"Родные мои товарищи из радиопередач.
Может, вам покажется чудным мое стариковское послание. Скажете: "Ишь, дед, ему помирать самая пора, а он вона чего надумал!"
Вскорости, точнее говоря, 11 марта стукнет ровно пятьдесят годков, как обвенчался я с моей Полинушкой.
И вот 11 марта вечерком сберутся у нас ради такого события сродственники, дети и внуки. А у меня, скажу не хвастая, одних только внучат обоего пола девять голов! И вот, хорошие вы мои, нижайшая к вам просьба. Уважьте старого дурня, сыграйте по радио песенку "Знакомое окошко" и непременно присовокупьте: "Передаем, значит, по личной просьбе персонального пенсионера Митрохина Кондратия Максимовича, каковой в сей вечер отмечает золотую годовщину своей свадьбы".
"Знакомое окошко" исполните потому, как именно эту песенку не единожды певал я моей Полинушке, когда был молод и ухаживал за ней и торчмя торчал под ее окошком.
Так что, будьте столь ласковы, не откажите старику..."
Подобные письма Грачев читал не раз. То какой-нибудь моряк просил исполнить "Раскинулось море широко", то шахтер в день своего рождения просил дать по радио что-нибудь "насчет уголька", то девушка, уехавшая на целину, просила сыграть "До свиданья, мама, не горюй", это будет приветом от нее матери.
Но письмо старика чем-то тронуло его.
"Золотая свадьба!" - Грачев даже покрутил головой. Ему, молодому, пятидесятилетний юбилей совместной жизни казался чем-то невероятно огромным, как высоченная гора или бескрайний океан (которого он, кстати, никогда в жизни не видел).
Грачев показал письмо Валентине Ивановне, редактору, сидящему за соседним столом, и они тут же решили, что грех не порадовать старика в такой день.
- А что это за "Знакомое окошко?" - насупила брови Валентина Ивановна. - Я что-то не помню...
Грачев тоже не знал такой песенки.
- Может быть, "На окошке на де-е-евичьем, все горел огонек", - негромко пропела Валентина Ивановна. - Впрочем, нет, это песенка военных времен. Сороковые годы. А старик ухаживал за своей Полинушкой еще до революции.
Оба задумались. Грачев позвонил в фонотеку.
- Сейчас Илью Яковлевича заведем, - зажав трубку ладонью, подмигнул он Валентине Ивановне.
Илья Яковлевич - заведующий фонотекой, вспыльчивый, темпераментный - не раз хвастал, что в его фонотеке "все есть".
- Илья Яковлевич, - сказал Грачев. - Тут, понимаете, трудное дельце. Мы прямо в тупике. Да и вам, вероятно, не решить, - он опять подмигнул Валентине Ивановне.
- Что за ребусы?! Не тяните, молодой человек! - загромыхал заведующий фонотекой. - Как-никак у нас на стеллажах шесть тысяч часов звучания.
"Сейчас станет перечислять, чем еще славится его фонотека, - подумал Грачев. - Уникальные записи великих людей, все оперы, все "шумы" и так далее, и так далее".
Он объяснил, что ему нужно.
- "Знакомое окошко"? - переспросил Илья Яковлевич с такой интонацией, что, мол, как не стыдно беспокоить занятых людей по пустякам. - А я-то полагал, вам нужен уникальный Ершов или неизвестная запись Менухина. Через пятнадцать минут, молодой человек, будете иметь свое "Окошко"! - он положил трубку.
Прошло пятнадцать минут, и полчаса, и час, - Илья Яковлевич не звонил. Грачев сам спустился в фонотеку.
Это были сплошь уставленные стеллажами три зала. Они напоминали библиотеку, с той лишь разницей, что на полках хранились не книги, а плоские коробки с пластинками, лентами и пленками, да на столах - всевозможные проигрыватели и магнитофоны.
- Вот, извольте, четыре "Окошка", - сказал Илья Яковлевич. - "У окошка" - музыка Спенсарова, "За окошком" - музыка Голещанова, "Не торчи под окошком моим" - музыка Хлястикова и "Парень с девкой целовались за окном" музыка Пронина. Но... - Илья Яковлевич сдвинул очки на лоб, - все эти песни созданы в двадцатых - тридцатых годах. Ясно, молодой человек?
Грачев молчал.
- Окошек у нас в фонотеке на целый поселок хватит, - усмехнулся Илья Яковлевич. - Но дореволюционных - ни одного. Просто старикан, наверно, перепутал название. Да, господи, ну, прокрутите какое-нибудь из моих четырех окошек, и ваш пенсионер прослезится от умиления. Ему же главное, чтоб на весь свет возвестили: такой-то, имя, отчество, фамилия, сегодня справляет свой юбилей. А "Окошко" - так, довесок...
Да, Грачев это и сам понимал. Можно, конечно, заменить стариковское "Окошко" каким-нибудь другим. Слушатели и не заметят. Да и вообще формально все правильно. Просил "Окошко" - получай "Окошко". А хотел другое - надо было указать композитора и поэта.
И все-таки...
- А знаете, - сказал Грачев, - позвоним-ка Константину Филимоновичу!
Константин Филимонович - известный музыковед, славящийся своей эрудицией, не раз выручал "радистов" в трудных случаях. Память у него была прямо-таки устрашающая. Запоминал все - и притом накрепко. Даже телефонный номер, однажды увиденный, навсегда застревал в его мозговых извилинах, как в прочных сетях.
Грачев позвонил.
- "Знакомое окошко"? - переспросил Константин Филимонович. - Одну секундочку, одну секундочку...
Он что-то бормотал, гудел себе под нос, и Грачев мысленно видел, как с трубкой возле уха мечется этот пожилой профессор около аппарата, словно цепью прикованный к нему длинным телефонным шнуром. Все знали: Константин Филимонович ни минуты не мог стоять спокойно возле телефона.
- Вероятно, это "жестокий романс", столь модный в те времена, - наконец сказал профессор. - Но не ручаюсь. Мало данных. Слишком мало...
Грачев вернулся к себе в отдел.
- Съезди-ка к старику, - посоветовала Валентина Ивановна. - Может, он вспомнит мотив? Или слова? Ну, хоть частично. И вообще проверить не мешает.
Грачев обрадовался. Конечно, надо навестить старика. Разузнать подробности о "Знакомом окошке". А заодно и проверить. А вдруг никакого старика и золотой свадьбы и в природе нет?! А просто кто-то разыгрывает. Объявим по радио: передаем "Знакомое окошко" по просьбе пенсионера такого-то, а шутники будут со смеху покатываться: ловко, мол, обдурили простаков!
Грачев поехал.
Автобус вывез его на окраину. Здесь совсем не по-городскому пахло талым снегом, пряной мокрой корой деревьев, тем извечным запахом начинающейся весны, который всегда так будоражит кровь и настойчиво напоминает: ты еще молод, все еще впереди. Находясь целыми днями в шумном, суетливом Доме радио, среди бесконечных заседаний, прослушиваний, разговоров, Грачев как-то отвык от этих бодрящих весенних запахов, словно вовсе даже забыл, что они существуют, и теперь прямо-таки хмелел от них.
Он долго стоял возле канавы, по которой мутная вода несла почерневшие льдинки, щепки, какой-то мусор, потом неторопливо побрел по мощенной булыжником улочке.
Оказалось, жили старики в двух смежных комнатушках в большой коммунальной квартире.
Комнаты были полны птиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26