Она боялась идти в темноту одна и ждала меня, застыв на фоне серого склона памятником скорбящей матери.
– Идем, – сказал я ей, поравнявшись, и пошел дальше.
Мэд скрипела сапожками Ларисы за моей спиной и молчала. Даже такие неугомонные, экспансивные натуры, как Мэд, устают и теряют интерес ко всему вокруг, когда наступает переизбыток драматических событий. Она уже не говорила о миллионе долларов, которые почти лежали в нашем кармане, о вибрамах, напичканных стимулятором храбрости, о глупом и трусливом Гельмуте. Она даже не интересовалась, куда я ее веду.
Когда мы дошли до Ледовой базы, стало совсем светло, и вершины гор, необычайно контрастные в хрустально-прозрачном воздухе, уже достали до заревого малинового луча. Я подвел Мэд к бочке, в которой несколько дней назад безмятежно жил Гельмут, варил суп из шампиньонов, по утрам обтирался снегом, гулял по склону среди ледовых трещин и, не злоупотребляя, баловался «твердым вайном».
– Может быть, тебе нужно взять какие-нибудь вещи? – спросил я.
Мэд отрицательно покачала головой и даже не зашла на порог бочки. Я отвел ее в свой вагончик, посадил на койку и включил электропечь, чтобы подогреть кофе.
Лариса была здесь недавно: комок снега от ее обуви, оставшийся в «предбаннике», еще не до конца растаял, но Мэд его не заметила, и я, как бы ненароком, размазал его ногой. Томик стихов Бернса стоял не на полке, где я его оставил, а лежал на столе. Я машинально пролистал книгу веером. Все нормально, Лариса письмо взяла.
Мэд держала большую алюминиевую кружку обеими руками и, грея ладони, пила кофе маленькими глотками. Тепло и покой все сильнее прижимали ее к койке, и, когда девушка отставила кружку и откинулась на подушку, я понял, что нужно принимать решительные меры, иначе девушка заснет богатырским сном.
Я взял ее за руку и потянул на себя. Мэд захныкала, как первоклассник, которого рано утром поднимают в школу, и закрыла подушкой лицо.
– Илона, тебе надо спускаться вниз. Милиция может нагрянуть сюда в любую минуту.
– Ну и пусть, – ответила Мэд, не выпуская из рук подушку. – Меня арестуют, и я хоть в тюрьме отосплюсь… Ой, не тряси меня, у меня уже голова кружится!
– Слушай меня внимательно, – продолжал я, не обращая внимания на ее каприз. – Сейчас начнет работать канатная дорога, и ты спустишься вниз. Наймешь первую попавшуюся машину, на ней доедешь до Минвод и оттуда ближайшим рейсом вылетишь в Москву. Там ты устроишься в гостинице «Космос»…
– Господи! – взмолилась Мэд. – У меня же нет с собой ни пфеннига! Я рассчитывала получить деньги за порошок. Теперь же придется открывать счет, посылать факс в Штутгарт…
Я запустил руку во внутренний карман, вытащил толстую пачку стодолларовых купюр, которые отсчитала мне Лариса, и протянул ее Мэд.
– Здесь двадцать тысяч долларов. На карманные расходы и на подарок к Восьмому марта тебе хватит. Ты ведь забыла, что сегодня наступило Восьмое марта!
Вот что действует лучше кофе и даже стимулятора храбрости. Мэд вмиг отбросила подушку и уставилась на пачку денег.
– Стас, – негромко произнесла она со скрытым восторгом в голосе, – откуда у тебя столько долларов? У тебя же не было с собой…
Она подняла глаза. От сонливости и апатии не осталось и следа.
– Бери и не задавай лишних вопросов, – сказал я. – У мужчин могут быть свои тайны.
– Тайны? – уже не сдерживая совершенно безумной улыбки, произнесла Мэд. – А я знаю твою тайну. Но как ты сумел? Как…
– Согласись, что я был бы полным идиотом, если бы не завладел рюкзаком Глушкова. Миллион долларов на дороге не валяется, так ведь?
Она заурчала, как голодная кошка, которой бросили кусок мяса, и прыгнула мне на шею.
– Стас, ты умница! Ты гений! Я верила, что ты все-таки сумеешь отобрать наши деньги у этого садиста! Я просто схожу с ума от счастья! Ты теперь богатый человек!
Мэд пошла в атаку за свое право. Она вскользь, как бы ненароком сказала «наши деньги» и теперь смотрела, как я на это отреагирую.
– Да, теперь я богатый.
Легкое ударение на слове «я», и Мэд поняла, что ее первый выпад прошел мимо цели. Мы продолжали обниматься, но были уже противниками, и каждый как бы обнимал рюкзак с долларами.
– И как ты теперь думаешь распорядиться этими деньгами?
Я пожал плечами.
– Передо мной никогда не стояло проблемы, как потратить деньги… Может быть, куплю виллу.
– О-о! – кивнула Мэд. – Это хорошее вложение денег. А разве в России есть виллы?
