За деревней показался небольшой каменистый холм. Мы спешились и, забросив поводья на шею лошадям, стали взбираться на него пешком. На вершине уже лежало человек десять, то и дело стрелявших в направлении купы зеленых деревьев, за которой прятался Лердо. Из пустынного поля, лежавшего между нами и Лердо, доносился треск ответных выстрелов. В полумиле от нас среди кустов мелькали какие-то темные фигуры. Легкое облако пыли указывало на то, что позади них другой отряд медленно подвигается к северу.
– Один уже готов, а другому влепили в ногу, – сказал какой-то солдат и сплюнул.
– А сколько их там, по-твоему? – спросил полковник.
– Сотни две.
Полковник выпрямился во весь рост, беспечно поглядывая на залитую солнцем равнину. И тотчас прогремел залп. Над головой прожужжала пуля. Не дожидаясь приказа, солдаты принялись за работу. Каждый выбрал себе ровное местечко, чтобы прилечь, и навалил впереди кучку камней для защиты. Они ложились, недовольно ворча, расстегнув ремни и сбросив гимнастерки, чтобы было удобнее лежать, а затем начали стрелять – неторопливо и методично.
– Еще один, – сказал полковник. – Это твой, Педро.
– Почему это Педро? – сказал какой-то солдат недовольно. – Это я влепил ему.
– Черта с два – ты, – огрызнулся Педро. Началась ссора.
Стрельба со стороны пустыни стала беспрерывной, и нам было видно, как федералисты, прячась за кустами и в овражках, подвигаются в нашу сторону. Наши солдаты стреляли медленно, долго и тщательно целясь, прежде чем спустить курок: война вокруг Торреона, когда в течение многих месяцев они испытывали нехватку в боеприпасах, научила их быть экономными. Но теперь уже за каждым холмиком и за каждым кустом вдоль нашей линии засели стрелки, и, оглянувшись на широкие равнины и поля между холмом и железной дорогой, я увидел бесчисленных отдельных всадников и целые отряды, мчавшиеся через кусты. Через десять минут к нам должно было подойти подкрепление в пятьсот человек.
Ружейная перестрелка вдоль линии усилилась и распространилась дальше почти на целую милю. Федералисты остановились; облако пыли медленно поплыло обратно в сторону Лердо. Огонь со стороны пустыни ослабел. И затем, неизвестно откуда, в голубом небе внезапно появились грифы: широко расправив огромные крылья, они парили в вышине, спокойные, неподвижные…
Полковник, его солдаты и я демократически завтракали все вместе в тени деревенских хижин. Наше жаркое конечно, сгорело, и нам пришлось удовольствоваться вяленым мясом и pinole – смесью мелко измолотых отрубей с корицей. Никогда еще я не ел с таким наслаждением… А на прощание солдаты подарили мне две пригоршни папирос. Полковник же сказал:
– Amigo, я сожалею, что у нас не нашлось времени поговорить. Многое мне хотелось узнать о вашей стране: правда ли, например, что ь ваших городах люди совсем не пользуются ногами и не ездят по улицам верхом, а только в автомобилях. У меня когда-то был брат, который работал на железной дороге близ Канзас-Сити, и он рассказывал мне чудесные вещи. Но какой-то американец назвал его «грязным мексикашкой» и застрелил, хотя брат мой ничем его не обидел. Скажите, почему ваши земляки так не любят мексиканцев? Мне нравятся многие американцы. И вы мне нравитесь. Я хочу, чтобы вы приняли от меня подарок. – Он отстегнул одну из своих громадных железных шпор, выложенных серебром, и протянул мне. – А вот поговорить нам здесь никогда не удается. Эти… не дают нам покоя, и только когда наши подстрелят двоих-троих, наступает недолгая передышка.
Под деревьями аламо я отыскал одного из фотографов и кинооператора. Они лежали на спинах у костра, вокруг которого расположилось десятка два солдат, жадно насыщавшихся лепешками, мясом и кофе. Один из солдат с гордостью показал мне серебряные ручные часы.
– Это мои часы, – пояснил фотограф. – Мы два дня ничего не ели, а эти ребята подозвали нас и накормили до отвала. После такого угощения я, конечно, не мог не сделать им подарка.
Солдаты приняли его подарок на всех и договорились, что будут носить часы по очереди, по два часа, начиная с этого дня и до конца жизни…
Глава XII
Отряд контреры идет в атаку
В среду мы с моим приятелем-фотографом, бродя по полю, встретили Вилью, ехавшего верхом. Он был весь в грязи, измучен, но казался счастливым. Движением, легким и грациозным, как движение волка, он придержал коня, потом улыбнулся нам и сказал:
– Ну, ребята, как дела?
