..
- Он предлагал ограбить какой-то конкретный магазин?
Бруасьер, как бы защищаясь, поднял руки:
- Помилуйте, господин председатель, так вопрос не стоял. Я не хочу, чтобы это дело получило такую интерпретацию. Я действовал по заданию полиции и даже под ее контролем. Месье Флобер был все время рядом, когда я выполнял его поручения, и следил, чтобы не произошло каких-нибудь неприятных неожиданностей. Кроме того, я ведь за все время ничего не украл. Владельцы магазинов, товары из которых я... ну, можно сказать, эвакуировал, были с самого начала в курсе дела, так как они сами давали задание месье Флоберу. Я полагаю, что потом они почти все получили назад.
Председатель суда с пониманием кивнул, но присяжные и несколько сот человек в переполненном зале затаили дыхание и в недоумении уставились на взломщика.
- Бруасьер, объясните, пожалуйста, дамам и господам присяжным заседателям, что за всем этим кроется, а то ваши намеки никто не понимает.
Теперь, когда напряженное внимание всех присутствующих сконцентрировалось на нем, Бруасьер наконец-то почувствовал себя в своей стихии:
- Пожалуйста, господин председатель. Причины здесь больше экономического характера. Состояние рынка в Довиле не из лучших. Большие роскошные магазины, которые годами ориентировались на иностранных туристов, начали терять свои позиции. В страну все меньше и меньше приезжает иностранцев, так как они стали предпочитать Италию, Испанию, Грецию... К этому добавлю, что с тех пор как я начал работать в городе на свой страх и риск, страховые компании подняли размеры взносов при страховании от взломов и краж на сто процентов. Так как я долгое время был нетрудоспособным, краж и взломов стало гораздо меньше, и деловые люди, считай, просто так, ни за что, платили высокие страховые взносы. В своей нужде они обратились к секретарю уголовной полиции Флоберу. Он, мол, должен позаботиться о том, чтобы их магазины снова обкрадывали и взламывали, потому что для них это самая быстрая и самая надежная форма товарооборота. Ну вот, когда Флобер меня так нежданно-негаданно встретил, он предложил мне осуществить эти, такие желательные, взломы. Конец вы знаете: под контролем Флобера я начал лазить по магазинам. Эти взломы надо было выполнять профессионально, чтобы страховые компании, которые возмещали нанесенный ущерб, ничего не заподозрили. Вещи, взятые из магазинов, мы отвозили на полицейский склад, где они лежали, пока их владелец не получал компенсацию за ущерб, а вся история не забывалась. Тогда обворованные получали свои товары назад и могли на распродаже пустить их по сниженным ценам. За работу месье Флобер платил мне пятнадцать процентов от общей стоимости товаров, которые я вывозил. Сколько получал он? К сожалению, он меня об этом не считал нужным информировать.
Бруасьер мог быть доволен своим выступлением. Стены судебного зала дрожали от непрерывного хохота, и председатель суда вынужден был при помощи отряда полиции очистить помещение. Только после этого он смог продолжить допрос:
- Господин свидетель, все это нас интересует постольку поскольку. Важно другое - какую сумму получал обвиняемый от вас или от секретаря Флобера за то, что выпускал вас ночью из тюрьмы. Насколько Билла был замешан в этой истории?
Как и все свидетели перед ним, Эжен Бруасьер в возмущении энергично затряс головой:
- Ни гроша он не получал, месье председатель. Клянусь, как-то я принес ему коробку сигар, но, естественно, не сказал, откуда она. Я убежден, что, если бы до него дошли слухи, чем я занимаюсь в Довиле, он ни на одну ночь не выпустил бы меня. Он разрешал мне уходить просто в силу своей человечности. Нет, чего-нибудь такого месье Билла не потерпел бы. Он стремился лишь к тому, чтобы любовью и добротой сделать из нас порядочных людей.
Фернан Билла, самый человечный из всех директоров тюрем, тронутый привязанностью и верностью своих питомцев, вытер слезы. В заключительном слове прерывающимся голосом он сказал:
- Посмотрите, господин председатель, возможно, я был слишком мягок, уступчив, но вы должны согласиться, что мои методы, основанные на человечном отношении к преступившим закон, все же оправдали себя. Насколько испорченными пришли они в мою тюрьму и какими приличными людьми становятся... Все, заметьте, все заступились за меня, за директора своей тюрьмы. Где, спрашиваю вас, найдете вы другую такую тюрьму, заключенные которой были бы так преданы своему директору?!
