- Ведь на станции-то у нас почти всегда люди.
- Но ведь донести его на плечах потом было бы, наверно, нелегко, усомнился Козуб.
- Да разве он такой тяжелый, Иван Платонович? - с невинным видом спросил подполковник, вспоминая найденные в вещах убитого фотографии Гущака - невысокого, худенького старичка.
- Я его не видел и не взвешивал. Но труп всегда тяжелее живого человека...
- Ох! - Гороховская всплеснула ладонями и закрыла глаза.
- Но как Гущак мог оказаться в лесу? Что он искал? Вообще зачем туда попал?
Юрисконсульт пожал плечами. Откуда ему знать!
- Хотел погулять, подышать воздухом.
- Для этого не обязательно ехать в Лесную.
- А может быть, там клад зарыт, - засмеялся Козуб.
- Станция наша хорошо освещена, рядом шоссе, - сказал Решетняк. Тащить человека из лесу на станцию? Маловероятно.
- Если не в лесу, так в пристанционном парке, - не сдавался Козуб. Там его оглушили, а потом бросили под поезд. Деревья и кустарники близко подходят к полотну железной дороги.
Ведя этот довольно-таки динамичный разговор, все позабыли о Гороховской. Актриса молча сидела в кресле и только время от времени охала или ахала, когда речь заходила о смерти, трудах и крови.
Но вдруг Коваль почувствовал, что со старой женщиной творится что-то неладное. Его настороженное ухо уловило прерывистое дыхание Ванды Леоновны. Подполковник взглянул на нее и заметил, что взгляд ее прикован к стоящей на столе фигурке дискобола - небольшой статуэтки из серебра, которая потемнела от времени и обрела благородный вид старинной вещи. С этой минуты незаметно для остальных участников разговора Коваль включился в непрерывное наблюдение за актрисой. Она тоже этого не замечала, она вообще ничего не видела сейчас, кроме статуэтки.
Козуб, который во время разговора взял статуэтку в руки и машинально вертел ее во все стороны, и не догадывался, что каждым вращением ее, сопровождающимся тусклым блеском старого серебра, вызывает у старой женщины что-то похожее на еле слышный стон. Коваль не знал, что именно привлекло ее внимание, но по тому, как судорожно сжимала женщина подлокотники кресла, понял, что она сильно взволнована.
- Ванда Леоновна, - обратился он к актрисе, - скажите, пожалуйста, что думаете об этой истории вы? Что-нибудь вспоминаете интересное?
В ответ Гороховская закашлялась, отрицательно закачала головой. Подполковник сразу же оставил ее в покое, и актриса снова перенеслась в далекую молодость, из которой так неудачно попытался вырвать ее Коваль.
...Она снова стояла рядом с любимым, прижимаясь к его холодному, набрякшему дождевой и снежной влагою бушлату, и разъяренная вьюга нещадно хлестала и хлестала их своими ледяными хлыстами. Но за нависшими непроглядными тучами они видели звезды. Эти звезды горели в них самих, вспыхивая и угасая и снова вспыхивая, и сами они тоже словно становились звездами, поднимаясь в невыразимо чарующую бесконечность. И верили, что так будет вечно, пока существует мир.
А потом одна звезда внезапно погасла.
Она никак не могла прийти в себя и опомниться. Ее водили на допросы, и она молчала, как испуганный зверек. И в конце концов ей поверили, что она ничего не знает, ничего не видела, не слышала и никак не причастна к грабежу и к пропаже того буржуйского золота, которое охранял ее Арсений.
Здесь, в кабинете юрисконсульта, она все-таки распознала понемногу в благообразном профессоре с седыми бакенбардами того всемогущего милиционера, который ее допрашивал и которого она боялась и ненавидела. Припомнила постепенно и Козуба. Ведь после первых допросов инспектор Решетняк куда-то исчез и кто-то другой (теперь она знает: этот самый Козуб) похлопал ее по плечу, выпуская на волю.
Кажется, она еще где-то видела этого человека с продолговатым лицом и широко расставленными глазами. А не тот ли это милиционер, который ходил к актрисе Терезии, взявшей ее в свою гастрольную труппу?
Когда она вышла из тюрьмы, Арсения не было уже в живых. Взошла ее собственная одинокая звезда, печально озирая тоскливую землю. Долго бродила по темному небу и, так и не найдя себе пары, угасла. И лишь изредка возгоралась в одних только воспоминаниях да в тревожных снах. С годами все реже и реже. А со временем стало казаться, что ничего в жизни и не было, что все это пригрезилось или чем-то навеяно. А у нее и был и есть только один Арсений, Сеня - исхудавшее от голода беспризорное дитя, которого нашла она в подъезде и который взволновал ее изболевшееся сердце.