Мы сказали, что вполне всем довольны.
– У меня нет времени беспокоиться о вас, поэтому вы сами будьте осторожны, избегайте опасности. Раненых и так слишком много. Сотни. Они храбры, эти muchachos, самый храбрый народ в мире. Вот что, – продолжал он, загораясь новой мыслью, – вы должны поглядеть санитарный поезд. Вот о чем стоит написать в ваши газеты.
И действительно, то, что мы там увидели, было великолепно. Санитарный поезд стоял теперь сразу за ремонтным поездом. Сорок товарных вагонов, выкрашенные изнутри белой эмалевой краской, с огромными синими крестами и надписью «Servicio Sanitario» снаружи, принимали раненых, прибывших с линии огня. Поезд был снабжен новейшими хирургическими инструментами, и его обслуживали шестьдесят опытных американских и мексиканских врачей. Каждый вечер пригородные поезда увозили серьезно раненных в базовые госпитали в Чиуауа и Паррале.
Мы миновали Сан-Рамон, оставили позади деревья и вышли в пустыню. Солнце уже пекло нещадно. Впереди разрасталась ружейная перестрелка, затем застрекотал пулемет: та-та-та-та! Когда мы выехали на открытое место, где-то справа раздался треск одинокого маузера. Сначала мы не обратили на это внимания, но скоро заметили, что вокруг нас то и дело что-то щелкает, поднимая облачка пыли.
– Черт возьми! – воскликнул фотограф. – Какой-то снайпер избрал нас мишенью.
Не сговариваясь, мы рванулись вперед бегом. Выстре-лы участились. Равнина была очень широка, и вскоре мы уже трусили спокойной рысцой. Наконец мы пошли шагом, хотя вокруг нас по-прежнему поднимались облачка пыли, – мы пришли к заключению, что бегством не спасешься. Потом мы совсем перестали думать об этом…
Полчаса спустя мы пробрались через кустарник в четверти мили от окраины Гомеса и натолкнулись на небольшое ранчо из семи-восьми глинобитных хижин, разделенных улочкой. Укрывшись за одной из них, сидело и лежало около пятидесяти оборванных бойцов генерала Контреры. Они играли в карты, лениво перебрасывались словами. Немного дальше по улице, за углом крайней хижины, выходившей прямо на позиции федералистов, беспрерывно сыпались пули, поднимая клубы пыли. Эти бойцы провели на передовой всю ночь. Отзыв был – «Долой шляпы», и все они разгуливали под палящим солнцем без головных уборов. Они всю ночь не смыкали глаз, есть было нечего, а воды не нашлось бы и на полмили в окружности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Один уже готов, а другому влепили в ногу, – сказал какой-то солдат и сплюнул.
– А сколько их там, по-твоему? – спросил полковник.
– Сотни две.
Полковник выпрямился во весь рост, беспечно поглядывая на залитую солнцем равнину. И тотчас прогремел залп. Над головой прожужжала пуля. Не дожидаясь приказа, солдаты принялись за работу. Каждый выбрал себе ровное местечко, чтобы прилечь, и навалил впереди кучку камней для защиты. Они ложились, недовольно ворча, расстегнув ремни и сбросив гимнастерки, чтобы было удобнее лежать, а затем начали стрелять – неторопливо и методично.
– Еще один, – сказал полковник. – Это твой, Педро.
– Почему это Педро? – сказал какой-то солдат недовольно. – Это я влепил ему.
– Черта с два – ты, – огрызнулся Педро. Началась ссора.
Стрельба со стороны пустыни стала беспрерывной, и нам было видно, как федералисты, прячась за кустами и в овражках, подвигаются в нашу сторону. Наши солдаты стреляли медленно, долго и тщательно целясь, прежде чем спустить курок: война вокруг Торреона, когда в течение многих месяцев они испытывали нехватку в боеприпасах, научила их быть экономными. Но теперь уже за каждым холмиком и за каждым кустом вдоль нашей линии засели стрелки, и, оглянувшись на широкие равнины и поля между холмом и железной дорогой, я увидел бесчисленных отдельных всадников и целые отряды, мчавшиеся через кусты. Через десять минут к нам должно было подойти подкрепление в пятьсот человек.
