– Ты сможешь провести нас по ледовой стене?
– Завинтим крюки, – упаковывая свой рюкзак, ответил я. – Навесим перила. Пойдем на жюмарах.
– Это сложно?
– За Глушкова поручиться не могу.
Бэл скрипнул зубами и, скривившись, как от горькой пилюли, посмотрел на неприметного героя, который все никак не мог натянуть на ногу ботинок.
– Пусть уйдет с моих глаз, – сквозь зубы произнес Бэл Тенгизу.
– Эй, дегенерат! Глушкинштейн! – крикнул Тенгиз, мелко и часто сплевывая под ноги. – Мы тебя отпускаем! Вали отсюда.
Я не ожидал столь щедрого жеста со стороны бандитов. Но свобода, которую они дарили Глушкову, была условной. Все равно что открыть дверь в летящем самолете и сказать пассажиру: «Ты свободен, парень!» Без страховки, без помощи Глушков не смог бы спуститься.
– Пожалей парня, – сказал я Бэлу. – Он сам не дойдет. Первая трещина станет его могилой.
– Может, мне его проводить до Азау? – начал заводиться Тенгиз, входя в свой привычный образ. – Может, обаный бабай, мне его на руках отнести, на шею посадить?
– Мне кажется, что ты себе льстишь, – заметил я.
– Ты на что намекаешь?
Я повернулся к Бэлу.
– Разумнее было бы отправить вниз Глушкова и Гельмута.
– Бэл, он вконец обнаглел! – воскликнул Тенгиз. – Может, всех вниз отправить?
– Заткнитесь оба! – прервал Бэл и посмотрел на меня, блеснув черными очками. – Дай немцу веревку и необходимое «железо». Пусть уходят вдвоем.
– Да ты что! – возмутился Тенгиз, но Бэл подвел черту:
– Все! Разговор закончен.
Бэл поторопился закрыть тему. Когда я достал из рюкзака моток пятидесятиметровой веревки и кинул его Глушкову, тот наклонился, поднял веревку, подошел ко мне и вернул бухту в мой рюкзак.
– Я никуда не пойду, – сказал он.
Я ударил его по руке, взял за грудки и как следует тряхнул.
– Парень, ты нездоров! – зашептал я. – У тебя кислородное голодание мозга! Сам ты можешь этого не осознавать, но мне ты способен поверить?
Он не сопротивлялся, и лицо его оставалось спокойным. Глушков терпеливо дожидался, когда я оставлю его в покое. Он ничего не соображает, понял я, отталкивая его от себя. Глушков сел в снег и не торопился снова встать на ноги.
– Инструктаж закончен? – спросил Тенгиз, подходя к нам. – Тогда разберись с фрицами.
Я повернулся и посмотрел на Гельмута. Старый немец крепко обнимал внучку.
– Гельмут, вы готовы? – крикнул я, догадываясь о том, что он мне ответит.
– Что я должен делать? – спросил Гельмут.
– Отправляться вниз.
Он отрицательно покачал головой.
– Я хочу один вопрос, Стас! Я вам прикажу: иди вниз, но оставь здесь свою дочь, свою жену. Вы пойдешь?
– Обаный бабай! – воскликнул Тенгиз. – Я такого еще не видел! Мы сроднились так, что нам теперь вовек не расстаться!
– Не надо делать вид, будто ты не понимаешь, почему Гельмут не уходит, – ответил я.
– А этот обмороженный Глушкевич почему не скачет вниз?
– Спроси его сам.
Тенгиз шагнул к сидящему Глушкову и коснулся его спины кончиком ботинка.
– Эй, чучело! Тебе мало приключений?
– Вы дарите мне свободу? – спросил Глушков, не оборачиваясь.
– Точно так, Глухенберг. И свободу, и веревку к ней в придачу.
– Значит, я могу поступать так, как захочу?
– Именно, кролик. Что в твоей больной голове взбредет, то и делай.
Глава 17
Последний, пятый, крюк входил в тело ледника, как в масло, но на последнем довороте раздался оглушительный треск. Ледяная глыба дала трещину, которая белой паутиной пронзила голубую толщу льда. Я повис на веревке, упираясь «кошками» в стену. Подо мной, метров на двадцать ниже, замер Гельмут.
– Эй, что случилось? – донесся до меня голос Бэла.
Я промолчал. Это казалось чудом, что трещина не увеличивалась в размерах и кусок льда размером с платяной шкаф, который она отсекла, оставался неподвижен.
– Помаленьку, Стас, помаленьку! – тихо умолял Гельмут. Он стал постепенно протравливать веревку, позволяя мне сантиметр за сантиметром опускаться вниз.
Я поравнялся с ним, накинул веревку на карабин и только потом облегченно вздохнул. Гельмут подмигнул мне и потрепал рукав моего пуховика.
– Я не очень люблю падать, – признался он.
– Я тоже.
Поочередно страхуя друг друга, мы спустились на балкон, к подножию стены. Перила из веревки были навешаны. Я принялся закреплять на них жюмар – приспособление, которое скользит по веревке только вверх.
