-
Ведь художник - это от слова "худо". Ему хуже всех на свете, но он тя-
нет свою лямку. А вы... Так, обыкновенная женщина. Через год вам надо-
ест газета. Вы найдете что-нибудь другое. Например, будете снимать
фильмы...
Маша оживилась:
- Я об этом еще не думала. А ведь снимать фильмы - это самое заме-
чательное, что может быть. Абдуллаев купит камеру и все необходимое, а
вы, милый Александр Сергеевич, будете играть главную роль!
- Мне главную не надо, - сказал Александр Сергеевич. - Я вам гене-
рала сыграю, но такого... В сценарии это нужно учесть!
- Честно говоря, я сейчас, глядя на вас, подумала, что старики в
тысячу раз интереснее молодых. Жаль, что вы не молодой, а то бы я вас
полюбила.
- Отчего это вам вдруг захотелось любви? Вам ее не хватает?
- Вам я могу сказать. Очень не хватает. То есть она у меня бывает
почти что каждый день, но мне этого мало. Я какая-то ненасытная.
Александр Сергеевич погладил ладонью ее спину, потом быстро встал и
пошел в воду.
Алексей задремал у куста, удочка выпала из рук.
- Клюет! - крикнул Александр Сергеевич, выбредая освеженным, в кап-
лях, из воды.
Алексей встрепенулся, медленно вытянул леску из воды и начал сматы-
вать удочку. Маша переплыла реку, вышла на берег, сказала:
- Чей выход?
Сверху послышался голос режиссера:
- Вороны!
- Я поменяю все свои жизненные устои ради свободного перемещения в
пространстве истории, до истории и после истории, я невольница свобо-
ды, выброшенная из небытия биологическим мутным плевком кодирования
осмысленной природы. Что это? Насмешка! Надо мной смеются! Минута люб-
ви и - вот тебе, пожалуйста, появляется человек, с его гуманизмом, ис-
торизмом, философизмом... Я не понимаю. Отказываюсь понимать плевое
дело создания человека и такой огромный трагизм в конце: он умер! Его
плюнули самым банальным образом, даже стыдливым образом, потому что
все люди стесняются этих тем, так вот, его выплюнули - мгновение-жизнь
- и конец. Играйте Рихарда Штрауса! Вот в чем вся бессмыслица нашего
существования - в нашем неволии в плевом деле жизни!
Вошли в калитку. Сначала Маша, затем Алексей, следом, замыкающим,
Александр Сергеевич.
- Что-то я раздумался, и мне хорошо от этого состояния, - сказал
Александр Сергеевич и продолжил: - Вот калитка скрипит, петли заржаве-
ли, хотят быть смазанными. Нужно смазать. Вообще нужно работать, рабо-
тать... Работать над собой.
- Это ваша профессия - работать над собой, - сказал Алексей.
- Это дело всех и каждого, - сказал Александр Сергеевич. - Обратите
внимание, что калитка при входе разных людей скрипит по-разному, слов-
но вживается в наши характеры, и чем хуже человек, тем противнее она
скрипит. Так как калитка скрипит в той или иной мере всегда, то я де-
лаю вывод, что все мы по-своему плохие, нам только кажется, что мы хо-
рошие.
- Александр Сергеевич, вы прекрасны в измерении лета! - воскликнула
Маша. - Утром я проснулась и увидела в трехлитровой стеклянной банке
букет свежесломанной сирени. Солнечный свет падал с тыльной стороны, и
вода в банке источала золотое сияние. Я смотрела на это чудо и как бы
окидывала взором всю свою "плевую" жизнь, и она - жизнь - казалась мне
в эти минуты содержательной и даже счастливой.
Алексей почесал затылок и тоже поддержал тему:
- Знаете, когда светлые густые ветви березы при дуновении ветра
отстраняются, то открывают в глубине растущую сосну, темные ветви ко-
торой напоминают выглядывающего из окошка старика. Если бы человек был
столь же непосредствен, как природа, то он бы не гонялся за счастьем,
а просто был бы счастлив всегда.
- Среди молодой крапивы пробились садовые крупные ландыши, - сказал
Александр Сергеевич и после паузы добавил: - Если бы ландыши цвели
круглый год, то жить было бы скучно. Русский человек непостоянен пото-
му, что живет в непостоянном климате. Зима и лето - суть перепады
настроения русского человека, точнее: от добра ко злу.
Ильинская дремала в кресле-качалке.
- Абдуллаев молодец! - продолжил Александр Сергеевич. - Как ему все
ловко удается. Я представить себе не могу, чтобы я мог придумать нечто
подобное.
- Мало придумать, - сказал Алексей. - Придумщиков у нас хватает.
Осуществить придуманное! Это да!
- И у меня где-то на донышке души - волнение, - сказал Александр
Сергеевич. - Вдруг да вся эта наша райская жизнь кончится. Ну, случит-
ся что-нибудь с Абдуллаевым.
- Случиться может с каждым, - сказал Алексей. - Генеральные секре-
тари хоть и казались вечными, но...