Верность и привязанность его заключенных, однако, не смогли уберечь Фернана Билла от того, чтобы самому стать заключенным. Суд присяжных города Кан приговорил его к трем годам тюремного заключения и штрафу в пятьдесят тысяч франков. При этом принималось во внимание смягчающее вину обстоятельство: от своих преступлений он никаких материальных выгод не имел.
Самым досадным для Билла было то, что эти три года он должен был провести в заведении, которое отличалось от его "дома" в Пон-л'Эвеке, как день от ночи.
ДЕЛО ЧЕССМЭНА
Если вечером, с наступлением темноты, выехать из Сан-Франциско по большой автостраде, а затем свернуть на Лос-Анджелес, то вскоре в ночном небе можно увидеть яркое зарево, которое обычно сопутствует крупному городу или огромному луна-парку. Но еще несколько миль пути - и зарево распадается на тысячу отдельных огней. Особенно выделяются ослепительно белые конуса прожекторов. Бесконечный ряд тусклых желтоватых точек, расположенных по пять, одна над другой, - это лампочки более чем девятисот камер тюрьмы Сан-Квентина.
Каждый вечер ровно в десять тридцать гаснут огни камер. Только прожекторы продолжают гореть, и в их свете серые стены тюрьмы возносятся в небо подобно крепости-призраку. Несколько прожекторов постоянно ощупывают фасад северного блока как бы в поисках беглецов. Когда они освещают крышу корпуса, видна труба вентиляционной шахты газовой камеры. Заметная издали, она, как монумент смерти, возвышается над всем тюремным комплексом.
Одиннадцать лет, десять месяцев и семь дней провел под этой шахтой известнейший американский преступник, пресловутый Кэрил Чессмэн, помещенный в "Death Row"[*Ряд смерти (англ.)] - изолированный этаж для приговоренных к смерти. Восемь раз за почти двенадцать лет в белой рубашке и белых тиковых штанах, без пояса, босиком, как предписано санитарными требованиями к процедуре смертной казни, доставляли его в камеру ожидания, от которой всего тринадцать шагов до выкрашенной в ядовито-зеленый цвет газовой камеры. И восемь раз директор тюрьмы после телефонного разговора сообщал ему, что казнь откладывается на какое-то время.
Все восемь раз Чессмэн пережил муки человека, стоящего на пороге смерти; можно сказать, он восемь раз умирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
- Он предлагал ограбить какой-то конкретный магазин?
Бруасьер, как бы защищаясь, поднял руки:
- Помилуйте, господин председатель, так вопрос не стоял. Я не хочу, чтобы это дело получило такую интерпретацию. Я действовал по заданию полиции и даже под ее контролем. Месье Флобер был все время рядом, когда я выполнял его поручения, и следил, чтобы не произошло каких-нибудь неприятных неожиданностей. Кроме того, я ведь за все время ничего не украл. Владельцы магазинов, товары из которых я... ну, можно сказать, эвакуировал, были с самого начала в курсе дела, так как они сами давали задание месье Флоберу. Я полагаю, что потом они почти все получили назад.
Председатель суда с пониманием кивнул, но присяжные и несколько сот человек в переполненном зале затаили дыхание и в недоумении уставились на взломщика.
- Бруасьер, объясните, пожалуйста, дамам и господам присяжным заседателям, что за всем этим кроется, а то ваши намеки никто не понимает.
Теперь, когда напряженное внимание всех присутствующих сконцентрировалось на нем, Бруасьер наконец-то почувствовал себя в своей стихии:
- Пожалуйста, господин председатель. Причины здесь больше экономического характера. Состояние рынка в Довиле не из лучших. Большие роскошные магазины, которые годами ориентировались на иностранных туристов, начали терять свои позиции. В страну все меньше и меньше приезжает иностранцев, так как они стали предпочитать Италию, Испанию, Грецию... К этому добавлю, что с тех пор как я начал работать в городе на свой страх и риск, страховые компании подняли размеры взносов при страховании от взломов и краж на сто процентов. Так как я долгое время был нетрудоспособным, краж и взломов стало гораздо меньше, и деловые люди, считай, просто так, ни за что, платили высокие страховые взносы. В своей нужде они обратились к секретарю уголовной полиции Флоберу. Он, мол, должен позаботиться о том, чтобы их магазины снова обкрадывали и взламывали, потому что для них это самая быстрая и самая надежная форма товарооборота. Ну вот, когда Флобер меня так нежданно-негаданно встретил, он предложил мне осуществить эти, такие желательные, взломы. Конец вы знаете: под контролем Флобера я начал лазить по магазинам. Эти взломы надо было выполнять профессионально, чтобы страховые компании, которые возмещали нанесенный ущерб, ничего не заподозрили. Вещи, взятые из магазинов, мы отвозили на полицейский склад, где они лежали, пока их владелец не получал компенсацию за ущерб, а вся история не забывалась. Тогда обворованные получали свои товары назад и могли на распродаже пустить их по сниженным ценам. За работу месье Флобер платил мне пятнадцать процентов от общей стоимости товаров, которые я вывозил. Сколько получал он? К сожалению, он меня об этом не считал нужным информировать.
