Теперь, в темноте, он, должно быть, задавался вопросом, где же она.
– Октавио, – позвала она из мрака нежным голосом, каким всегда говорила с ним.
Он включил свет. Старинная бронзовая люстра с шестью лампочками и стеклянными подвесками осветила седую голову доньи Виктории, на секунду даже ослепив старуху, но она посчитала, что это к лучшему: резкое сужение зрачков – хорошее оправдание влажным глазам.
– Почему ты сидишь без света? – спросил он удивленно.
– Я заснула.
Он наклонился к ней, чмокнул в щеку и посмотрел пристально, как врач на пациента.
– Тебе не стоит спать днем, – мягко упрекнул ее Эспосито. – Потом ты не можешь заснуть ночью.
– Я знаю. Где ты был? – спросила донья Виктория. Когда он наклонился к ней, она почуяла запах виски. Однако он никогда не пил, разве что рюмочку портвейна по вечерам за компанию с ней.
– Недалеко, прогуливался, – неопределенно ответил адвокат.
Она решила не расспрашивать и снова посмотрела в темноту за окном. Ноябрьские вечера тянулись бесконечно долго. Донья Виктория почувствовала необходимость дойти до уборной – она уже давно сидела не вставая. Она оперлась о подлокотники и попыталась подняться, но с удивлением обнаружила, что впервые ноги ослушались ее – они были словно ватные. Донья Виктория сделала вид, что все в порядке, но Октавио заметил, как ей трудно, и заботливо помог встать. Она подумала, что никогда так не нуждалась в его обществе, как сейчас.
– Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, – сказала сеньора. Она впервые поддалась слабости, до сих пор запретной для последней наследницы одной из тех старинных провинциальных родов, представители которых, не будучи знатными, все же никогда не теряли достоинства, никогда не просили денег в долг, могли позволить себе не ходить по магазинам и в домах которых сменялись целые поколения слуг.
Донья Виктория вышла из комнаты, и Октавио остался один, оглядываясь вокруг и думая, что теперь, когда тяжба за землю окончательно проиграна, когда даже компромисс между сторонами невозможен, уже нет смысла приезжать в Бреду так часто. Здесь остается лишь этот дом и еще несколько небольших земельных участков, которые кормят Габино. Теперь надо будет отдать все силы адвокатской практике в Мадриде. За долгие годы судебных процессов почти иссякли все их накопления, – а ведь была надежда на их возмещение, – отныне им будет трудно платить жалованье служанке, которая следит за домом в течение года.
Донья Виктория вернулась, и в этот момент в дверь постучали. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, оба опасаясь прихода одного и того же человека и прислушиваясь к тихим шагам служанки, шуму отодвигаемого засова и еле слышному голосу, – они уже знали, кому он принадлежит.
– Сеньор Рикардо Купидо, – войдя в комнату, подтвердила девушка и осталась ждать ответа.
– Ты хочешь говорить с ним? – спросила наконец донья Виктория.
– Думаю, другого выхода нет.
– Скажи ему, пусть войдет.
Донья Виктория поспешила сесть в кресло, словно высокая спинка могла защитить ее от опасности; она интуитивно чувствовала угрозу в визите детектива – вряд ли он пришел задавать вопросы, сейчас он мог лишь принести ответы, до сих пор остававшиеся неизвестными. Октавио приблизился к сеньоре и встал позади кресла. Она почувствовала, как руки его оперлись совсем близко от ее головы, от тонких и седых, словно паутина, волос. В первый раз донья Виктория не распознала, что это был за жест – то ли Октавио хотел защитить ее, то ли боялся и, наоборот, пытался за ней спрятаться.
Из своего убежища они увидели, как служанка открыла дверь, пропустила в комнату детектива и вышла, удостоверившись, что в ее услугах не нуждаются.
Купидо приветствовал их теми же словами, что и обычно, но оба заметили, что голос его слегка дрожит от волнения.
– Октавио, пожалуйста, коньяк, – попросила донья Виктория, делая вид, что им нечего боятся, – обычные жесты легкого недоверия и превосходства по отношению к непрошеным гостям.
Адвокат налил две рюмки коньяку и бокал портвейна. Все трое отпили по глотку, медля с началом разговора, словно никто не знал, с чего начать.
– У вас еще остались к нам вопросы? – нарушила наконец молчание донья Виктория.
– Нет, – ответил детектив. – Уже нет. Сегодня я пришел к вам с ответами.
– Можете начинать, – велела она вызывающим и горделивым тоном.
– Не хватает только еще одного гостя, – сказал Купидо.
Донья Виктория и Октавио вопросительно посмотрели друг на друга.
