Тойер огляделся. Квартира была большая, три или четыре комнаты, со скудной мебелью. В жилой комнате, куда привел его Зундерманн, стояли лишь бабушкина софа, обтянутая красным плюшем, огромная стереоустановка и телевизор.
— Для искусствоведа у вас что-то маловато картин на стенах, — заметил Тойер. — То есть ни одной.
Зундерманн засмеялся:
— Вероятно, вы никогда не читаете детективы, даже перед сном. Да, в этой странной профессии есть одержимые, которые относятся к ней как к некой религии. Вообще-то искусствоведы почти все такие.
Тойер хлебнул из жестяной банки сладкий холодный кофе. Вкус ему понравился.
В коридоре запищал домофон.
— Вероятно, моя уборщица. — Зундерманн небрежно встал, но его участившееся дыхание не вязалось с его словами.
Тойер слышал негромкие фразы, сказанные в домофон, но не разобрал их смысла. Хозяин квартиры вернулся.
— Бедной женщине придется из-за меня прийти еще раз?
Парень лишь небрежно махнул рукой:
— Ничего. Она получает десять марок в час, так что не развалится из-за лишней прогулки.
В смазливом лице своего собеседника Тойер обнаружил что-то холодное.
— Ладно, перейдем к делу. Вы нашли ту картину.
Зундерманн кивнул и поведал с интонацией политика, делающего одни и те же заявления:
— Мне достался в наследство дом в Старом городе. Моя семья очень невелика. После того как пять лет назад мои родители погибли под лавиной, остались только мой пропитой дядя Хорст да я. И вот печенка Хорста не выдержала перегрузок и перестала работать.
— Значит, вы совсем рано остались совсем один.
Зундерманн небрежно постучал каблуком о паркет:
— Тут есть и свои преимущества.
— Если допустить, что Тёрнер подлинный, — вернулся к интересующей его теме комиссар, — как же он оказался на чердаке у вашего дяди?
— Дом всегда принадлежал нашей семье. В девятнадцатом веке он служил маленьким винным погребком. Тёрнер всегда останавливался в Старом городе, не чуждался он и бокала доброго вина. Может, он подарил ее, может, у него как-то раз не хватило денег, чтобы оплатить свои кутежи. Или она его не устраивала, и он ее отложил. Возможно также, что он набросал на ней свои дневные впечатления.
Комиссар кивнул. Он был раздосадован, ибо нашел убедительной эту историю, убедительней, чем если бы Зундерманн выдвинул безупречное объяснение.
— Во всяком случае, я нашел ее в одном из старых сундуков, когда разбирал хлам. Возможно, мне повезло. Иначе я никогда не смогу позволить себе ремонт дома, как этого требуют предписания по охране памятников в Старом городе.
Тойер промолчал и снова взглянул на него. Открытое лицо. Молодой парень, храбро шагающий по жизни, счастливчик. Ладно, он говорил слишком надменно о своей уборщице — хотя странно, конечно, что двадцатилетний студент держал уборщицу. Но ведь это прерогатива юности — делать ошибки…
Потом Тойер как бы воочию увидел ночную плотину. Вилли и Зундерманна. Маленького человечка, единственного, кто знал про фальсификацию. Увидел, как мускулистый молодой парень перебросил хилого карлика через стальные перила.
— Где вы были в ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта?
— Господи! — вздохнул Зундерманн. — Откуда я знаю.
— Первая неделя поста. Среда.
— Ах так! — Его лицо прояснилось. — Я был в «Компаньоне», на чиллаут-парти, традиционной вечеринке.
— И вас там видели?
— Да, разумеется, я был там до конца, до девяти утра.
Тойер пытался вспомнить, что он мог читать о «Компаньоне», ведь теперь, казалось, непременной составляющей общего образования было знание злачных мест, и комиссар не хотел выглядеть стариком. Потом вспомнил.
— «Компаньон» ведь самый крупный диско-клуб для голубых в регионе?
Зундерманн кивнул без всякого смущения:
— Немножко «би» никому не мешает, или вы другого мнения?
У Тойера не было особого предубеждения против гомосексуализма, но внутренне он был ему чужд. Означало ли это, что Зундерманн гомо- или бисексуал? Или мальчишка лишь фанфаронил? Представлял ли он какую-нибудь важность для следствия?
Снова ожил домофон.
— Теперь уж вы не отсылайте уборщицу.
Зундерманн вздохнул:
— Боюсь, что это не уборщица.
Тойер с удивлением выслушал, как его обаятельный собеседник, казалось бы, без всяких затруднений разразился в домофон грубой бранью. На этот раз комиссар сумел расслышать все.
— Отвали, слышишь? Если хочешь знать, у меня тут полиция. Приходи, когда примешь мои требования. Все, отключаю звонок.
— Любитель искусства, — вернувшись, сообщил он с кривой улыбкой.
Тойер встал и подошел к окну. Увидел спину черноволосого, хорошо одетого мужчины. Тот удалялся небрежной походкой. Возможно, он когда-то уже видел его, но это могло быть также просто желанием неумелого сыщика. Он снова сел на податливую софу.
— Вы всегда так разговариваете с потенциальными покупателями? — поинтересовался он.
Зундерманн засмеялся:
— Как вы думаете, стал бы я с вами разговаривать, если бы не знал, чем вы занимаетесь?
Тойер еще раз пристально посмотрел на парня, и он уже не казался ему таким симпатичным. Неужели он такой черствый, каким хотел казаться?
— Вы знаете Вилли?
— Какого Вилли? — Зундерманн усмехнулся, демонстрируя равнодушие, но это ему не совсем удалось, хотя комиссар не был полностью уверен в своем впечатлении.
— Маленький человечек моего возраста. Жил он так тихо и незаметно, что мы до сих пор не знаем его фамилии. И тем не менее он был известен в определенных кругах своими подделками. Он писал за других рефераты, возможно, диссертации, а также подделывал картины. Это нам точно известно.
Лицо Зундерманна не выразило ничего.
— Он мертв. Утонул в среду на первой неделе поста. Или его утопили как котенка.
Показалось ему, или на лице Зундерманна дернулась мышца?
— Так-так, и поэтому вы интересовались, что я делал в ту среду. Вот это штука.
— Мы должны это проверить, — сказал Тойер и встал. — Где картина?
— Там, где ее никто не найдет, — самоуверенно заявил Зундерманн. — В данный момент она принадлежит мне.
Тойер смерил его сердитым взглядом:
— Мы ведь можем конфисковать картину как доказательство, это быстро делается.
— Возможно, тогда она будет быстро продана. — Парень выдерживал давление. Насколько он силен?
Тойер повысил голос:
— Вы не боитесь прослыть болтуном, раз никто не может проверить ценность вашей сенсационной находки?
— Моя сенсационная находка проверена. — На лице Зундерманна опять появилась ухмылка. — Это сделали фрау профессор доктор Корнелия Обердорф, заведующая кафедрой истории искусства при гейдельбергском Рупрехт-Карл-Университете, и соответствующий отдел Тейт-Галереи в Лондоне, если вам это что-либо говорит.
— Пока мне это еще ничего не говорит, — гневно заявил Тойер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69