Я убеждал ее, что дамы меня не интересуют. Тогда она пришла к выводу, что я "голубой".
У меня всего одна любимая дочь. Бедная девочка. В тринадцать ее рассудок помутился. Тринадцать лет - проклятое число. В тринадцать лет мою мать взял в жены тридцатилетний мой отец. Она была молодой и глупой. Он мучил ее, заставлял рожать детей. Сначала мертвых, потом живых. Потом преставился. У нее осталось шесть детей на руках. Младшему, мне, не было и шести. Глядя на тринадцатилетнюю веселенькую мою дочь, я представлял ее в роли бабки. Но моей вины нет в том, что она сошла с ума. Потом я выдал дочь замуж за одного из моих верных псов, мечтавших породниться с сильными мира сего. У меня два внука, но жена и дочь не подпускают их ко мне. Чего они боятся? Я просто не понимаю. Формулировка их чудовищна: "Не подходите к деду - он заразный." Ребятки слушаются."
Сан Саныч вдруг поймал себя на мысли, что испытывает жалость к этому никому не нужному в целом мире, убогому, проклятому людьми, презираемому даже родными человеку. Человеку, продавшему душу дьяволу, чтобы добраться до вершины и получить неограниченную власть. Лукавый обещание исполнил и с сатанинской ухмылкой исчез. Времена сменились и бывший властелин, разъезжавший на черном лимузине, начал ходить пешком, а те, кто раньше становились во фрунт или отвешивали поклоны в пояс, стали плевать вслед. Вокруг не осталось ни одной доброй души, способной пожалеть этого сирого и убогого. Да и разве достоин жалости палач?
Строчки тетради витиеватым письмом бежали одна за другой:
"Долгое время я был охотником. Но Фортуна жестока. Внезапно, в одночасье со смертью Сталина, я превратился в объект охоты. Вот уже шесть лет в полнолуние я слышу сигнальный рог облавы. Я ощущаю себя волком. Следом - свора собак. Я слышу их шакальи голоса. Недавно они подтявкивали мне, теперь с заливистым лаем идут по следу. Я могу бежать по коридору из кроваво-красных флажков. Но этот путь рано или поздно приведет меня к засаде. Я могу встретить гончих псов лицом к лицу. Собаки трусливы, каждая слабее меня. Ни одна не осмелится напасть на волка первой. Первой - смерть. С первой я справлюсь. Только эта задержка на одно мгновение. Свора разорвет меня в клочья. Но я трус. Я давно понял это. Поэтому я бегу. Бегу, петляя как заяц. Бегу, покуда хватит сил.
Однако они уже идут. Я слышу их шаги по коридору. Все ближе, ближе, ближе..."
На этой странице запись обрывалась, и Сан Санычу почувствовал в воздухе какое-то странное напряжение, предгрозовую тревожность или что-то еще. Показалось, что легкая тень мелькнула в бездонной пустоте окна, захотелось куда-нибудь спрятаться по крайней мере до утра. По иронии судьбы, детство Сан Саныча прошло в квартире сталинского дома на бывшем проспекте Берии. Ему вдруг почудилось, что за спиной стоит кто-то чужой, неизвестный и опасный. И если бы Сан Саныч смог признаться себе, что испугался, что находится в состоянии страха, обыкновенного человеческого страха, он бы несомненно закрыл тетрадь и отправился спать. Однако Сан Саныч не сделал этого. Наоборот, разогнав все опасения, гнездившиеся в голове, он перелистнул страницу.
"Итак, 1947 - тяжелый предпусковой год. Окруженные автоматными дулами, люди жили и работали. Работа велась круглосуточно. Строителей держали в диком напряжении. Требовали полной самоотдачи. За десятичасовой рабочий день выжимали из них все, что могли. Я понимал, что сроки строительства нереальные, невыполнимые. Однако на этих сроках настаивали Сталин и Берия. Значит, выбора, варианта нет. Я формировал у руководителей чувство вины за срыв графика ввода и освоения объектов. Постоянно переставлял людей со словами: "Если не выполнишь задание, детей своих больше не увидишь." На моих совещаниях всегда сидели два полковника госбезопасности, и временами они брали под стражу кого-нибудь из руководителей стройки прямо здесь же, в моем кабинете.
Под жестким контролем были ученые. Курчатов возглавлял научную часть проекта. Он уже изучил три тысячи страниц текста, заботливо предоставленного советской разведкой. Это избавило нас от десятилетней кропотливой лабораторной работы. Курчатов прекрасно понимал свое дело, но до чего хлипкие эти ученые. После разноса, устроенного Берией, у Курчатова стали подрагивать руки. Берия сам несколько раз приезжал в Зону. В июле 1947 года, убедившись самолично, что сроки ввода нереальны, Берия и устроил тот жуткий разнос всему руководству.