- Это вы правы, - согласился Александр Сергеевич. - Ничего нет веч-
ного... И тем не менее живешь и волнуешься.
- Жизнь - это и есть волнение, - сказал Алексей. - Волнение закан-
чивается со смертью.
- Эта мысль, мысль о смерти, говорит мне о том, что я живу, - ска-
зал Александр Сергеевич. - То есть я хочу сказать, что смерть подчер-
кивает жизнь!
Приехали Миша и Абдуллаев. Они шли от калитки улыбаясь и о чем-то
разговаривая. Голосов не было слышно. Абдуллаев нес дыню, а Миша - ог-
ромный арбуз. На площадке перед домом стояла корзина, Миша не заметил
ее, споткнулся и выронил арбуз. Арбуз раскололся с хрустом и забрызгал
красными пятнами белый костюм Абдуллаева.
- Ух, черт! - воскликнул Миша.
- Ничего, очаровательные мои! - сказал Абдуллаев.
- Бывает, - сказал Александр Сергеевич.
- Какой вы неловкий, - сказала Ильинская.
- Арбуз-то был спелый! - огорчился Алексей.
- А я все равно попробую, - сказала Маша, нагибаясь к красной саха-
ристой мякоти.
Она упала на колени и стала жадно есть арбуз.
- Когда бы здесь никого не было, - сказал Миша, - с ели слетела б
ворона прямо на расколовшийся арбуз. А услышав, что кто-то выходит из
дому, схватила бы, как и ты, Маша, огромный кусок и как-то боком взле-
тела на дерево, и под ней закачалась бы ветка. Маша, взлети на дерево!
Маша рассмеялась, но с колен не встала, продолжая есть арбуз.
Миша указал рукой куда-то в правую кулису и задумчиво сказал:
- Этот старый дуб еще неделю назад стоял, как больной, без листьев
среди уже вовсю зазеленевших деревьев, стоял как усыхающий, но, пере-
жив вызванные, по народным поверьям, собственным пробуждением холода,
разом ударил всею своей кудрявой мощью.
Все посмотрели на предполагаемый дуб в правой кулисе.
На террасе сели обедать. Подали утиную шейку фаршированную, форшмак
в булке, борщ, телятину, запеченную в молочном соусе.
- Если сегодня не будет дождя, - сказала Ильинская, - то его не бу-
дет сорок дней.
- Помню, месяц не могли снимать, потому что шел дождь, - сказал
Александр Сергеевич. - Я тогда играл комиссара с четырьмя ромбами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Ведь художник - это от слова "худо". Ему хуже всех на свете, но он тя-
нет свою лямку. А вы... Так, обыкновенная женщина. Через год вам надо-
ест газета. Вы найдете что-нибудь другое. Например, будете снимать
фильмы...
Маша оживилась:
- Я об этом еще не думала. А ведь снимать фильмы - это самое заме-
чательное, что может быть. Абдуллаев купит камеру и все необходимое, а
вы, милый Александр Сергеевич, будете играть главную роль!
- Мне главную не надо, - сказал Александр Сергеевич. - Я вам гене-
рала сыграю, но такого... В сценарии это нужно учесть!
- Честно говоря, я сейчас, глядя на вас, подумала, что старики в
тысячу раз интереснее молодых. Жаль, что вы не молодой, а то бы я вас
полюбила.
- Отчего это вам вдруг захотелось любви? Вам ее не хватает?
- Вам я могу сказать. Очень не хватает. То есть она у меня бывает
почти что каждый день, но мне этого мало. Я какая-то ненасытная.
Александр Сергеевич погладил ладонью ее спину, потом быстро встал и
пошел в воду.
Алексей задремал у куста, удочка выпала из рук.
- Клюет! - крикнул Александр Сергеевич, выбредая освеженным, в кап-
лях, из воды.
Алексей встрепенулся, медленно вытянул леску из воды и начал сматы-
вать удочку. Маша переплыла реку, вышла на берег, сказала:
- Чей выход?
Сверху послышался голос режиссера:
- Вороны!
- Я поменяю все свои жизненные устои ради свободного перемещения в
пространстве истории, до истории и после истории, я невольница свобо-
ды, выброшенная из небытия биологическим мутным плевком кодирования
осмысленной природы. Что это? Насмешка! Надо мной смеются! Минута люб-
ви и - вот тебе, пожалуйста, появляется человек, с его гуманизмом, ис-
торизмом, философизмом... Я не понимаю. Отказываюсь понимать плевое
дело создания человека и такой огромный трагизм в конце: он умер! Его
плюнули самым банальным образом, даже стыдливым образом, потому что
все люди стесняются этих тем, так вот, его выплюнули - мгновение-жизнь
- и конец. Играйте Рихарда Штрауса! Вот в чем вся бессмыслица нашего
существования - в нашем неволии в плевом деле жизни!
Вошли в калитку. Сначала Маша, затем Алексей, следом, замыкающим,
Александр Сергеевич.
