Она отдыхает, а я по лесу шастаю, мышей, словно кот, ловлю и лупоглазой ношу.
"Нет, - думаю, - эдак мы не то что орла, синицу, и ту не высидим". Выбросил я сову вон и на ее место в гнездо аиста посадил.
Только аист не лучше совы оказался: посидел немного, обогрел ноги, выпрыгнул из гнезда, набок его свернул и вышагивает по бочке. Походит-походит, станет на одной ноге и задумается: то ли аист из яйца появился, то ли яйцо из аиста, никак решить не может.
Видно, старый холостяк попался.
Вышел я из терпения, прогнал аиста, купил по случаю у проезжих цыган индюка. Он-то и высидел орленка.
Не прошло и недели - вылупился ненасытный малютка. Продолбил скорлупу, высунул наружу лысую голову и сразу же, не умывшись, не поздоровавшись, рот разинул, да так, что легкие и желудок рассмотреть можно. Давай, мол, корми. Пищит отчаянно и рот все шире разевает. Ни глаз, ни самой птицы не видать, одна глотка разинутая.
Кормил-кормил я его, все не мог накормить досыта, все ему, ненасытному, мало и мало. Лопал за троих, а рос только за себя, хитрец. Стал он подрастать, вылез из гнезда, по бочке вперевалочку заковылял, ахнул я от удивленья. Что за диковинное создание! Вроде орел и не орел. От аиста ему достались длинные красные ноги, от утки - перепончатые лапки со страшными изогнутыми орлиными когтями, от индюка он унаследовал расфуфыренный хвост, голос - от курицы, глаза - от совы, от орла-батюшки - хищный клюв, от орлицы-матушки - могучие крылья.
Немыслимое это было существо. По ночам снилось. Чюпкус его боялся, Лупкус пугался, а медвежонок стороной обходил. "Вот так приобретение", разочарованно думал я, и на мой заплывший глаз горькая слеза набегала. Потом привык маленько, притерпелся и даже стал подумывать, что все это не так уж плохо:
"Ну что ж, что чудище? А вдруг он вырастет мудрый, как аист? Станет плавать, как утка? Будет красив, как индюк, смирен, как курица? Днем сможет видеть, как орел, а ночью - как сова? Да ведь это получится царь-птица. И все охотники мира станут мне завидовать".
Когда птенец подрос, стал я ломать голову, какое имя ему дать, как назвать это диковинное создание. То ли окрестить орлоаистом, то ли куроуткой, то ли совоиндюком? Куроаистом? Совоорлом? Или лучше куроаистоиндюком? А может, все в одну кучу: куроаистосовоуткоиндюкоорел? Белиберда какая-то. Язык поломаешь, пока выговоришь имечко. И решил я по семейной традиции назвать его Тупкусом, бабушка всегда петухов дворовых этой кличкой наделяла.
Когда Тупкус подрос, стал я дрессировать это многоптичье отродье, стал ремеслу охотничьему обучать. Перво-наперво морил его три ночи голодом, три дня спать не давал. Потом нахлобучил ему на голову шапочку, специально сшитую для такого случая, чтоб ничего не видел, спутал покрепче лапы, чтоб не царапался. И в таком виде посадил себе на руку. Ношу, как драгоценность. Устанет рука, сажаю Тупкуса на жердочку, привязанную к толстой ветке, и раскачиваю. Качаю, качаю, пока до обалдения не укачаю. Как увижу, что он дошел до обалдения, снимаю с глаз повязку, распутываю лапы и даю мяса вдоволь.
Потом стал сажать Тупкуса на ветви дерева повыше. А сам отбегу в сторонку, мясо в руке держу. Стоит Тупкусу увидеть мою согнутую руку, как он тотчас взовьется, подлетит стремглав и отнимет у меня положенное угощение. А еще перед тем, как дать ему мяса кусочек, я громко свистел. Через месяц мой ученик, заслышав посвист, находил меня в самом укромном уголке и отнимал то, что ему причиталось.
Под конец я смастерил чучело лисицы и стал класть корм чучелу на голову. Поначалу Тупкус шарахался в испуге, но потом свыкся. Стоило ему увидеть рыжий лисий мех, даже рыжий клочок, как он вихрем налетал и трепал шкуру, добираясь до спрятанного мяса. Еще через денек-другой я начал таскать чучело на веревке. Тупкус настигал лису, вонзал свои страшные когти в чучело и до тех пор терзал его, пока не находил мясо.
В конце лета мы вышли с Тупкусом на первую охоту. Почуяв волю, Тупкус взмахнул могучими крыльями, заклекотал по-орлиному, закудахтал по-куриному и взмыл в поднебесье.
- Куд, куд-кудакшт! Клё-клё-клё, - кричал он, деревья дрожали, земля сотрясалась. - Куд, куд-кудакшт! Клё, клё, клё, - он кувыркался, камнем падал вниз, снова взмывал и парил в небе, описывая широкие круги, а все птицы в округе таращили глаза, вертели головами и ничего не могли понять. Даже самые удалые петухи не могли сообразить, откуда такая диковинная курица появилась.