Берия смотрел вперед. По его приказу были созданы закрытые факультеты в крупнейших институтах Ленинграда, Москвы, Свердловска, Горького, Томска, Новосибирска, Тбилиси. Там началась подготовка специалистов для уранового проекта. Студенты заманивались высокой стипендией.
В Зоне с теми или иными заданиями крутились десятки генералов. Генералитет действовал устрашающе на нерадивых директоров заводов. Были такие, кто осмеливался халатно отнестись к поставкам оборудования. Допуски не те, качество не то. Подумаешь, какой-то там почтовый ящик номер два. Мои ребята брали их прямо на рабочем месте. Везли в этот злополучный почтовый ящик персональным самолетом. Потом на черном автомобиле. А уж когда выгружали перед генералитетом с золотыми нашивками - почтовый ящик номер два был для них уже номером вторым после Кремля. И в кратчайшие сроки прибывало оборудование безукоризненного качества. Часто бывал в Зоне генерал-полковник по культуре и цензуре. Тогда в уральской дыре мы видели новые фильмы раньше Москвы.
На железной дороге ввели "шестидесятисемитысячную" серию вагонов. Эти вагоны доставляли грузы для объекта. Под угрозой сурового наказания обеспечивали скорость передвижения этих грузов не менее четырехсот километров в сутки. Предоставляли паровозы даже для одиночных вагонов.
Уран везли из оккупированной Германии, где его и добывали на шахтах на границе Саксонии и Богемии. Первая шахта, открытая в октябре 1945 года, называлась нелепо "Святой Урбан". Святой покровитель медленной смерти? На германских рудниках работали наши и немцы, и даже бывшие эсэсовцы. В то же время полным ходом, под жестким контролем Берии шли работы по поиску и разработке собственных запасов урана. Недалеко уже был тот час, когда первые килограммы урановой руды в Табошарах будут спускать с гор в мешках на ишаках. Следом за Табошарами Эстония, Иссык-Куль, Уч-Кудук, Шевченко, Заравшан, Навои, Колыма... Очевидцев не остается. Смертники работают на сверхсекретных рудниках...
Нелепость: первые запасы радиоборита открыли в СССР еще в 1929 году в Майли-Сай в Ферганской долине. Они были столь незначительны, что туда пустили американцев. Басурмане вывезли весь металл до килограмма. Он и пошел на первую ядерную бомбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
У меня всего одна любимая дочь. Бедная девочка. В тринадцать ее рассудок помутился. Тринадцать лет - проклятое число. В тринадцать лет мою мать взял в жены тридцатилетний мой отец. Она была молодой и глупой. Он мучил ее, заставлял рожать детей. Сначала мертвых, потом живых. Потом преставился. У нее осталось шесть детей на руках. Младшему, мне, не было и шести. Глядя на тринадцатилетнюю веселенькую мою дочь, я представлял ее в роли бабки. Но моей вины нет в том, что она сошла с ума. Потом я выдал дочь замуж за одного из моих верных псов, мечтавших породниться с сильными мира сего. У меня два внука, но жена и дочь не подпускают их ко мне. Чего они боятся? Я просто не понимаю. Формулировка их чудовищна: "Не подходите к деду - он заразный." Ребятки слушаются."
Сан Саныч вдруг поймал себя на мысли, что испытывает жалость к этому никому не нужному в целом мире, убогому, проклятому людьми, презираемому даже родными человеку. Человеку, продавшему душу дьяволу, чтобы добраться до вершины и получить неограниченную власть. Лукавый обещание исполнил и с сатанинской ухмылкой исчез. Времена сменились и бывший властелин, разъезжавший на черном лимузине, начал ходить пешком, а те, кто раньше становились во фрунт или отвешивали поклоны в пояс, стали плевать вслед. Вокруг не осталось ни одной доброй души, способной пожалеть этого сирого и убогого. Да и разве достоин жалости палач?
Строчки тетради витиеватым письмом бежали одна за другой:
"Долгое время я был охотником. Но Фортуна жестока. Внезапно, в одночасье со смертью Сталина, я превратился в объект охоты. Вот уже шесть лет в полнолуние я слышу сигнальный рог облавы. Я ощущаю себя волком. Следом - свора собак. Я слышу их шакальи голоса. Недавно они подтявкивали мне, теперь с заливистым лаем идут по следу. Я могу бежать по коридору из кроваво-красных флажков. Но этот путь рано или поздно приведет меня к засаде. Я могу встретить гончих псов лицом к лицу. Собаки трусливы, каждая слабее меня. Ни одна не осмелится напасть на волка первой. Первой - смерть. С первой я справлюсь. Только эта задержка на одно мгновение. Свора разорвет меня в клочья. Но я трус. Я давно понял это. Поэтому я бегу. Бегу, петляя как заяц. Бегу, покуда хватит сил.
