Она звучит в каждой «Икеа», и повторяется, и повторяется, так и видишь согбенных кубинских стариков, которые тянут и тянут одну рыбачью сеть за другой.
Лицо Дункана вдруг выскользнуло из-под контроля, и он стал похож на мальчишку, обнаружившего под рождественской елкой модель самолета.
— Да это потрясающе! Глядите-ка, мы с вами похожи. Умеем видеть мысли, шумы, понятия. Это называется синтетическое восприятие. Признак интеллекта.
Такое отступление от путеводителя вызвало у нее вежливую улыбку.
— Я не знаю. У меня это бывает далеко не всегда. Восьмерка синяя, а семерка желтая.
— Нет, цифры у меня имеют скорее формы… А желтое — наслаждение, секс.
Все идет вкривь и вкось. И все оттого, что он искренен. Он злится на себя самого. Она не хочет слушать. Ее лицо каменеет. А ведь он еще не там, где хотел ее трахнуть! Он собирался устроить медленный, льстивый танец слов, с удовольствием представлял себе, как смягчит ее, словно сухую губку, гладкими речами, заворожит, заставит парить в воздухе, плавиться от желания. Потом сбросит на землю, в низменный мир, погонит в ночь, будто суку в течке, будто похотливую самку шимпанзе.
Всему виной искренность, надо отучить себя от искренности.
— Вот вам и разница, — с досадой ответила Ильдирим. — Для меня семерка желтая, для вас этот цвет ассоциируется с сексом. — Она махнула официанту и заплатила за тортилью и два бокала минеральной воды. Ей было наплевать, если это невежливо. Она хотела поскорей оказаться дома, прежде чем этот тип Хафнер научит Бабетту курить.
— Я вот прежде упомянул про Тернера… Господин Вернц предположил, что прокуратура еще не занималась новой находкой. Но ведь тот студент…
Он тупо кружит вокруг цели. Он разочарован, недоволен собой. Но он должен простучать еще в этом месте стены. Она глядит на него . Он попал в цель, но она видела, как он наводил ружье. Это лучше, чем промах, но для осторожного охотника неутешительно.
Значит, это был не случай. Ильдирим в смятении взглянула на него.
— Доктор Вернц вам что-то рассказывал? — Тут же ей пришло в голову, что такого не могло быть, ведь ее шеф ничего не знал про эту историю.
— Я из прессы… — начал Дункан, но не окончил фразы. Он что-то искал в кармане куртки. — Я видел, что вы курите. Разрешите вам подарить? Сам я бросил курить. — Он положил на стол серебряный портсигар.
Тут она явно занервничала.
— Очень любезно с вашей стороны, но мне тоже не надо бы курить. Нет, спасибо. Кроме того, по-моему, мне не стоит пользоваться портсигаром с вашими инициалами.
Об этом он не подумал. МД. Как он мог совершить такую ошибку? Ядовитая зелень перетекает в красный цвет, он должен держать себя в руках. Она прощается, он путано что-то говорит. Она идет, он видит ее голову, мелькающую в толпе туристов, видит, как голова, отделенная от туловища, плывет в волнах. Он встает и тоже идет к выходу. Кто-то хватает его , он вырывается. Его опять хватают, он пытается нанести удар ногой. Два официанта, он не заплатил. Он платит, и, пока они принимают у него деньги, он вбирает в себя их лица. Каждую пору на рожах этих ублюдков. Как только все будет позади, он их убьет.
Ильдирим пришла домой в одиннадцатом часу. Ее взору представилось такое зрелище. Четверо полицейских сидели на софе, будто птички на заборе. Еще в комнате была абсолютно незнакомая женщина в черном брючном костюме, она уныло стояла в углу. Но самое главное — все номера «Нового Юридического Еженедельника» были сложены на полу внушительной кучей, в которой, если немного напрячь фантазию, можно было угадать очертания крепости.
— Что все это значит? — устало спросила она.
— Игра — мы изображали взрыв Гейдельбергской крепости, — кротко пояснил Штерн.
— В тысяча шестьсот восемьдесят девятом году, — с хитрым видом добавил Лейдиг.
— Но не только мы четверо, — вмешался Хафнер. — Девчушка тоже.
— Потом пришел шеф, — продолжал Лейдиг. — И он рассказал, как врезал шефу. То есть Тойер Зельтманну.
— Я, — заявил старший гаупткомиссар на удивление мирным тоном, — я Тойер.
— Ах вы, пьяные ищейки, говорите нормально, а не по ролям, как в плохой комедии! — Ильдирим потянулась за сигаретами, но спохватилась: при детях курить нельзя. То есть при Бабетте, которая, вероятно, сейчас уже спала в своей комнатке.
