В обвиняющем маршала во всех смертных грехах риторическом вопросе фюрера звучала ничем не прикрытая угроза:
– Как же вы осмелились оставить поле боя и явиться сюда без моего приказа?
После короткой заминки Роммель ответил:
– Мой фюрер, обстоятельства настоятельно потребовали, чтобы я лично доложил вам о состоянии наших дел в Африке и высказал некоторые соображения по этому поводу.
Вначале Гитлер категорически взмахнул рукой в знак отказа, но потом приказал приступить к докладу. Маршал обстоятельно изложил Гитлеру свою точку зрения на события в Ливии и указал на то бесспорное влияние, которое оказывает африканский театр военных действий на ход мировой войны в целом. Удерживать фронт имеющимися силами не представляется возможным. Роммель заклинал Гитлера принять решение немедленно. Сам он был убежден в том, что противник, предпринимающий беспрецедентное наращивание сил в средиземноморском регионе и имеющий к тому же лучшие возможности для снабжения войск, не позволит долго удерживать Африку. Если же армия получит приказ сражаться, то необходимо отправить на континент свежие дивизии, продовольствие и боеприпасы. Но самое главное – это достаточное количество самолетов, иначе фронт рухнет. Даже достаточное подкрепление и выполнение всех остальных требований сами по себе еще не будут гарантировать стабилизацию ситуации, потому что средиземноморские авиация и флот сами находятся в критическом положении. Если Гитлер все же решит уйти из Африки, то нужно это сделать как можно быстрее. Он сам выступает за немедленную сдачу Африки и эвакуацию немецких войск. Такая постановка вопроса приперла диктатора к стене – сейчас он уже не мог отделаться общими фразами. Во время этого разговора в кабинете находился Йодль, который несколько раз позволял себе высказать вслух замечания вроде – «Африку безусловно можно удержать, нужно только сражаться» – или – «нельзя же все время пятиться от врага». При молчаливом согласии Гитлера Йодль без тени смущения говорил такое фронтовику, не раз рисковавшему своей жизнью на поле боя.
Роммель твердо стоял на своем. В рамках планомерной операции в Средиземноморье (в случае ухода немецких войск из Северной Африки) он требовал отказаться от защиты передовых итальянских позиций на Пантеллерии, Лампедузе, а в случае необходимости и на Сицилии. Роммель всячески подталкивал Гитлера к принятию взвешенного и своевременного решения – в русле общего стратегического планирования дальнейшего хода войны промедление грозило катастрофой. Когда последний запас доводов и аргументов был исчерпан, маршал с умоляющей интонацией произнес:
– Я несколько раз докладывал ОКВ об обострении ситуации в Ливии и Египте, но меня никто не захотел услышать. Мой фюрер, мы должны уйти из Африки и спасти наши лучшие войска. Уцелевшее ядро обеих африканских танковых дивизий и дивизии, дислоцирующиеся сейчас в Италии, возобновят сражение. Тогда мы получим хорошие шансы остановить противника на новой линии фронта: Родос – Крит – Греция – Нижняя Италия – Сицилия.
«ДЕРЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО…»
Гитлер и так едва сдерживал себя, а последние слова Роммеля привели его в ярость. Он оборвал маршала на полуслове и закричал:
– Обратного хода нет – нужно выстоять. Отказаться от Африки? Об этом не может быть и речи. Я приказываю держаться до последнего. Подождите в приемной – я отдам приказ…
Наконец, его возбуждение улеглось, и он постепенно пришел в себя. Гитлер сделал несколько шагов в направлении обескураженного и растерянного маршала и произнес:
– Вы должны меня понять. Если бы зимой 1941/1942 я позволил моим генералам отступить, то линия Восточного фронта проходила бы сейчас намного западнее. Но я остался непреклонен – и последовавший успех подтвердил мою правоту. Я и сейчас никому не позволю уговорить меня. Я буду тверд – и успех в Африке не заставит себя долго ждать. Я смотрю в будущее и вижу больше, чем мои генералы.