Обманчивый голос Тупкуса всех лисиц в округе соблазнил, всех ястребов и соколов приманил, под конец примчалась и та хитрюга, что у меня курицу умыкнула да еще утку на обед утащила. Я эту воровку по белому пятну на лбу опознал.
"Ну, - думаю, - теперь Тупкус вам покажет, как охотятся дипломированные охотники! Сложит крылья и камнем на добычу!.."
Так и случилось.
Как слетелись на его голос крылатые разбойники, что туча черная, испугался мой орел, сложил крылья и камнем упал... в болото. Упал и спрятался в осоке. Попробуй, достань его оттуда! Плавает с утками, с аистами вышагивает по кочкам, на лугу за лягушками охотится и посмеивается над всеми лисами и ястребами.
Меня от стыда за него даже жаром обдало. Кричу ему, свищу ему, а он вроде и не слышит, бессовестный. Журавли с аистами сообразили, что за птица к ним примазаться хочет, и давай его крыльями лупить, клювами длинными долбить, только слышно - лупть, дзюбть, пипть, тупть... И тогда не выдержало орлиное сердце Тупкуса, взыграло. Не смеют ничтожные пожиратели лягушек издеваться над ним, потомком царя птиц! Ка-ак разъярится мой Тупкус, как взовьется, одному сдачи, другому - придачи, и стал дубасить да колошматить болотную рать, кого клюнет, кого двинет, кому наподдаст. Вмиг разметал противников, разбежались они, в три погибели согнувшись, в камышах попрятались, кряхтят, бока помятые почесывают.
А мы хохотали, а мы со смеху покатывались. Мне так и вовсе пришлось бока придерживать, чтоб не лопнуть от хохота. Чюпкус прыгал от восторга и звонким лаем заливался, даже Лупкус улыбался, раздвинув свои лошадиные губы. Только медвежонка смех не брал, ни разу даже не кувыркнулся, несмышленыш.
Расправившись с врагами, Тупкус взмыл высоко в небо и как заклекочет, как закудахчет, как заухает.
То был победный Тупкусов клич!
С тех пор он больше никого не боялся и ни от кого не прятался - ни в воде, ни в траве, ни даже в подушках. Вот тогда-то к нам и вернулось хорошее настроение и веселье, которые мы совсем было растеряли в этой мрачной, продымленной Нейлонии.
- Хе, хе!
Кто по счастью тужит, с тем оно не дружит. А кто отбивается, за тем оно гоняется.
ДОМА
Катился, катился я, как камешек в Нямунасе, и к осени докатился до родных мест. Соседи давно считали меня погибшим. Не раз по мне поминки справляли, из голенищ залпами палили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
"Нет, - думаю, - эдак мы не то что орла, синицу, и ту не высидим". Выбросил я сову вон и на ее место в гнездо аиста посадил.
Только аист не лучше совы оказался: посидел немного, обогрел ноги, выпрыгнул из гнезда, набок его свернул и вышагивает по бочке. Походит-походит, станет на одной ноге и задумается: то ли аист из яйца появился, то ли яйцо из аиста, никак решить не может.
Видно, старый холостяк попался.
Вышел я из терпения, прогнал аиста, купил по случаю у проезжих цыган индюка. Он-то и высидел орленка.
Не прошло и недели - вылупился ненасытный малютка. Продолбил скорлупу, высунул наружу лысую голову и сразу же, не умывшись, не поздоровавшись, рот разинул, да так, что легкие и желудок рассмотреть можно. Давай, мол, корми. Пищит отчаянно и рот все шире разевает. Ни глаз, ни самой птицы не видать, одна глотка разинутая.
Кормил-кормил я его, все не мог накормить досыта, все ему, ненасытному, мало и мало. Лопал за троих, а рос только за себя, хитрец. Стал он подрастать, вылез из гнезда, по бочке вперевалочку заковылял, ахнул я от удивленья. Что за диковинное создание! Вроде орел и не орел. От аиста ему достались длинные красные ноги, от утки - перепончатые лапки со страшными изогнутыми орлиными когтями, от индюка он унаследовал расфуфыренный хвост, голос - от курицы, глаза - от совы, от орла-батюшки - хищный клюв, от орлицы-матушки - могучие крылья.
Немыслимое это было существо. По ночам снилось. Чюпкус его боялся, Лупкус пугался, а медвежонок стороной обходил. "Вот так приобретение", разочарованно думал я, и на мой заплывший глаз горькая слеза набегала. Потом привык маленько, притерпелся и даже стал подумывать, что все это не так уж плохо:
"Ну что ж, что чудище? А вдруг он вырастет мудрый, как аист? Станет плавать, как утка? Будет красив, как индюк, смирен, как курица? Днем сможет видеть, как орел, а ночью - как сова? Да ведь это получится царь-птица. И все охотники мира станут мне завидовать".
Когда птенец подрос, стал я ломать голову, какое имя ему дать, как назвать это диковинное создание. То ли окрестить орлоаистом, то ли куроуткой, то ли совоиндюком? Куроаистом? Совоорлом? Или лучше куроаистоиндюком? А может, все в одну кучу: куроаистосовоуткоиндюкоорел? Белиберда какая-то. Язык поломаешь, пока выговоришь имечко. И решил я по семейной традиции назвать его Тупкусом, бабушка всегда петухов дворовых этой кличкой наделяла.