– В России есть все… Но мы не о том, Илона. Тебе пора. Сейчас запустят канатку.
– Я замерзла! – вдруг неожиданно капризно произнесла Мэд. – Меня знобит! Ты можешь подогреть чайник или я это сделаю сама?
Я пожал плечами и вышел на улицу. Электроплита была вырублена, поэтому пришлось ждать, пока нагреется стальной лист, а потом во второй раз вскипит вода в чайнике. Когда я вернулся в вагончик, Мэд не было. Я взял ее чашку, источавшую легкий запах косметики, насыпал растворимого кофе, кинул пару кусочков сахара и залил кипятком.
Мэд, беззвучно открыв дверь, вошла и как-то неестественно улыбнулась.
– Ты уже здесь? Так быстро?
– Ты куда ходила? – спросил я, помешивая в чашке ложкой.
– Я? – зачем-то переспросила она, словно в комнате, кроме нас, был кто-то еще, и села в кресло. – Ну куда еще можно ходить?
Она что-то скрывала. Я поднес ей чашку. Мэд взялась за блюдце обеими руками, и я успел заметить, что пальцы ее выпачканы в чем-то черном, напоминающем сажу.
– Что это у тебя с руками?
Мэд мельком взглянула на руки, поставила чашку на пол и вынула из кармана платок.
– Где-то выпачкалась, – ответила она, вытирая пальцы. – У тебя нет какого-нибудь лосьона?
Я подал ей флакон французского одеколона. Мэд смочила платок, тщательно протерла руки и поднесла их к моему лицу.
– Теперь нормально?
– Нормально. Плохо только, что одеколон мужской.
– Это ничего, – усмехнулась Мэд. – От тебя пахнет женскими духами, от меня – мужским одеколоном, но мир от этого не рухнул. Правда?
Мы смотрели друг другу в глаза и улыбались.
– Ты меня не оставишь? – спросила Мэд, когда мы вышли на улицу, в мир слепящего света.
– Гостиница «Космос», – еще раз напомнил я. – Дня через два. От силы – через три я там буду.
Пустые кресла каруселью кружились рядом с нами, грохотали на посадочной платформе, как трамвай на стыках рельсов. Мэд ждала от меня каких-то слов, но я думал только о Тенгизе, который мог появиться здесь с минуты на минуту.
– Иди, – сказал я.
Я привык к тишине, к звуковому вакууму гор, и металлический лязг канатной дороги нестерпимой болью бил по мозгам.
– Стас, – слабеющим голосом произнесла Мэд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Идем, – сказал я ей, поравнявшись, и пошел дальше.
Мэд скрипела сапожками Ларисы за моей спиной и молчала. Даже такие неугомонные, экспансивные натуры, как Мэд, устают и теряют интерес ко всему вокруг, когда наступает переизбыток драматических событий. Она уже не говорила о миллионе долларов, которые почти лежали в нашем кармане, о вибрамах, напичканных стимулятором храбрости, о глупом и трусливом Гельмуте. Она даже не интересовалась, куда я ее веду.
Когда мы дошли до Ледовой базы, стало совсем светло, и вершины гор, необычайно контрастные в хрустально-прозрачном воздухе, уже достали до заревого малинового луча. Я подвел Мэд к бочке, в которой несколько дней назад безмятежно жил Гельмут, варил суп из шампиньонов, по утрам обтирался снегом, гулял по склону среди ледовых трещин и, не злоупотребляя, баловался «твердым вайном».
– Может быть, тебе нужно взять какие-нибудь вещи? – спросил я.
Мэд отрицательно покачала головой и даже не зашла на порог бочки. Я отвел ее в свой вагончик, посадил на койку и включил электропечь, чтобы подогреть кофе.
Лариса была здесь недавно: комок снега от ее обуви, оставшийся в «предбаннике», еще не до конца растаял, но Мэд его не заметила, и я, как бы ненароком, размазал его ногой. Томик стихов Бернса стоял не на полке, где я его оставил, а лежал на столе. Я машинально пролистал книгу веером. Все нормально, Лариса письмо взяла.
Мэд держала большую алюминиевую кружку обеими руками и, грея ладони, пила кофе маленькими глотками. Тепло и покой все сильнее прижимали ее к койке, и, когда девушка отставила кружку и откинулась на подушку, я понял, что нужно принимать решительные меры, иначе девушка заснет богатырским сном.
Я взял ее за руку и потянул на себя. Мэд захныкала, как первоклассник, которого рано утром поднимают в школу, и закрыла подушкой лицо.
– Илона, тебе надо спускаться вниз. Милиция может нагрянуть сюда в любую минуту.
– Ну и пусть, – ответила Мэд, не выпуская из рук подушку. – Меня арестуют, и я хоть в тюрьме отосплюсь… Ой, не тряси меня, у меня уже голова кружится!