Роммель в смущении покинул кабинет. Он впервые испытал на себе необузданную ярость диктаторской истерии. Он был полностью опустошен и испытывал беспокойство за своих «африканцев», которых только что предал их бесноватый фюрер. Мрачные предчувствия бередили душу и не давали ему успокоиться. Раньше он с иронией относился к титулу «великого вождя всего немецкого народа», которым пропаганда величала Адольфа Гитлера. После безрезультатного визита в Ставку в феврале 1942 года он начал с разочарованием присматриваться к фигуре «великого полководца всех времен». Африканский поход еще больше обострил антипатию, а начиная с этой минуты им овладело чувство всеобъемлющего неприятия диктатора, которое навсегда останется с ним, а в последние месяцы жизни перерастет в неприкрытую враждебность к Гитлеру. Во время этой встречи с фюрером пока еще неосознанно для самого Роммеля завершился один период его жизни и начался новый – время переосмысления и отказа от старых убеждений.
Несмотря на все прошлые сомнения, упреки и обиды, немецкий генералитет все еще продолжал считать Гитлера экспертом по военным вопросам благодаря победам вермахта в Польше, Франции и России. Червь сомнения продолжал глодать и самого Роммеля: может быть, общее стратегическое положение рейха действительно требует терпеливо выжидать в Африке и даже нести большие потери, истекая кровью, чтобы весь германский фронт получил передышку и воспрянул? Может быть, Гитлер уже рассчитал какие-то политические комбинации, о которых не хотел распространяться, или же имел на руках такие козыри, что хладнокровно соглашался на потерю Африки? Все эти мысли не давали покоя генерал-фельдмаршалу. За свою долгую солдатскую карьеру Роммель привык беспрекословно подчиняться, поэтому даже сейчас он пытался понять фюрера.
Прямой и честный человек, простой и скромный солдат, он до сих пор жил в ладу со своей совестью и не знал, что такое муки мятежного ищущего духа. Сейчас против своей воли он был ввергнут в конфликт со своим солдатским долгом, совершал насилие над собой, испытывал муки и угрызения совести.
Пока Роммель дожидался решения фюрера в приемной, в Ставку пришло сообщение от командующего группой армий «Дон» Манштейна. Фельдмаршал сообщал, что при попытке деблокировать окруженную Сталинградскую группировку под давлением превосходящих сил противника и во избежание больших потерь ему пришлось оставить позиции, которые фюрер приказал удерживать до последнего человека и до последнего патрона. И вновь Гитлер забился в истерике, отзвуки урагана бешенства и ярости доносились и до приемной, где все еще продолжал пребывать в тягостных раздумьях Эрвин Роммель. Верховный главнокомандующий неистовствовал, он обвинял своих маршалов в трусости, и в конце концов из кабинета раздались слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Как же вы осмелились оставить поле боя и явиться сюда без моего приказа?
После короткой заминки Роммель ответил:
– Мой фюрер, обстоятельства настоятельно потребовали, чтобы я лично доложил вам о состоянии наших дел в Африке и высказал некоторые соображения по этому поводу.
Вначале Гитлер категорически взмахнул рукой в знак отказа, но потом приказал приступить к докладу. Маршал обстоятельно изложил Гитлеру свою точку зрения на события в Ливии и указал на то бесспорное влияние, которое оказывает африканский театр военных действий на ход мировой войны в целом. Удерживать фронт имеющимися силами не представляется возможным. Роммель заклинал Гитлера принять решение немедленно. Сам он был убежден в том, что противник, предпринимающий беспрецедентное наращивание сил в средиземноморском регионе и имеющий к тому же лучшие возможности для снабжения войск, не позволит долго удерживать Африку. Если же армия получит приказ сражаться, то необходимо отправить на континент свежие дивизии, продовольствие и боеприпасы. Но самое главное – это достаточное количество самолетов, иначе фронт рухнет. Даже достаточное подкрепление и выполнение всех остальных требований сами по себе еще не будут гарантировать стабилизацию ситуации, потому что средиземноморские авиация и флот сами находятся в критическом положении. Если Гитлер все же решит уйти из Африки, то нужно это сделать как можно быстрее. Он сам выступает за немедленную сдачу Африки и эвакуацию немецких войск. Такая постановка вопроса приперла диктатора к стене – сейчас он уже не мог отделаться общими фразами. Во время этого разговора в кабинете находился Йодль, который несколько раз позволял себе высказать вслух замечания вроде – «Африку безусловно можно удержать, нужно только сражаться» – или – «нельзя же все время пятиться от врага». При молчаливом согласии Гитлера Йодль без тени смущения говорил такое фронтовику, не раз рисковавшему своей жизнью на поле боя.