– Выдержит? – спросил Тенгиз, дергая за веревку, как за цепочку сливного бачка.
Без всякого желания напугать я пожал плечами.
– Стопроцентной гарантии дать не могу.
– Тогда лучше ты иди первым.
– Как прикажешь, – ответил я и взялся за жюмар. – Но в этом случае страховать тебя будет старый Гельмут или Глушков.
– Ну тя на фиг! – Тенгиз схватил меня за капюшон. – Давай страхуй! И, не дай бог, сорвусь – зашибу всех к чертовой матери!
Он оттолкнул меня в сторону. Я взялся за страховочный репшнур. Мэд, глядя на то, как Тенгиз неловко тюкает шипами в лед и не слишком уверенно поднимается вверх, подошла ко мне, подняла свободный конец репшнура и обвязала его вокруг талии.
– Правильно! – отозвался сверху Тенгиз. – Нет уз святее товарищества. Сам погибай, а меня выручай…
Я приналег на репшнур. Тенгиз с четвертой попытки ухватился рукой за проушину крюка и сильным ударом вбил зубья «кошки» в лед.
– Черт его возьми! – прошептала Мэд. Веревка все еще прижимала нас друг к другу. – Он чуть не разбился.
– Так что ты хотел сказать? – спросил я Глушкова, наблюдая за конвульсиями Тенгиза и протравливая веревку.
– Проблема в том, что… что я боюсь высоты, – ответил Глушков и стал покашливать.
– Да что же ты… – свирепея, начал я, но не нашел слов, которые бы выразили все мое негодование, и лишь непроизвольно дернул веревку на себя.
– Эй, спасатель! Полегче дергай, я не воздушный шарик! – попросил сверху Тенгиз и закинул ногу на карниз.
Я отдал веревку Мэд, крепко схватил Глушкова за плечо и отвел в сторону.
– Послушай же меня, парень! – зашептал я, почти вплотную прислонив свое лицо к облупленному глушковскому носу. – Ты мог в бочке, на канатке, ты мог еще в автобусе признаться, что боишься высоты, и тебя бы оставили в покое. Тебя, такого серого чмошника, вообще бы не заметили, если бы ты не выставил свою впалую грудь вперед! Какого черта ты напросился идти с нами? Ты, придурок, подумал о том, что теперь я должен обхаживать тебя одного, как младенца, вместо того, чтобы помогать всем остальным?
Глушков молчал, сопливо сопел, покашливал и ковырял нос. Бэл косился на нас, прислушивался к моему злобному шипению, но вряд ли догадался, какова была тема нашей краткой беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Завинтим крюки, – упаковывая свой рюкзак, ответил я. – Навесим перила. Пойдем на жюмарах.
– Это сложно?
– За Глушкова поручиться не могу.
Бэл скрипнул зубами и, скривившись, как от горькой пилюли, посмотрел на неприметного героя, который все никак не мог натянуть на ногу ботинок.
– Пусть уйдет с моих глаз, – сквозь зубы произнес Бэл Тенгизу.
– Эй, дегенерат! Глушкинштейн! – крикнул Тенгиз, мелко и часто сплевывая под ноги. – Мы тебя отпускаем! Вали отсюда.
Я не ожидал столь щедрого жеста со стороны бандитов. Но свобода, которую они дарили Глушкову, была условной. Все равно что открыть дверь в летящем самолете и сказать пассажиру: «Ты свободен, парень!» Без страховки, без помощи Глушков не смог бы спуститься.
– Пожалей парня, – сказал я Бэлу. – Он сам не дойдет. Первая трещина станет его могилой.
– Может, мне его проводить до Азау? – начал заводиться Тенгиз, входя в свой привычный образ. – Может, обаный бабай, мне его на руках отнести, на шею посадить?
– Мне кажется, что ты себе льстишь, – заметил я.
– Ты на что намекаешь?
Я повернулся к Бэлу.
– Разумнее было бы отправить вниз Глушкова и Гельмута.
– Бэл, он вконец обнаглел! – воскликнул Тенгиз. – Может, всех вниз отправить?
– Заткнитесь оба! – прервал Бэл и посмотрел на меня, блеснув черными очками. – Дай немцу веревку и необходимое «железо». Пусть уходят вдвоем.
– Да ты что! – возмутился Тенгиз, но Бэл подвел черту:
– Все! Разговор закончен.
Бэл поторопился закрыть тему. Когда я достал из рюкзака моток пятидесятиметровой веревки и кинул его Глушкову, тот наклонился, поднял веревку, подошел ко мне и вернул бухту в мой рюкзак.
– Я никуда не пойду, – сказал он.
Я ударил его по руке, взял за грудки и как следует тряхнул.
– Парень, ты нездоров! – зашептал я. – У тебя кислородное голодание мозга! Сам ты можешь этого не осознавать, но мне ты способен поверить?
Он не сопротивлялся, и лицо его оставалось спокойным. Глушков терпеливо дожидался, когда я оставлю его в покое. Он ничего не соображает, понял я, отталкивая его от себя. Глушков сел в снег и не торопился снова встать на ноги.