– Слушай меня внимательно, – продолжал я, не обращая внимания на ее каприз. – Сейчас начнет работать канатная дорога, и ты спустишься вниз. Наймешь первую попавшуюся машину, на ней доедешь до Минвод и оттуда ближайшим рейсом вылетишь в Москву. Там ты устроишься в гостинице «Космос»…
– Господи! – взмолилась Мэд. – У меня же нет с собой ни пфеннига! Я рассчитывала получить деньги за порошок. Теперь же придется открывать счет, посылать факс в Штутгарт…
Я запустил руку во внутренний карман, вытащил толстую пачку стодолларовых купюр, которые отсчитала мне Лариса, и протянул ее Мэд.
– Здесь двадцать тысяч долларов. На карманные расходы и на подарок к Восьмому марта тебе хватит. Ты ведь забыла, что сегодня наступило Восьмое марта!
Вот что действует лучше кофе и даже стимулятора храбрости. Мэд вмиг отбросила подушку и уставилась на пачку денег.
– Стас, – негромко произнесла она со скрытым восторгом в голосе, – откуда у тебя столько долларов? У тебя же не было с собой…
Она подняла глаза. От сонливости и апатии не осталось и следа.
– Бери и не задавай лишних вопросов, – сказал я. – У мужчин могут быть свои тайны.
– Тайны? – уже не сдерживая совершенно безумной улыбки, произнесла Мэд. – А я знаю твою тайну. Но как ты сумел? Как…
– Согласись, что я был бы полным идиотом, если бы не завладел рюкзаком Глушкова. Миллион долларов на дороге не валяется, так ведь?
Она заурчала, как голодная кошка, которой бросили кусок мяса, и прыгнула мне на шею.
– Стас, ты умница! Ты гений! Я верила, что ты все-таки сумеешь отобрать наши деньги у этого садиста! Я просто схожу с ума от счастья! Ты теперь богатый человек!
Мэд пошла в атаку за свое право. Она вскользь, как бы ненароком сказала «наши деньги» и теперь смотрела, как я на это отреагирую.
– Да, теперь я богатый.
Легкое ударение на слове «я», и Мэд поняла, что ее первый выпад прошел мимо цели. Мы продолжали обниматься, но были уже противниками, и каждый как бы обнимал рюкзак с долларами.
– И как ты теперь думаешь распорядиться этими деньгами?
Я пожал плечами.
– Передо мной никогда не стояло проблемы, как потратить деньги… Может быть, куплю виллу.
– О-о! – кивнула Мэд. – Это хорошее вложение денег. А разве в России есть виллы?
– В России есть все… Но мы не о том, Илона. Тебе пора. Сейчас запустят канатку.
– Я замерзла! – вдруг неожиданно капризно произнесла Мэд. – Меня знобит! Ты можешь подогреть чайник или я это сделаю сама?
Я пожал плечами и вышел на улицу. Электроплита была вырублена, поэтому пришлось ждать, пока нагреется стальной лист, а потом во второй раз вскипит вода в чайнике. Когда я вернулся в вагончик, Мэд не было. Я взял ее чашку, источавшую легкий запах косметики, насыпал растворимого кофе, кинул пару кусочков сахара и залил кипятком.
Мэд, беззвучно открыв дверь, вошла и как-то неестественно улыбнулась.
– Ты уже здесь? Так быстро?
– Ты куда ходила? – спросил я, помешивая в чашке ложкой.
– Я? – зачем-то переспросила она, словно в комнате, кроме нас, был кто-то еще, и села в кресло. – Ну куда еще можно ходить?
Она что-то скрывала. Я поднес ей чашку. Мэд взялась за блюдце обеими руками, и я успел заметить, что пальцы ее выпачканы в чем-то черном, напоминающем сажу.
– Что это у тебя с руками?
Мэд мельком взглянула на руки, поставила чашку на пол и вынула из кармана платок.
– Где-то выпачкалась, – ответила она, вытирая пальцы. – У тебя нет какого-нибудь лосьона?
Я подал ей флакон французского одеколона. Мэд смочила платок, тщательно протерла руки и поднесла их к моему лицу.
– Теперь нормально?
– Нормально. Плохо только, что одеколон мужской.
– Это ничего, – усмехнулась Мэд. – От тебя пахнет женскими духами, от меня – мужским одеколоном, но мир от этого не рухнул. Правда?
Мы смотрели друг другу в глаза и улыбались.
– Ты меня не оставишь? – спросила Мэд, когда мы вышли на улицу, в мир слепящего света.
– Гостиница «Космос», – еще раз напомнил я. – Дня через два. От силы – через три я там буду.
Пустые кресла каруселью кружились рядом с нами, грохотали на посадочной платформе, как трамвай на стыках рельсов. Мэд ждала от меня каких-то слов, но я думал только о Тенгизе, который мог появиться здесь с минуты на минуту.
– Иди, – сказал я.
Я привык к тишине, к звуковому вакууму гор, и металлический лязг канатной дороги нестерпимой болью бил по мозгам.
– Стас, – слабеющим голосом произнесла Мэд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70