Но это будущее. А пока Пичугин приворовывал книжки в кооперативном фонде и финансовые расчеты вел себе не в убыток, а когда разведал, где кооператоры поживляются книгами по сравнительно низкой цене, чтобы в последующем цикле продать по высокой, слепил и собственную торговлишку под крылом работодателей. Первые признаки помешательства Конюхов распознал у напарника по минутам, когда покупатель доставал кошелек, собираясь расплатиться за понравившуюся книгу. Что-то горячо вздрагивало при этом в естестве Пичугина и жутко, уже неорганически затвердевало, он вываливал глаза на обминавшие купюры пальцы покупателя, и в его голове еще исполненные некоторого реализма расчеты на выручку переваливались в одуряющую мечту попутно каким-то образом ободрать клиента под липку. По сути, Пичугин жизнеопасно трюковал, изгибаясь на своем рабочем месте за лотком, как кот в его разбойничьей звериной жизни. Однажды в такую минуту Конюхов опрометчиво попытался привлечь к чему-то внимание напарника, взял его за локоть, но Пичугин, не меняя причудливое положение корпуса и не отводя горящих глаз от денег, весьма небрежно, даже грубо отвел рукой его руку.
Сначала Конюхова забавляли причуды компаньона, и он даже смеялся над ними вместе с покупателями, которые не могли не заметить такой торговой одержимости, но скоро его доходы, благодаря пиратскому предприятию Пичугина, пошли на убыль. Писатель попал в бедование между непримиримой, как ему казалось, взыскательностью жены и сумасшедшим эгоизмом напарника, переставшего различать добро и зло, свет и тени. Писатель в писателе цедил сквозь зубы, что его сатирическое перо еще отомстит окружающим за это поругание, а нерешительный и не вполне твердый в нравственных принципах человек, живший в нем же как в двойной упаковке, бросился в конкуренцию с компаньоном, воюя его же методами. Разница состояла в том, что Пичугин торговал каждый день, Конюхов же приходил к лотку от случая к случаю, у Пичугина скопилось огромное количество закупленных книг, а Конюхов делал скромные закупки. Но приходя, Конюхов безапелляционно отодвигал в сторону товар Пичугина и выставлял свой. Пичугин жаловался, что Конюхов следит только за своим уголком, а на общность дела ему наплевать.
Приобретать по более дешевой цене книги они в установленные дни ездили на окраину города в недавно образованный клуб. Торопливая распродажа и сделки между посредниками в этом месте официально именовались заседанием общества книголюбов. На полу, на ступенях лестниц, на подоконниках, на стульях и импровизированных столах сверкали цветастыми обложками печатные изделия, среди которых попадались и замечательные, - один вид этих последних наполнял священным трепетом душу серьезного любителя чтения. Пичугин чувствовал себя здесь как рыба в воде. Однажды Конюхов, зная, что не сможет поехать в клуб, попросил его купить необходимую ему книгу, Пичугин купил, но, чуть отойдя в сторону, тотчас воспользовался случаем и продал ее с некоторой для себя выгодой. Он и сам не понимал, почему так сделал. Наверное, ему невыносимым представилось упустить подобный шанс, тогда как у Конюхова он не мог рассчитывать ни на какой процент. Он совершенно определился: только торговля, извлечение доходов. За несколько месяцев лоточного бдения он заработал уже не одну тысячу, и у него не возникало ни малейшего сомнения относительно дальнейшей судьбы приобретенных томов. Пичугин сошел у ума. Конюховым сомнения овладевали едва ли не возле каждой книги, ему хотелось и продать ее, и поставить в собственную библиотечку. Пичугин уже не ведал, что можно мучительно разрываться между такими исключающими друг друга желаниями.
Любитель чтения, собиратель книг, Конюхов полюбил клуб, и в котомке, с которой он возвращался оттуда, среди массы предназначенного на продажу всегда заметно рябили драгоценные, счастливые находки. Их коллекционер брал в руки с дрожью и, утвердив на полке, любовался ими, дорожил и все думал о том, что они - неотъемлемая часть оставшихся ему лет и дней. Ксения, прекрасная, бесконечно терпеливая и скорая на критику, в милом домашнем халатике, который на ходу распахивался и показывал высоту ее стройных ног, Ксения, не вполне искренне сердясь, а отчасти и завидуя увлеченности супруга, кричала, что он только загромождает квартиру (и разнузданно тратит деньги) и за остаток жизни собранное ему все равно не прочитать. Конюхов на это нервно посмеивался. Он полагал, что есть области, в которые его благоверной лучше не совать нос, если она не хочет больно натолкнуться на его непреклонную волю, - в разбираемом случае это была воля надежного, железного стража культурных ценностей. Да, все, что связано с книгами, с литературой священно... лучше бы ей не касаться этого.
Стыдиться торговли с лотка писатель так и не отвык, а в клуб, предвкушая находки, ходил как на праздник, бойко толкался в толпе книголюбов, и дух каждой счастливой покупки сообщался ему теплотой, познанием, каково оно, находить свое место под солнцем. Но вот на благостное состояние души сыскалась порча, и с возвышения, где у них с Пичугиным совершался привал, Конюхов оглядел торжище с иным чувством, нежели прежде. Он увидел наполовину разобранные ряды зрительного зала, превращенное в людской муравейник фойе, красиво залитую ярким электрическим светом лестницу с мраморными ступенями и перильцами, безумную человеческую тесноту, черневшую и шумевшую на этом пространстве; не забыл он обратить взор и на скорбного головой Пичугина, который, весь в поту, в скомканно выбившейся из брюк рубашке, в сползающих, несмотря на подтяжки, брюках, полубредовый, полумистический, упаковывал бесчетные саквояжи, чемоданы, сумочки, клюя их нутро мокрым носом, чтобы половчее распихать добычу. Но и Пичугин своим ожесточенным чутьем уловил какой-то непорядок в расположении духа напарника, встревожился: не время ослаблять хватку! Он спросил с участием:
- Что-нибудь не так?
Конюхов сидел между тюками бледный, как в воду опущенный, писатель и гражданин с опрокинутым лицом.
- Наизнанку вывернутый мир, - туманно пояснил он.
- Нужно терпеть, - сказал Пичугин, просто и прямо отказываясь погружаться в туман, в полемические дебри, в абсурд.
- Для чего?
- Разве у тебя нет причин, чтобы терпеть?
У Конюхова были такие причины. Ксения требовала, чтобы он терпел, и он терпел Ксению, потому что в своем роде пылко и с неуступающей времени страстью любил ее.
Отчего бы и не терпеть, если Ксения будет по-прежнему хранить супружескую верность и ее, не укрывшаяся от его внимания, игра с Сироткиным не зайдет слишком далеко. Но в противном случае терпеть незачем.
Пичугин не шутя выказал участие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130