Она назвалась сестрою, хотя мальчик и говорил, что есть у него другая сестра, взяла его к себе, и постепенно маленький Арсений стал для нее смыслом жизни, вытеснив полузабытый и поблекший образ своего тезки.
И вот сейчас подполковник милиции задался целью ворошить ее прошлое и вытащить его на люди, а попутно вынуждает ее все пережить заново. А зачем это ей? Право же, нет ей никакого дела до какого-то старика, убитого на какой-то станции!
Когда подполковник явился к ней и начал задавать "наводящие" вопросы, ей показалось, что она снова очутилась в холодном подвале и что снова продолжается то давнее следствие. Слушая Коваля, пыталась вспомнить и те разговоры, и те обстоятельства, и тех людей, но память отказывалась служить ей. И только сейчас, увидев серебряного дискобола...
Так было и тогда. Фигурка дискобола, освещенная вздрагивающим пламенем матросской зажигалки, казалась в ее руках ожившей. Статуэтка поразила ее тогда красотою мускулистого тела атлета, который, играя недюжинной силой, посылал диск в полет. Она хотела спрятать статуэтку в карман своего пальто, но Арсений взял ее и поставил обратно на стол.
"Здесь, - строго сказал он, - все наше, даже буржуйское золото в подвале. Но брать ничего нельзя. Даже тебе, люба".
И такое это было теплое слово "люба", что и сейчас, в кабинете бывшего следователя, потеплело старое, утомленное сердце, рассеялся туман далеких лет и звезда, заветная звезда любви, внезапно вспыхнула и возгорелась, да так ярко, так зримо, что встал перед глазами уже не дискобол, а сам революционный матрос Арсений Лаврик с винтовкой в руке.
Подполковник Коваль догадался о том, что взволновало старую актрису. И, сделав вид, что ему надоело сидеть на одном месте, встал, выпрямился и, продолжая разговор, зашагал по комнате. Вот он остановился у стола, взял в руки статуэтку, которую хозяин поставил на место. Тоже повертел ее, рассматривая, и в какой-то момент свет так упал на дискобола, что диск словно вырвался из его руки и сверкнул в воздухе, как молния перед дождем. Коваль перевел взгляд на Гороховскую и быстро поставил статуэтку на стол.
Ванда Леоновна полулежала в кресле, отбросив голову назад. Коваль налил воды и подал ей стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
- Но ведь донести его на плечах потом было бы, наверно, нелегко, усомнился Козуб.
- Да разве он такой тяжелый, Иван Платонович? - с невинным видом спросил подполковник, вспоминая найденные в вещах убитого фотографии Гущака - невысокого, худенького старичка.
- Я его не видел и не взвешивал. Но труп всегда тяжелее живого человека...
- Ох! - Гороховская всплеснула ладонями и закрыла глаза.
- Но как Гущак мог оказаться в лесу? Что он искал? Вообще зачем туда попал?
Юрисконсульт пожал плечами. Откуда ему знать!
- Хотел погулять, подышать воздухом.
- Для этого не обязательно ехать в Лесную.
- А может быть, там клад зарыт, - засмеялся Козуб.
- Станция наша хорошо освещена, рядом шоссе, - сказал Решетняк. Тащить человека из лесу на станцию? Маловероятно.
- Если не в лесу, так в пристанционном парке, - не сдавался Козуб. Там его оглушили, а потом бросили под поезд. Деревья и кустарники близко подходят к полотну железной дороги.
Ведя этот довольно-таки динамичный разговор, все позабыли о Гороховской. Актриса молча сидела в кресле и только время от времени охала или ахала, когда речь заходила о смерти, трудах и крови.
Но вдруг Коваль почувствовал, что со старой женщиной творится что-то неладное. Его настороженное ухо уловило прерывистое дыхание Ванды Леоновны. Подполковник взглянул на нее и заметил, что взгляд ее прикован к стоящей на столе фигурке дискобола - небольшой статуэтки из серебра, которая потемнела от времени и обрела благородный вид старинной вещи. С этой минуты незаметно для остальных участников разговора Коваль включился в непрерывное наблюдение за актрисой. Она тоже этого не замечала, она вообще ничего не видела сейчас, кроме статуэтки.
Козуб, который во время разговора взял статуэтку в руки и машинально вертел ее во все стороны, и не догадывался, что каждым вращением ее, сопровождающимся тусклым блеском старого серебра, вызывает у старой женщины что-то похожее на еле слышный стон. Коваль не знал, что именно привлекло ее внимание, но по тому, как судорожно сжимала женщина подлокотники кресла, понял, что она сильно взволнована.