Когда Тупкус подрос, стал я дрессировать это многоптичье отродье, стал ремеслу охотничьему обучать. Перво-наперво морил его три ночи голодом, три дня спать не давал. Потом нахлобучил ему на голову шапочку, специально сшитую для такого случая, чтоб ничего не видел, спутал покрепче лапы, чтоб не царапался. И в таком виде посадил себе на руку. Ношу, как драгоценность. Устанет рука, сажаю Тупкуса на жердочку, привязанную к толстой ветке, и раскачиваю. Качаю, качаю, пока до обалдения не укачаю. Как увижу, что он дошел до обалдения, снимаю с глаз повязку, распутываю лапы и даю мяса вдоволь.
Потом стал сажать Тупкуса на ветви дерева повыше. А сам отбегу в сторонку, мясо в руке держу. Стоит Тупкусу увидеть мою согнутую руку, как он тотчас взовьется, подлетит стремглав и отнимет у меня положенное угощение. А еще перед тем, как дать ему мяса кусочек, я громко свистел. Через месяц мой ученик, заслышав посвист, находил меня в самом укромном уголке и отнимал то, что ему причиталось.
Под конец я смастерил чучело лисицы и стал класть корм чучелу на голову. Поначалу Тупкус шарахался в испуге, но потом свыкся. Стоило ему увидеть рыжий лисий мех, даже рыжий клочок, как он вихрем налетал и трепал шкуру, добираясь до спрятанного мяса. Еще через денек-другой я начал таскать чучело на веревке. Тупкус настигал лису, вонзал свои страшные когти в чучело и до тех пор терзал его, пока не находил мясо.
В конце лета мы вышли с Тупкусом на первую охоту. Почуяв волю, Тупкус взмахнул могучими крыльями, заклекотал по-орлиному, закудахтал по-куриному и взмыл в поднебесье.
- Куд, куд-кудакшт! Клё-клё-клё, - кричал он, деревья дрожали, земля сотрясалась. - Куд, куд-кудакшт! Клё, клё, клё, - он кувыркался, камнем падал вниз, снова взмывал и парил в небе, описывая широкие круги, а все птицы в округе таращили глаза, вертели головами и ничего не могли понять. Даже самые удалые петухи не могли сообразить, откуда такая диковинная курица появилась.
Обманчивый голос Тупкуса всех лисиц в округе соблазнил, всех ястребов и соколов приманил, под конец примчалась и та хитрюга, что у меня курицу умыкнула да еще утку на обед утащила. Я эту воровку по белому пятну на лбу опознал.
"Ну, - думаю, - теперь Тупкус вам покажет, как охотятся дипломированные охотники! Сложит крылья и камнем на добычу!.."
Так и случилось.
Как слетелись на его голос крылатые разбойники, что туча черная, испугался мой орел, сложил крылья и камнем упал... в болото. Упал и спрятался в осоке. Попробуй, достань его оттуда! Плавает с утками, с аистами вышагивает по кочкам, на лугу за лягушками охотится и посмеивается над всеми лисами и ястребами.
Меня от стыда за него даже жаром обдало. Кричу ему, свищу ему, а он вроде и не слышит, бессовестный. Журавли с аистами сообразили, что за птица к ним примазаться хочет, и давай его крыльями лупить, клювами длинными долбить, только слышно - лупть, дзюбть, пипть, тупть... И тогда не выдержало орлиное сердце Тупкуса, взыграло. Не смеют ничтожные пожиратели лягушек издеваться над ним, потомком царя птиц! Ка-ак разъярится мой Тупкус, как взовьется, одному сдачи, другому - придачи, и стал дубасить да колошматить болотную рать, кого клюнет, кого двинет, кому наподдаст. Вмиг разметал противников, разбежались они, в три погибели согнувшись, в камышах попрятались, кряхтят, бока помятые почесывают.
А мы хохотали, а мы со смеху покатывались. Мне так и вовсе пришлось бока придерживать, чтоб не лопнуть от хохота. Чюпкус прыгал от восторга и звонким лаем заливался, даже Лупкус улыбался, раздвинув свои лошадиные губы. Только медвежонка смех не брал, ни разу даже не кувыркнулся, несмышленыш.
Расправившись с врагами, Тупкус взмыл высоко в небо и как заклекочет, как закудахчет, как заухает.
То был победный Тупкусов клич!
С тех пор он больше никого не боялся и ни от кого не прятался - ни в воде, ни в траве, ни даже в подушках. Вот тогда-то к нам и вернулось хорошее настроение и веселье, которые мы совсем было растеряли в этой мрачной, продымленной Нейлонии.
- Хе, хе!
Кто по счастью тужит, с тем оно не дружит. А кто отбивается, за тем оно гоняется.
ДОМА
Катился, катился я, как камешек в Нямунасе, и к осени докатился до родных мест. Соседи давно считали меня погибшим. Не раз по мне поминки справляли, из голенищ залпами палили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35