— Не надо, — отмахнулся он. — Все в порядке. Но как же… Павел Андреевич? Как на такого человека могла подняться рука? Вы ничего не напутали? Может, все-таки… ну, инфаркт, инсульт, мгновенная смерть?
— Выстрел в подъезде. Как в Галину Старовойтову, — уточнила я непонятливому Томилину, на глазах которого (я ничего не путаю!) теперь тускло заблестели слезы. — Разница лишь в том, что та была депутатом, а Павел Андреевич — просто пенсионером. Кому он мог понадобиться? Вы существенно поможете следствию, если расскажете все, что вам известно, в подробностях.
Анатолий Сергеевич кивнул и начал говорить. Павел Андреевич действительно учил его когда-то истории и был самым любимым учителем в школе. В то время Толик Томилин мечтал заняться археологией, штудировал исторические монографии и справочники, вовсю готовился к поступлению на истфак. Но завалил сочинение и в университет не прошел по конкурсу. А потом — армия, женитьба, попытки самостоятельно зарабатывать на жизнь, развод, алименты, торговля, коммерция… Томилин вспомнил про Павла Андреевича, когда получил письмо из детского фонда «Открытое сердце», подписанное рукой учителя. Ностальгические воспоминания о школьной жизни, дерзких неосуществленных мечтах особенно навеяла закорючка росписи Павла Андреевича, в точности такая же, как возле давних пятерок в дневнике. Они встретились и по-настоящему обрадовались друг другу. Толик был удивлен, увидев своего любимого учителя в отличной форме: бодрым, по-прежнему деятельным и переполненным идеями. Володьку Кривина ничего не стоило уговорить отстегнуть от фирмы пару раз денег на благотворительность для фонда, уверив того, что это необходимо в целях рекламы и торговой политики. Но чтобы еще больше заарканить генерального директора, однажды учитель и ученик придумали идею включить Кривина в попечительский совет и совет председателей «Открытого сердца», что и было сделано в октябре. Кривин дал согласие, так как во всем доверял стратегическому уму компаньона, и больше про детский фонд в фирме «Гном» никто не вспоминал. Процедура принятия Кривина в какие-то там председатели или попечители прошла чисто формально, была сделана на бумаге, но после этого Анатолий Сергеевич уже не считал нужным обсуждать каждую переводимую в фонд мелкую сумму.
Вот, собственно, и все, что рассказал мне Анатолий Сергеевич.
— И большие были суммы? — поинтересовалась я невольно.
— Да что вы! Честно говоря — пустячные. То артистов полусамодеятельных оплатить. То автобус заказать. А иногда и просто несколько ящиков конфет или печенья привезти — и то радость, — печально вздохнул Томилин.
А я теперь удивлялась: и отчего с первого взгляда он показался мне таким Квазимодой? Нормальный мужик, даже приятный. Волосы светлые, уши — как у мальчишки-подростка, даже веснушки кое-где на носу проглядывают. Вот что значит потерять над собой контроль, утратить равновесие. Видно же, что человек на самом деле испытывал удовлетворение, пытаясь помочь своему бывшему учителю. Что это я на него вдруг так наехала?
— Так кому мог помешать Павел Андреевич? — спросила я Томилина уже примирительным тоном. — Что вы на этот счет думаете?
— Даже не представляю. Не представляю, невозможно представить, — повторил он несколько раз в полном отчаянии.
— Ладно, но как быть с Кривиным? Тут-то наверняка есть какие-то зацепки, которые вам известны? Конкуренты фирмы, всякие денежные дела. Кому «Гном» перешел дорогу?
— Понятия не имею. Ничего такого особенного… Занимаемся своим делом — в основном с оптовиками контачим. В селах есть постоянные точки, там карамель хорошо идет, всякая дешевая халва. Гораздо выгоднее этим заниматься, чем шоколадками — впрочем, как приспособишься… Фирма «Сказка» одно время наезжала и еще одна — «Сладкая тайна», но после того, как Вовка нашел «крышу» надежную, все сразу отлипли. Ведь тут какое дело? Фабрик, где продукция производится и договориться можно по дешевке, — наперечет, а продавцов пруд пруди, невольно приходится друг друга локтями толкать… Но ведь не убивать, в самом деле? Глупость какая-то… Чушь, — пробормотал Анатолий Сергеевич, несостоявшийся историк или, возможно, археолог. Эх, поднажать бы тебе, Толик Томилин, тогда после школы на успеваемость, глядишь, копался бы теперь в древних захоронениях, а не в этой кровавой истории!
— А кто ваша «крыша»? Штырь?
— Ну да, это все знали. Я, правда, никогда его не видел…
— А брата Кривина видели? Вы с ним знакомы?
— Позавчера… или нет, дня три назад первый раз познакомились, а так только по телефону раньше общались. Помогал с транспортировками по своим связям, особенно из ближнего зарубежья. Сейчас ведь так просто такие дела не провернешь. А Станислав Алексеевич мог обо всем, что надо, запросто договориться. Не бескорыстно, разумеется. Но в нашем деле надо уметь делиться, это я с первого дня понял. Мы с Кривиным ведь тоже случайно познакомились, и вообще мы разные люди. Но зато однажды четко договорились — чего, кому и сколько, а больше друг к другу и не лезли. Я кручусь, он водку пьет — никаких проблем. Зато когда его брат вагончик-другой с Украины поможет пригнать без грабительских пошлин — и некоторое время за фирму можно не беспокоиться. А мне только этого и надо, чтоб жить никто не мешал, — вздохнул Анатолий и вдруг добавил: — Мы ведь с Павлом Андреевичем одну работу начали вместе. Ну, про начало века, время первой революции, он мне помогал очень…
Ну и ну! А тут у нас в конце века свое кровавое воскресенье приключилось. Или, если быть точнее, понедельник — день тяжелый. Никак наше время не дает отвлечься на историю прошлого — так и выстреливает в лицо настоящим, тоже почему-то кровавого цвета.
— О чем вы говорили со Станиславом Кривиным? — продолжала допытываться я у Томилина. — Постарайтесь вспомнить как можно подробнее весь разговор, не пропустить ни слова.
Анатолий постарался: обмен рукопожатиями, притворное восклицание: «Именно таким я вас и представлял», от которого полыхнули огнем уши — Станислав Кривин явно представлял иную внешность своего телефонного компаньона. Затем немного коньяка с мороза… Было видно, что Станислав Алексеевич относился к своему младшему брату, к Володьке, снисходительно, как к дурачку. Он то и дело подчеркивал, что помогает исключительно из чувства родственного долга, семейной морали и т. д. и т. п. Станислав вообще казался спокойным, разумным барином по сравнению с братом, которого пустым прожигателем жизни называл и беспрерывно над ним подшучивал. Станислав Алексеевич буквально захохотал, когда увидел, в каком убогом сарае ютится фирма «Гном», и прочитал целую лекцию о взаимосвязи внешнего имиджа и процветания фирмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39