— Я Рената Хорнунг, приятельница господина Тойера, — представилась, наконец, незнакомка. — Эти господа обратились ко мне за помощью, так как Бабетта внезапно стала жаловаться на боли в животе. Они испугались, что у девочки начинаются первые месячные и им не справиться с такой проблемой. Но у нее оказалось лишь скопление газов.
Ильдирим невольно улыбнулась:
— Рада познакомиться. Ну, проблема уладилась?
Тойер поднял голову:
— Вернулась фрау Шёнтелер, мать Бабетты. Она забрала девочку.
Ильдирим так и плюхнулась на мутаку, к которой почти не подходила с самого вторжения Ратцера. Но на этот раз о нем она даже не вспомнила.
— Проклятье! — Она тряхнула густой гривой волос. — В Управлении по делам молодежи мне сказали, что фрау Шёнтелер пробудет там дольше…
— Она была отпущена на собственную ответственность, — сообщил Тойер. — Заведение не закрытое, так что…
— Она так и сказала нам: «На собственный ответ», — язвительно добавила Хорнунг.
— Вот мы и подумали, что вам будет грустно, — жалостливым тоном пробормотал Хафнер. — Поэтому и задержались.
Прокурор лишь теперь сняла куртку. Мелькнула мысль, что теперь она может спокойно достать сигареты, но курить уже не хотелось.
Подружка Тойера присела рядом с ней на корточки:
— И можно ли представить себе более утешительное общество, чем эти четверо молодцов?
Ильдирим слабо улыбнулась:
— В самом деле, вы правы… К тому же у нее есть ключ, и она может в любое время прийти сюда.
— Мать уже обнаружила ключ, девочка носила его на шее. — В голосе Лейдига звучала открытая ненависть. — Она забрала его.
Ильдирим все-таки закурила. Молодые комиссары убрали журналы на полку. Тойер по ее просьбе принес из кухни бокал хереса и по рассеянности выпил его сам.
— Я-то знаю, что делают, когда у девочки начинаются ее дела, — начал оправдываться Хафнер перед уходом. — Только я подумал, что с психологической точки зрения советовать должна женщина. Вот мое мнение.
Хорнунг приехала на такси, так что теперь они вместе шагали к Управлению «Гейдельберг-Центр».
Тойер вспомнил про свою эйфорию — она улетучилась. Это потрясло его — но не слишком. С появлением на сцене квашни-мамаши вернулось то, что у него отбивало всю радость жизни. Власть тупости, упрямство дохлой мухи на медовой коврижке. Храбрость стариков, которые способны обругать молодых только за их молодость. Веселая ненависть к иноземцам в кругу близких или единомышленников:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Лицо Дункана вдруг выскользнуло из-под контроля, и он стал похож на мальчишку, обнаружившего под рождественской елкой модель самолета.
— Да это потрясающе! Глядите-ка, мы с вами похожи. Умеем видеть мысли, шумы, понятия. Это называется синтетическое восприятие. Признак интеллекта.
Такое отступление от путеводителя вызвало у нее вежливую улыбку.
— Я не знаю. У меня это бывает далеко не всегда. Восьмерка синяя, а семерка желтая.
— Нет, цифры у меня имеют скорее формы… А желтое — наслаждение, секс.
Все идет вкривь и вкось. И все оттого, что он искренен. Он злится на себя самого. Она не хочет слушать. Ее лицо каменеет. А ведь он еще не там, где хотел ее трахнуть! Он собирался устроить медленный, льстивый танец слов, с удовольствием представлял себе, как смягчит ее, словно сухую губку, гладкими речами, заворожит, заставит парить в воздухе, плавиться от желания. Потом сбросит на землю, в низменный мир, погонит в ночь, будто суку в течке, будто похотливую самку шимпанзе.
Всему виной искренность, надо отучить себя от искренности.
— Вот вам и разница, — с досадой ответила Ильдирим. — Для меня семерка желтая, для вас этот цвет ассоциируется с сексом. — Она махнула официанту и заплатила за тортилью и два бокала минеральной воды. Ей было наплевать, если это невежливо. Она хотела поскорей оказаться дома, прежде чем этот тип Хафнер научит Бабетту курить.
— Я вот прежде упомянул про Тернера… Господин Вернц предположил, что прокуратура еще не занималась новой находкой. Но ведь тот студент…
Он тупо кружит вокруг цели. Он разочарован, недоволен собой. Но он должен простучать еще в этом месте стены. Она глядит на него . Он попал в цель, но она видела, как он наводил ружье. Это лучше, чем промах, но для осторожного охотника неутешительно.
Значит, это был не случай. Ильдирим в смятении взглянула на него.
— Доктор Вернц вам что-то рассказывал? — Тут же ей пришло в голову, что такого не могло быть, ведь ее шеф ничего не знал про эту историю.
— Я из прессы… — начал Дункан, но не окончил фразы. Он что-то искал в кармане куртки. — Я видел, что вы курите. Разрешите вам подарить? Сам я бросил курить. — Он положил на стол серебряный портсигар.