Ружейная перестрелка вдоль линии усилилась и распространилась дальше почти на целую милю. Федералисты остановились; облако пыли медленно поплыло обратно в сторону Лердо. Огонь со стороны пустыни ослабел. И затем, неизвестно откуда, в голубом небе внезапно появились грифы: широко расправив огромные крылья, они парили в вышине, спокойные, неподвижные…
Полковник, его солдаты и я демократически завтракали все вместе в тени деревенских хижин. Наше жаркое конечно, сгорело, и нам пришлось удовольствоваться вяленым мясом и pinole – смесью мелко измолотых отрубей с корицей. Никогда еще я не ел с таким наслаждением… А на прощание солдаты подарили мне две пригоршни папирос. Полковник же сказал:
– Amigo, я сожалею, что у нас не нашлось времени поговорить. Многое мне хотелось узнать о вашей стране: правда ли, например, что ь ваших городах люди совсем не пользуются ногами и не ездят по улицам верхом, а только в автомобилях. У меня когда-то был брат, который работал на железной дороге близ Канзас-Сити, и он рассказывал мне чудесные вещи. Но какой-то американец назвал его «грязным мексикашкой» и застрелил, хотя брат мой ничем его не обидел. Скажите, почему ваши земляки так не любят мексиканцев? Мне нравятся многие американцы. И вы мне нравитесь. Я хочу, чтобы вы приняли от меня подарок. – Он отстегнул одну из своих громадных железных шпор, выложенных серебром, и протянул мне. – А вот поговорить нам здесь никогда не удается. Эти… не дают нам покоя, и только когда наши подстрелят двоих-троих, наступает недолгая передышка.
Под деревьями аламо я отыскал одного из фотографов и кинооператора. Они лежали на спинах у костра, вокруг которого расположилось десятка два солдат, жадно насыщавшихся лепешками, мясом и кофе. Один из солдат с гордостью показал мне серебряные ручные часы.
– Это мои часы, – пояснил фотограф. – Мы два дня ничего не ели, а эти ребята подозвали нас и накормили до отвала. После такого угощения я, конечно, не мог не сделать им подарка.
Солдаты приняли его подарок на всех и договорились, что будут носить часы по очереди, по два часа, начиная с этого дня и до конца жизни…
Глава XII
Отряд контреры идет в атаку
В среду мы с моим приятелем-фотографом, бродя по полю, встретили Вилью, ехавшего верхом. Он был весь в грязи, измучен, но казался счастливым. Движением, легким и грациозным, как движение волка, он придержал коня, потом улыбнулся нам и сказал:
– Ну, ребята, как дела?
Мы сказали, что вполне всем довольны.
– У меня нет времени беспокоиться о вас, поэтому вы сами будьте осторожны, избегайте опасности. Раненых и так слишком много. Сотни. Они храбры, эти muchachos, самый храбрый народ в мире. Вот что, – продолжал он, загораясь новой мыслью, – вы должны поглядеть санитарный поезд. Вот о чем стоит написать в ваши газеты.
И действительно, то, что мы там увидели, было великолепно. Санитарный поезд стоял теперь сразу за ремонтным поездом. Сорок товарных вагонов, выкрашенные изнутри белой эмалевой краской, с огромными синими крестами и надписью «Servicio Sanitario» снаружи, принимали раненых, прибывших с линии огня. Поезд был снабжен новейшими хирургическими инструментами, и его обслуживали шестьдесят опытных американских и мексиканских врачей. Каждый вечер пригородные поезда увозили серьезно раненных в базовые госпитали в Чиуауа и Паррале.
Мы миновали Сан-Рамон, оставили позади деревья и вышли в пустыню. Солнце уже пекло нещадно. Впереди разрасталась ружейная перестрелка, затем застрекотал пулемет: та-та-та-та! Когда мы выехали на открытое место, где-то справа раздался треск одинокого маузера. Сначала мы не обратили на это внимания, но скоро заметили, что вокруг нас то и дело что-то щелкает, поднимая облачка пыли.
– Черт возьми! – воскликнул фотограф. – Какой-то снайпер избрал нас мишенью.
Не сговариваясь, мы рванулись вперед бегом. Выстре-лы участились. Равнина была очень широка, и вскоре мы уже трусили спокойной рысцой. Наконец мы пошли шагом, хотя вокруг нас по-прежнему поднимались облачка пыли, – мы пришли к заключению, что бегством не спасешься. Потом мы совсем перестали думать об этом…
Полчаса спустя мы пробрались через кустарник в четверти мили от окраины Гомеса и натолкнулись на небольшое ранчо из семи-восьми глинобитных хижин, разделенных улочкой. Укрывшись за одной из них, сидело и лежало около пятидесяти оборванных бойцов генерала Контреры. Они играли в карты, лениво перебрасывались словами. Немного дальше по улице, за углом крайней хижины, выходившей прямо на позиции федералистов, беспрерывно сыпались пули, поднимая клубы пыли. Эти бойцы провели на передовой всю ночь. Отзыв был – «Долой шляпы», и все они разгуливали под палящим солнцем без головных уборов. Они всю ночь не смыкали глаз, есть было нечего, а воды не нашлось бы и на полмили в окружности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51