- Ванда Леоновна, - обратился он к актрисе, - скажите, пожалуйста, что думаете об этой истории вы? Что-нибудь вспоминаете интересное?
В ответ Гороховская закашлялась, отрицательно закачала головой. Подполковник сразу же оставил ее в покое, и актриса снова перенеслась в далекую молодость, из которой так неудачно попытался вырвать ее Коваль.
...Она снова стояла рядом с любимым, прижимаясь к его холодному, набрякшему дождевой и снежной влагою бушлату, и разъяренная вьюга нещадно хлестала и хлестала их своими ледяными хлыстами. Но за нависшими непроглядными тучами они видели звезды. Эти звезды горели в них самих, вспыхивая и угасая и снова вспыхивая, и сами они тоже словно становились звездами, поднимаясь в невыразимо чарующую бесконечность. И верили, что так будет вечно, пока существует мир.
А потом одна звезда внезапно погасла.
Она никак не могла прийти в себя и опомниться. Ее водили на допросы, и она молчала, как испуганный зверек. И в конце концов ей поверили, что она ничего не знает, ничего не видела, не слышала и никак не причастна к грабежу и к пропаже того буржуйского золота, которое охранял ее Арсений.
Здесь, в кабинете юрисконсульта, она все-таки распознала понемногу в благообразном профессоре с седыми бакенбардами того всемогущего милиционера, который ее допрашивал и которого она боялась и ненавидела. Припомнила постепенно и Козуба. Ведь после первых допросов инспектор Решетняк куда-то исчез и кто-то другой (теперь она знает: этот самый Козуб) похлопал ее по плечу, выпуская на волю.
Кажется, она еще где-то видела этого человека с продолговатым лицом и широко расставленными глазами. А не тот ли это милиционер, который ходил к актрисе Терезии, взявшей ее в свою гастрольную труппу?
Когда она вышла из тюрьмы, Арсения не было уже в живых. Взошла ее собственная одинокая звезда, печально озирая тоскливую землю. Долго бродила по темному небу и, так и не найдя себе пары, угасла. И лишь изредка возгоралась в одних только воспоминаниях да в тревожных снах. С годами все реже и реже. А со временем стало казаться, что ничего в жизни и не было, что все это пригрезилось или чем-то навеяно. А у нее и был и есть только один Арсений, Сеня - исхудавшее от голода беспризорное дитя, которого нашла она в подъезде и который взволновал ее изболевшееся сердце.
Она назвалась сестрою, хотя мальчик и говорил, что есть у него другая сестра, взяла его к себе, и постепенно маленький Арсений стал для нее смыслом жизни, вытеснив полузабытый и поблекший образ своего тезки.
И вот сейчас подполковник милиции задался целью ворошить ее прошлое и вытащить его на люди, а попутно вынуждает ее все пережить заново. А зачем это ей? Право же, нет ей никакого дела до какого-то старика, убитого на какой-то станции!
Когда подполковник явился к ней и начал задавать "наводящие" вопросы, ей показалось, что она снова очутилась в холодном подвале и что снова продолжается то давнее следствие. Слушая Коваля, пыталась вспомнить и те разговоры, и те обстоятельства, и тех людей, но память отказывалась служить ей. И только сейчас, увидев серебряного дискобола...
Так было и тогда. Фигурка дискобола, освещенная вздрагивающим пламенем матросской зажигалки, казалась в ее руках ожившей. Статуэтка поразила ее тогда красотою мускулистого тела атлета, который, играя недюжинной силой, посылал диск в полет. Она хотела спрятать статуэтку в карман своего пальто, но Арсений взял ее и поставил обратно на стол.
"Здесь, - строго сказал он, - все наше, даже буржуйское золото в подвале. Но брать ничего нельзя. Даже тебе, люба".
И такое это было теплое слово "люба", что и сейчас, в кабинете бывшего следователя, потеплело старое, утомленное сердце, рассеялся туман далеких лет и звезда, заветная звезда любви, внезапно вспыхнула и возгорелась, да так ярко, так зримо, что встал перед глазами уже не дискобол, а сам революционный матрос Арсений Лаврик с винтовкой в руке.
Подполковник Коваль догадался о том, что взволновало старую актрису. И, сделав вид, что ему надоело сидеть на одном месте, встал, выпрямился и, продолжая разговор, зашагал по комнате. Вот он остановился у стола, взял в руки статуэтку, которую хозяин поставил на место. Тоже повертел ее, рассматривая, и в какой-то момент свет так упал на дискобола, что диск словно вырвался из его руки и сверкнул в воздухе, как молния перед дождем. Коваль перевел взгляд на Гороховскую и быстро поставил статуэтку на стол.
Ванда Леоновна полулежала в кресле, отбросив голову назад. Коваль налил воды и подал ей стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74