- Что-то я раздумался, и мне хорошо от этого состояния, - сказал
Александр Сергеевич и продолжил: - Вот калитка скрипит, петли заржаве-
ли, хотят быть смазанными. Нужно смазать. Вообще нужно работать, рабо-
тать... Работать над собой.
- Это ваша профессия - работать над собой, - сказал Алексей.
- Это дело всех и каждого, - сказал Александр Сергеевич. - Обратите
внимание, что калитка при входе разных людей скрипит по-разному, слов-
но вживается в наши характеры, и чем хуже человек, тем противнее она
скрипит. Так как калитка скрипит в той или иной мере всегда, то я де-
лаю вывод, что все мы по-своему плохие, нам только кажется, что мы хо-
рошие.
- Александр Сергеевич, вы прекрасны в измерении лета! - воскликнула
Маша. - Утром я проснулась и увидела в трехлитровой стеклянной банке
букет свежесломанной сирени. Солнечный свет падал с тыльной стороны, и
вода в банке источала золотое сияние. Я смотрела на это чудо и как бы
окидывала взором всю свою "плевую" жизнь, и она - жизнь - казалась мне
в эти минуты содержательной и даже счастливой.
Алексей почесал затылок и тоже поддержал тему:
- Знаете, когда светлые густые ветви березы при дуновении ветра
отстраняются, то открывают в глубине растущую сосну, темные ветви ко-
торой напоминают выглядывающего из окошка старика. Если бы человек был
столь же непосредствен, как природа, то он бы не гонялся за счастьем,
а просто был бы счастлив всегда.
- Среди молодой крапивы пробились садовые крупные ландыши, - сказал
Александр Сергеевич и после паузы добавил: - Если бы ландыши цвели
круглый год, то жить было бы скучно. Русский человек непостоянен пото-
му, что живет в непостоянном климате. Зима и лето - суть перепады
настроения русского человека, точнее: от добра ко злу.
Ильинская дремала в кресле-качалке.
- Абдуллаев молодец! - продолжил Александр Сергеевич. - Как ему все
ловко удается. Я представить себе не могу, чтобы я мог придумать нечто
подобное.
- Мало придумать, - сказал Алексей. - Придумщиков у нас хватает.
Осуществить придуманное! Это да!
- И у меня где-то на донышке души - волнение, - сказал Александр
Сергеевич. - Вдруг да вся эта наша райская жизнь кончится. Ну, случит-
ся что-нибудь с Абдуллаевым.
- Случиться может с каждым, - сказал Алексей. - Генеральные секре-
тари хоть и казались вечными, но...
- Это вы правы, - согласился Александр Сергеевич. - Ничего нет веч-
ного... И тем не менее живешь и волнуешься.
- Жизнь - это и есть волнение, - сказал Алексей. - Волнение закан-
чивается со смертью.
- Эта мысль, мысль о смерти, говорит мне о том, что я живу, - ска-
зал Александр Сергеевич. - То есть я хочу сказать, что смерть подчер-
кивает жизнь!
Приехали Миша и Абдуллаев. Они шли от калитки улыбаясь и о чем-то
разговаривая. Голосов не было слышно. Абдуллаев нес дыню, а Миша - ог-
ромный арбуз. На площадке перед домом стояла корзина, Миша не заметил
ее, споткнулся и выронил арбуз. Арбуз раскололся с хрустом и забрызгал
красными пятнами белый костюм Абдуллаева.
- Ух, черт! - воскликнул Миша.
- Ничего, очаровательные мои! - сказал Абдуллаев.
- Бывает, - сказал Александр Сергеевич.
- Какой вы неловкий, - сказала Ильинская.
- Арбуз-то был спелый! - огорчился Алексей.
- А я все равно попробую, - сказала Маша, нагибаясь к красной саха-
ристой мякоти.
Она упала на колени и стала жадно есть арбуз.
- Когда бы здесь никого не было, - сказал Миша, - с ели слетела б
ворона прямо на расколовшийся арбуз. А услышав, что кто-то выходит из
дому, схватила бы, как и ты, Маша, огромный кусок и как-то боком взле-
тела на дерево, и под ней закачалась бы ветка. Маша, взлети на дерево!
Маша рассмеялась, но с колен не встала, продолжая есть арбуз.
Миша указал рукой куда-то в правую кулису и задумчиво сказал:
- Этот старый дуб еще неделю назад стоял, как больной, без листьев
среди уже вовсю зазеленевших деревьев, стоял как усыхающий, но, пере-
жив вызванные, по народным поверьям, собственным пробуждением холода,
разом ударил всею своей кудрявой мощью.
Все посмотрели на предполагаемый дуб в правой кулисе.
На террасе сели обедать. Подали утиную шейку фаршированную, форшмак
в булке, борщ, телятину, запеченную в молочном соусе.
- Если сегодня не будет дождя, - сказала Ильинская, - то его не бу-
дет сорок дней.
- Помню, месяц не могли снимать, потому что шел дождь, - сказал
Александр Сергеевич. - Я тогда играл комиссара с четырьмя ромбами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11