Тут она явно занервничала.
— Очень любезно с вашей стороны, но мне тоже не надо бы курить. Нет, спасибо. Кроме того, по-моему, мне не стоит пользоваться портсигаром с вашими инициалами.
Об этом он не подумал. МД. Как он мог совершить такую ошибку? Ядовитая зелень перетекает в красный цвет, он должен держать себя в руках. Она прощается, он путано что-то говорит. Она идет, он видит ее голову, мелькающую в толпе туристов, видит, как голова, отделенная от туловища, плывет в волнах. Он встает и тоже идет к выходу. Кто-то хватает его , он вырывается. Его опять хватают, он пытается нанести удар ногой. Два официанта, он не заплатил. Он платит, и, пока они принимают у него деньги, он вбирает в себя их лица. Каждую пору на рожах этих ублюдков. Как только все будет позади, он их убьет.
Ильдирим пришла домой в одиннадцатом часу. Ее взору представилось такое зрелище. Четверо полицейских сидели на софе, будто птички на заборе. Еще в комнате была абсолютно незнакомая женщина в черном брючном костюме, она уныло стояла в углу. Но самое главное — все номера «Нового Юридического Еженедельника» были сложены на полу внушительной кучей, в которой, если немного напрячь фантазию, можно было угадать очертания крепости.
— Что все это значит? — устало спросила она.
— Игра — мы изображали взрыв Гейдельбергской крепости, — кротко пояснил Штерн.
— В тысяча шестьсот восемьдесят девятом году, — с хитрым видом добавил Лейдиг.
— Но не только мы четверо, — вмешался Хафнер. — Девчушка тоже.
— Потом пришел шеф, — продолжал Лейдиг. — И он рассказал, как врезал шефу. То есть Тойер Зельтманну.
— Я, — заявил старший гаупткомиссар на удивление мирным тоном, — я Тойер.
— Ах вы, пьяные ищейки, говорите нормально, а не по ролям, как в плохой комедии! — Ильдирим потянулась за сигаретами, но спохватилась: при детях курить нельзя. То есть при Бабетте, которая, вероятно, сейчас уже спала в своей комнатке.
— Я Рената Хорнунг, приятельница господина Тойера, — представилась, наконец, незнакомка. — Эти господа обратились ко мне за помощью, так как Бабетта внезапно стала жаловаться на боли в животе. Они испугались, что у девочки начинаются первые месячные и им не справиться с такой проблемой. Но у нее оказалось лишь скопление газов.
Ильдирим невольно улыбнулась:
— Рада познакомиться. Ну, проблема уладилась?
Тойер поднял голову:
— Вернулась фрау Шёнтелер, мать Бабетты. Она забрала девочку.
Ильдирим так и плюхнулась на мутаку, к которой почти не подходила с самого вторжения Ратцера. Но на этот раз о нем она даже не вспомнила.
— Проклятье! — Она тряхнула густой гривой волос. — В Управлении по делам молодежи мне сказали, что фрау Шёнтелер пробудет там дольше…
— Она была отпущена на собственную ответственность, — сообщил Тойер. — Заведение не закрытое, так что…
— Она так и сказала нам: «На собственный ответ», — язвительно добавила Хорнунг.
— Вот мы и подумали, что вам будет грустно, — жалостливым тоном пробормотал Хафнер. — Поэтому и задержались.
Прокурор лишь теперь сняла куртку. Мелькнула мысль, что теперь она может спокойно достать сигареты, но курить уже не хотелось.
Подружка Тойера присела рядом с ней на корточки:
— И можно ли представить себе более утешительное общество, чем эти четверо молодцов?
Ильдирим слабо улыбнулась:
— В самом деле, вы правы… К тому же у нее есть ключ, и она может в любое время прийти сюда.
— Мать уже обнаружила ключ, девочка носила его на шее. — В голосе Лейдига звучала открытая ненависть. — Она забрала его.
Ильдирим все-таки закурила. Молодые комиссары убрали журналы на полку. Тойер по ее просьбе принес из кухни бокал хереса и по рассеянности выпил его сам.
— Я-то знаю, что делают, когда у девочки начинаются ее дела, — начал оправдываться Хафнер перед уходом. — Только я подумал, что с психологической точки зрения советовать должна женщина. Вот мое мнение.
Хорнунг приехала на такси, так что теперь они вместе шагали к Управлению «Гейдельберг-Центр».
Тойер вспомнил про свою эйфорию — она улетучилась. Это потрясло его — но не слишком. С появлением на сцене квашни-мамаши вернулось то, что у него отбивало всю радость жизни. Власть тупости, упрямство дохлой мухи на медовой коврижке. Храбрость стариков, которые способны обругать молодых только за их молодость. Веселая ненависть к иноземцам в кругу близких или единомышленников:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69