– Что это значит? – спросил адвокат.
– Я пригласил сюда еще одного необходимого мне свидетеля. Он вот-вот будет здесь. У него очень мощный мотоцикл.
Купидо заметил, как Эспосито быстро глянул на телефон, но не двинулся с места.
– Что вы себе позволяете? – гневно воскликнула донья Виктория. – Как вы смеете приглашать кого-то в чужой дом?
Детектив взглянул на нее – ее глаза пылали негодованием, губы дрожали, она дышала часто и шумно.
– Немедленно покиньте этот дом, – приказала донья Виктория. – Не надо было вас пускать. Я с самого начала знала, что вас стоит остерегаться.
– Хорошо, – согласился Купидо. – Я подожду рядом, на улице. Но как только я выйду, вы начнете спрашивать друг друга: а что ему известно? Чего нам надлежит остерегаться по-настоящему?
Рикардо не успел сделать и шага, когда раздались два осторожных удара дверного молотка, словно знаменующих приход главного гостя. Детектив только этого и ждал и сразу успокоился – стук в дверь изменил ситуацию, теперь его прогонять не будут. Послышались семенящие шажки служанки, и до собравшихся в комнате донеслись еле слышные обрывки фраз.
– Спрашивают вас, – сказала девушка, войдя в гостиную и обращаясь к Эспосито. – Не представились.
Адвокат направился было в сторону коридора, но Купидо вынул из кармана пиджака две фотографии и бросил их на маленький столик рядом с рюмками.
Эспосито и донья Виктория склонились над ними. На одном снимке были запечатлены Глория и Маркос Англада, сидящие друг против друга; они улыбались, взявшись за руки. А между ними, на стене, виднелась размытая фотография выпускников. Другой снимок, зернистый, являл собой увеличенную во много раз деталь этого самого портрета, а точнее – одно из лиц. Казалось, его извлекли из общего снимка, как какую-нибудь окаменелость во время археологических раскопок. Здесь он выглядел лет на пять-шесть моложе – лицо более бледное и осунувшееся, растерянное и напряженное перед камерой, но не узнать его было трудно. Под изображением, несмотря на некоторую нечеткость в очертаниях букв, проглядывало имя: Октавио Эспосито Бланко.
Купидо молча ожидал их реакции. Эспосито взглянул на донью Викторию, словно чувствуя, что должен объясниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Октавио, – позвала она из мрака нежным голосом, каким всегда говорила с ним.
Он включил свет. Старинная бронзовая люстра с шестью лампочками и стеклянными подвесками осветила седую голову доньи Виктории, на секунду даже ослепив старуху, но она посчитала, что это к лучшему: резкое сужение зрачков – хорошее оправдание влажным глазам.
– Почему ты сидишь без света? – спросил он удивленно.
– Я заснула.
Он наклонился к ней, чмокнул в щеку и посмотрел пристально, как врач на пациента.
– Тебе не стоит спать днем, – мягко упрекнул ее Эспосито. – Потом ты не можешь заснуть ночью.
– Я знаю. Где ты был? – спросила донья Виктория. Когда он наклонился к ней, она почуяла запах виски. Однако он никогда не пил, разве что рюмочку портвейна по вечерам за компанию с ней.
– Недалеко, прогуливался, – неопределенно ответил адвокат.
Она решила не расспрашивать и снова посмотрела в темноту за окном. Ноябрьские вечера тянулись бесконечно долго. Донья Виктория почувствовала необходимость дойти до уборной – она уже давно сидела не вставая. Она оперлась о подлокотники и попыталась подняться, но с удивлением обнаружила, что впервые ноги ослушались ее – они были словно ватные. Донья Виктория сделала вид, что все в порядке, но Октавио заметил, как ей трудно, и заботливо помог встать. Она подумала, что никогда так не нуждалась в его обществе, как сейчас.
– Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, – сказала сеньора. Она впервые поддалась слабости, до сих пор запретной для последней наследницы одной из тех старинных провинциальных родов, представители которых, не будучи знатными, все же никогда не теряли достоинства, никогда не просили денег в долг, могли позволить себе не ходить по магазинам и в домах которых сменялись целые поколения слуг.
Донья Виктория вышла из комнаты, и Октавио остался один, оглядываясь вокруг и думая, что теперь, когда тяжба за землю окончательно проиграна, когда даже компромисс между сторонами невозможен, уже нет смысла приезжать в Бреду так часто. Здесь остается лишь этот дом и еще несколько небольших земельных участков, которые кормят Габино. Теперь надо будет отдать все силы адвокатской практике в Мадриде. За долгие годы судебных процессов почти иссякли все их накопления, – а ведь была надежда на их возмещение, – отныне им будет трудно платить жалованье служанке, которая следит за домом в течение года.