Однако они уже идут. Я слышу их шаги по коридору. Все ближе, ближе, ближе..."
На этой странице запись обрывалась, и Сан Санычу почувствовал в воздухе какое-то странное напряжение, предгрозовую тревожность или что-то еще. Показалось, что легкая тень мелькнула в бездонной пустоте окна, захотелось куда-нибудь спрятаться по крайней мере до утра. По иронии судьбы, детство Сан Саныча прошло в квартире сталинского дома на бывшем проспекте Берии. Ему вдруг почудилось, что за спиной стоит кто-то чужой, неизвестный и опасный. И если бы Сан Саныч смог признаться себе, что испугался, что находится в состоянии страха, обыкновенного человеческого страха, он бы несомненно закрыл тетрадь и отправился спать. Однако Сан Саныч не сделал этого. Наоборот, разогнав все опасения, гнездившиеся в голове, он перелистнул страницу.
"Итак, 1947 - тяжелый предпусковой год. Окруженные автоматными дулами, люди жили и работали. Работа велась круглосуточно. Строителей держали в диком напряжении. Требовали полной самоотдачи. За десятичасовой рабочий день выжимали из них все, что могли. Я понимал, что сроки строительства нереальные, невыполнимые. Однако на этих сроках настаивали Сталин и Берия. Значит, выбора, варианта нет. Я формировал у руководителей чувство вины за срыв графика ввода и освоения объектов. Постоянно переставлял людей со словами: "Если не выполнишь задание, детей своих больше не увидишь." На моих совещаниях всегда сидели два полковника госбезопасности, и временами они брали под стражу кого-нибудь из руководителей стройки прямо здесь же, в моем кабинете.
Под жестким контролем были ученые. Курчатов возглавлял научную часть проекта. Он уже изучил три тысячи страниц текста, заботливо предоставленного советской разведкой. Это избавило нас от десятилетней кропотливой лабораторной работы. Курчатов прекрасно понимал свое дело, но до чего хлипкие эти ученые. После разноса, устроенного Берией, у Курчатова стали подрагивать руки. Берия сам несколько раз приезжал в Зону. В июле 1947 года, убедившись самолично, что сроки ввода нереальны, Берия и устроил тот жуткий разнос всему руководству.
Берия смотрел вперед. По его приказу были созданы закрытые факультеты в крупнейших институтах Ленинграда, Москвы, Свердловска, Горького, Томска, Новосибирска, Тбилиси. Там началась подготовка специалистов для уранового проекта. Студенты заманивались высокой стипендией.
В Зоне с теми или иными заданиями крутились десятки генералов. Генералитет действовал устрашающе на нерадивых директоров заводов. Были такие, кто осмеливался халатно отнестись к поставкам оборудования. Допуски не те, качество не то. Подумаешь, какой-то там почтовый ящик номер два. Мои ребята брали их прямо на рабочем месте. Везли в этот злополучный почтовый ящик персональным самолетом. Потом на черном автомобиле. А уж когда выгружали перед генералитетом с золотыми нашивками - почтовый ящик номер два был для них уже номером вторым после Кремля. И в кратчайшие сроки прибывало оборудование безукоризненного качества. Часто бывал в Зоне генерал-полковник по культуре и цензуре. Тогда в уральской дыре мы видели новые фильмы раньше Москвы.
На железной дороге ввели "шестидесятисемитысячную" серию вагонов. Эти вагоны доставляли грузы для объекта. Под угрозой сурового наказания обеспечивали скорость передвижения этих грузов не менее четырехсот километров в сутки. Предоставляли паровозы даже для одиночных вагонов.
Уран везли из оккупированной Германии, где его и добывали на шахтах на границе Саксонии и Богемии. Первая шахта, открытая в октябре 1945 года, называлась нелепо "Святой Урбан". Святой покровитель медленной смерти? На германских рудниках работали наши и немцы, и даже бывшие эсэсовцы. В то же время полным ходом, под жестким контролем Берии шли работы по поиску и разработке собственных запасов урана. Недалеко уже был тот час, когда первые килограммы урановой руды в Табошарах будут спускать с гор в мешках на ишаках. Следом за Табошарами Эстония, Иссык-Куль, Уч-Кудук, Шевченко, Заравшан, Навои, Колыма... Очевидцев не остается. Смертники работают на сверхсекретных рудниках...
Нелепость: первые запасы радиоборита открыли в СССР еще в 1929 году в Майли-Сай в Ферганской долине. Они были столь незначительны, что туда пустили американцев. Басурмане вывезли весь металл до килограмма. Он и пошел на первую ядерную бомбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43