Бруасьер мог быть доволен своим выступлением. Стены судебного зала дрожали от непрерывного хохота, и председатель суда вынужден был при помощи отряда полиции очистить помещение. Только после этого он смог продолжить допрос:
- Господин свидетель, все это нас интересует постольку поскольку. Важно другое - какую сумму получал обвиняемый от вас или от секретаря Флобера за то, что выпускал вас ночью из тюрьмы. Насколько Билла был замешан в этой истории?
Как и все свидетели перед ним, Эжен Бруасьер в возмущении энергично затряс головой:
- Ни гроша он не получал, месье председатель. Клянусь, как-то я принес ему коробку сигар, но, естественно, не сказал, откуда она. Я убежден, что, если бы до него дошли слухи, чем я занимаюсь в Довиле, он ни на одну ночь не выпустил бы меня. Он разрешал мне уходить просто в силу своей человечности. Нет, чего-нибудь такого месье Билла не потерпел бы. Он стремился лишь к тому, чтобы любовью и добротой сделать из нас порядочных людей.
Фернан Билла, самый человечный из всех директоров тюрем, тронутый привязанностью и верностью своих питомцев, вытер слезы. В заключительном слове прерывающимся голосом он сказал:
- Посмотрите, господин председатель, возможно, я был слишком мягок, уступчив, но вы должны согласиться, что мои методы, основанные на человечном отношении к преступившим закон, все же оправдали себя. Насколько испорченными пришли они в мою тюрьму и какими приличными людьми становятся... Все, заметьте, все заступились за меня, за директора своей тюрьмы. Где, спрашиваю вас, найдете вы другую такую тюрьму, заключенные которой были бы так преданы своему директору?!
Верность и привязанность его заключенных, однако, не смогли уберечь Фернана Билла от того, чтобы самому стать заключенным. Суд присяжных города Кан приговорил его к трем годам тюремного заключения и штрафу в пятьдесят тысяч франков. При этом принималось во внимание смягчающее вину обстоятельство: от своих преступлений он никаких материальных выгод не имел.
Самым досадным для Билла было то, что эти три года он должен был провести в заведении, которое отличалось от его "дома" в Пон-л'Эвеке, как день от ночи.
ДЕЛО ЧЕССМЭНА
Если вечером, с наступлением темноты, выехать из Сан-Франциско по большой автостраде, а затем свернуть на Лос-Анджелес, то вскоре в ночном небе можно увидеть яркое зарево, которое обычно сопутствует крупному городу или огромному луна-парку. Но еще несколько миль пути - и зарево распадается на тысячу отдельных огней. Особенно выделяются ослепительно белые конуса прожекторов. Бесконечный ряд тусклых желтоватых точек, расположенных по пять, одна над другой, - это лампочки более чем девятисот камер тюрьмы Сан-Квентина.
Каждый вечер ровно в десять тридцать гаснут огни камер. Только прожекторы продолжают гореть, и в их свете серые стены тюрьмы возносятся в небо подобно крепости-призраку. Несколько прожекторов постоянно ощупывают фасад северного блока как бы в поисках беглецов. Когда они освещают крышу корпуса, видна труба вентиляционной шахты газовой камеры. Заметная издали, она, как монумент смерти, возвышается над всем тюремным комплексом.
Одиннадцать лет, десять месяцев и семь дней провел под этой шахтой известнейший американский преступник, пресловутый Кэрил Чессмэн, помещенный в "Death Row"[*Ряд смерти (англ.)] - изолированный этаж для приговоренных к смерти. Восемь раз за почти двенадцать лет в белой рубашке и белых тиковых штанах, без пояса, босиком, как предписано санитарными требованиями к процедуре смертной казни, доставляли его в камеру ожидания, от которой всего тринадцать шагов до выкрашенной в ядовито-зеленый цвет газовой камеры. И восемь раз директор тюрьмы после телефонного разговора сообщал ему, что казнь откладывается на какое-то время.
Все восемь раз Чессмэн пережил муки человека, стоящего на пороге смерти; можно сказать, он восемь раз умирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73