Донья Виктория вернулась, и в этот момент в дверь постучали. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, оба опасаясь прихода одного и того же человека и прислушиваясь к тихим шагам служанки, шуму отодвигаемого засова и еле слышному голосу, – они уже знали, кому он принадлежит.
– Сеньор Рикардо Купидо, – войдя в комнату, подтвердила девушка и осталась ждать ответа.
– Ты хочешь говорить с ним? – спросила наконец донья Виктория.
– Думаю, другого выхода нет.
– Скажи ему, пусть войдет.
Донья Виктория поспешила сесть в кресло, словно высокая спинка могла защитить ее от опасности; она интуитивно чувствовала угрозу в визите детектива – вряд ли он пришел задавать вопросы, сейчас он мог лишь принести ответы, до сих пор остававшиеся неизвестными. Октавио приблизился к сеньоре и встал позади кресла. Она почувствовала, как руки его оперлись совсем близко от ее головы, от тонких и седых, словно паутина, волос. В первый раз донья Виктория не распознала, что это был за жест – то ли Октавио хотел защитить ее, то ли боялся и, наоборот, пытался за ней спрятаться.
Из своего убежища они увидели, как служанка открыла дверь, пропустила в комнату детектива и вышла, удостоверившись, что в ее услугах не нуждаются.
Купидо приветствовал их теми же словами, что и обычно, но оба заметили, что голос его слегка дрожит от волнения.
– Октавио, пожалуйста, коньяк, – попросила донья Виктория, делая вид, что им нечего боятся, – обычные жесты легкого недоверия и превосходства по отношению к непрошеным гостям.
Адвокат налил две рюмки коньяку и бокал портвейна. Все трое отпили по глотку, медля с началом разговора, словно никто не знал, с чего начать.
– У вас еще остались к нам вопросы? – нарушила наконец молчание донья Виктория.
– Нет, – ответил детектив. – Уже нет. Сегодня я пришел к вам с ответами.
– Можете начинать, – велела она вызывающим и горделивым тоном.
– Не хватает только еще одного гостя, – сказал Купидо.
Донья Виктория и Октавио вопросительно посмотрели друг на друга.
– Что это значит? – спросил адвокат.
– Я пригласил сюда еще одного необходимого мне свидетеля. Он вот-вот будет здесь. У него очень мощный мотоцикл.
Купидо заметил, как Эспосито быстро глянул на телефон, но не двинулся с места.
– Что вы себе позволяете? – гневно воскликнула донья Виктория. – Как вы смеете приглашать кого-то в чужой дом?
Детектив взглянул на нее – ее глаза пылали негодованием, губы дрожали, она дышала часто и шумно.
– Немедленно покиньте этот дом, – приказала донья Виктория. – Не надо было вас пускать. Я с самого начала знала, что вас стоит остерегаться.
– Хорошо, – согласился Купидо. – Я подожду рядом, на улице. Но как только я выйду, вы начнете спрашивать друг друга: а что ему известно? Чего нам надлежит остерегаться по-настоящему?
Рикардо не успел сделать и шага, когда раздались два осторожных удара дверного молотка, словно знаменующих приход главного гостя. Детектив только этого и ждал и сразу успокоился – стук в дверь изменил ситуацию, теперь его прогонять не будут. Послышались семенящие шажки служанки, и до собравшихся в комнате донеслись еле слышные обрывки фраз.
– Спрашивают вас, – сказала девушка, войдя в гостиную и обращаясь к Эспосито. – Не представились.
Адвокат направился было в сторону коридора, но Купидо вынул из кармана пиджака две фотографии и бросил их на маленький столик рядом с рюмками.
Эспосито и донья Виктория склонились над ними. На одном снимке были запечатлены Глория и Маркос Англада, сидящие друг против друга; они улыбались, взявшись за руки. А между ними, на стене, виднелась размытая фотография выпускников. Другой снимок, зернистый, являл собой увеличенную во много раз деталь этого самого портрета, а точнее – одно из лиц. Казалось, его извлекли из общего снимка, как какую-нибудь окаменелость во время археологических раскопок. Здесь он выглядел лет на пять-шесть моложе – лицо более бледное и осунувшееся, растерянное и напряженное перед камерой, но не узнать его было трудно. Под изображением, несмотря на некоторую нечеткость в очертаниях букв, проглядывало имя: Октавио Эспосито Бланко.
Купидо молча ожидал их реакции. Эспосито взглянул на донью Викторию, словно чувствуя, что должен объясниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79