– Инструктаж закончен? – спросил Тенгиз, подходя к нам. – Тогда разберись с фрицами.
Я повернулся и посмотрел на Гельмута. Старый немец крепко обнимал внучку.
– Гельмут, вы готовы? – крикнул я, догадываясь о том, что он мне ответит.
– Что я должен делать? – спросил Гельмут.
– Отправляться вниз.
Он отрицательно покачал головой.
– Я хочу один вопрос, Стас! Я вам прикажу: иди вниз, но оставь здесь свою дочь, свою жену. Вы пойдешь?
– Обаный бабай! – воскликнул Тенгиз. – Я такого еще не видел! Мы сроднились так, что нам теперь вовек не расстаться!
– Не надо делать вид, будто ты не понимаешь, почему Гельмут не уходит, – ответил я.
– А этот обмороженный Глушкевич почему не скачет вниз?
– Спроси его сам.
Тенгиз шагнул к сидящему Глушкову и коснулся его спины кончиком ботинка.
– Эй, чучело! Тебе мало приключений?
– Вы дарите мне свободу? – спросил Глушков, не оборачиваясь.
– Точно так, Глухенберг. И свободу, и веревку к ней в придачу.
– Значит, я могу поступать так, как захочу?
– Именно, кролик. Что в твоей больной голове взбредет, то и делай.
Глава 17
Последний, пятый, крюк входил в тело ледника, как в масло, но на последнем довороте раздался оглушительный треск. Ледяная глыба дала трещину, которая белой паутиной пронзила голубую толщу льда. Я повис на веревке, упираясь «кошками» в стену. Подо мной, метров на двадцать ниже, замер Гельмут.
– Эй, что случилось? – донесся до меня голос Бэла.
Я промолчал. Это казалось чудом, что трещина не увеличивалась в размерах и кусок льда размером с платяной шкаф, который она отсекла, оставался неподвижен.
– Помаленьку, Стас, помаленьку! – тихо умолял Гельмут. Он стал постепенно протравливать веревку, позволяя мне сантиметр за сантиметром опускаться вниз.
Я поравнялся с ним, накинул веревку на карабин и только потом облегченно вздохнул. Гельмут подмигнул мне и потрепал рукав моего пуховика.
– Я не очень люблю падать, – признался он.
– Я тоже.
Поочередно страхуя друг друга, мы спустились на балкон, к подножию стены. Перила из веревки были навешаны. Я принялся закреплять на них жюмар – приспособление, которое скользит по веревке только вверх.
– Выдержит? – спросил Тенгиз, дергая за веревку, как за цепочку сливного бачка.
Без всякого желания напугать я пожал плечами.
– Стопроцентной гарантии дать не могу.
– Тогда лучше ты иди первым.
– Как прикажешь, – ответил я и взялся за жюмар. – Но в этом случае страховать тебя будет старый Гельмут или Глушков.
– Ну тя на фиг! – Тенгиз схватил меня за капюшон. – Давай страхуй! И, не дай бог, сорвусь – зашибу всех к чертовой матери!
Он оттолкнул меня в сторону. Я взялся за страховочный репшнур. Мэд, глядя на то, как Тенгиз неловко тюкает шипами в лед и не слишком уверенно поднимается вверх, подошла ко мне, подняла свободный конец репшнура и обвязала его вокруг талии.
– Правильно! – отозвался сверху Тенгиз. – Нет уз святее товарищества. Сам погибай, а меня выручай…
Я приналег на репшнур. Тенгиз с четвертой попытки ухватился рукой за проушину крюка и сильным ударом вбил зубья «кошки» в лед.
– Черт его возьми! – прошептала Мэд. Веревка все еще прижимала нас друг к другу. – Он чуть не разбился.
– Так что ты хотел сказать? – спросил я Глушкова, наблюдая за конвульсиями Тенгиза и протравливая веревку.
– Проблема в том, что… что я боюсь высоты, – ответил Глушков и стал покашливать.
– Да что же ты… – свирепея, начал я, но не нашел слов, которые бы выразили все мое негодование, и лишь непроизвольно дернул веревку на себя.
– Эй, спасатель! Полегче дергай, я не воздушный шарик! – попросил сверху Тенгиз и закинул ногу на карниз.
Я отдал веревку Мэд, крепко схватил Глушкова за плечо и отвел в сторону.
– Послушай же меня, парень! – зашептал я, почти вплотную прислонив свое лицо к облупленному глушковскому носу. – Ты мог в бочке, на канатке, ты мог еще в автобусе признаться, что боишься высоты, и тебя бы оставили в покое. Тебя, такого серого чмошника, вообще бы не заметили, если бы ты не выставил свою впалую грудь вперед! Какого черта ты напросился идти с нами? Ты, придурок, подумал о том, что теперь я должен обхаживать тебя одного, как младенца, вместо того, чтобы помогать всем остальным?
Глушков молчал, сопливо сопел, покашливал и ковырял нос. Бэл косился на нас, прислушивался к моему злобному шипению, но вряд ли догадался, какова была тема нашей краткой беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70