, а осень кончиться, и не успел я малой толики сжечь в печке-столбянке березовых дров, как моего внимательного благодетеля однажды ночью увели в губернскую тюрьму.
– За что?
Одни говорили, что за какое-то высокопробное золотишко, а мне казалось, что началось наступление на капиталистические элементы в городе. Заканчивался нэп, и тюрьма широко и гостеприимно раскрыла двери для частников, нарушителей сто седьмой статьи Уголовного Кодекса… А потом, в скором времени, в раннюю утреннюю пору, когда еще не все проснулись, солдат с карабином и двое штатских с железными лопатами привели Рыжикова во двор нашего дома к сараю, около которого были сложены мои собственные дрова.
Я стал с интересом наблюдать, что же дальше, хотя не трудно было и догадаться. Рыжикова усадили в сторонке, дали ему папиросу. Солдат с карабином стоял наготове.
Двое штатских начали безжалостно раскидывать мои дрова в разные стороны.
Я молчаливо, не умытый и не одетый спозаранку, наблюдал из окна за ними. Через несколько минут на месте раскиданных дров штатские товарищи принялись с усердием рыть землю. Копаться им пришлось недолго. Железные лопаты застучали по железной крышке сундука. Сундук, окованный жестью и железными полосами вдоль, поперек и крест-накрест, оказался весьма внушителен.
Я вышел во двор и оказался невольным свидетелем и понятым в этой операции, и помог товарищам извлечь клад из выкопанной ими ямы. Это клад под моими дровами, естественно, принадлежал гражданину Рыжикову, привлеченному к ответу за какие-то свои деяния по статье сто седьмой. Три огромных висячих замка замыкали крышку сундука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54