Роммель твердо стоял на своем. В рамках планомерной операции в Средиземноморье (в случае ухода немецких войск из Северной Африки) он требовал отказаться от защиты передовых итальянских позиций на Пантеллерии, Лампедузе, а в случае необходимости и на Сицилии. Роммель всячески подталкивал Гитлера к принятию взвешенного и своевременного решения – в русле общего стратегического планирования дальнейшего хода войны промедление грозило катастрофой. Когда последний запас доводов и аргументов был исчерпан, маршал с умоляющей интонацией произнес:
– Я несколько раз докладывал ОКВ об обострении ситуации в Ливии и Египте, но меня никто не захотел услышать. Мой фюрер, мы должны уйти из Африки и спасти наши лучшие войска. Уцелевшее ядро обеих африканских танковых дивизий и дивизии, дислоцирующиеся сейчас в Италии, возобновят сражение. Тогда мы получим хорошие шансы остановить противника на новой линии фронта: Родос – Крит – Греция – Нижняя Италия – Сицилия.
«ДЕРЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО…»
Гитлер и так едва сдерживал себя, а последние слова Роммеля привели его в ярость. Он оборвал маршала на полуслове и закричал:
– Обратного хода нет – нужно выстоять. Отказаться от Африки? Об этом не может быть и речи. Я приказываю держаться до последнего. Подождите в приемной – я отдам приказ…
Наконец, его возбуждение улеглось, и он постепенно пришел в себя. Гитлер сделал несколько шагов в направлении обескураженного и растерянного маршала и произнес:
– Вы должны меня понять. Если бы зимой 1941/1942 я позволил моим генералам отступить, то линия Восточного фронта проходила бы сейчас намного западнее. Но я остался непреклонен – и последовавший успех подтвердил мою правоту. Я и сейчас никому не позволю уговорить меня. Я буду тверд – и успех в Африке не заставит себя долго ждать. Я смотрю в будущее и вижу больше, чем мои генералы.
Роммель в смущении покинул кабинет. Он впервые испытал на себе необузданную ярость диктаторской истерии. Он был полностью опустошен и испытывал беспокойство за своих «африканцев», которых только что предал их бесноватый фюрер. Мрачные предчувствия бередили душу и не давали ему успокоиться. Раньше он с иронией относился к титулу «великого вождя всего немецкого народа», которым пропаганда величала Адольфа Гитлера. После безрезультатного визита в Ставку в феврале 1942 года он начал с разочарованием присматриваться к фигуре «великого полководца всех времен». Африканский поход еще больше обострил антипатию, а начиная с этой минуты им овладело чувство всеобъемлющего неприятия диктатора, которое навсегда останется с ним, а в последние месяцы жизни перерастет в неприкрытую враждебность к Гитлеру. Во время этой встречи с фюрером пока еще неосознанно для самого Роммеля завершился один период его жизни и начался новый – время переосмысления и отказа от старых убеждений.
Несмотря на все прошлые сомнения, упреки и обиды, немецкий генералитет все еще продолжал считать Гитлера экспертом по военным вопросам благодаря победам вермахта в Польше, Франции и России. Червь сомнения продолжал глодать и самого Роммеля: может быть, общее стратегическое положение рейха действительно требует терпеливо выжидать в Африке и даже нести большие потери, истекая кровью, чтобы весь германский фронт получил передышку и воспрянул? Может быть, Гитлер уже рассчитал какие-то политические комбинации, о которых не хотел распространяться, или же имел на руках такие козыри, что хладнокровно соглашался на потерю Африки? Все эти мысли не давали покоя генерал-фельдмаршалу. За свою долгую солдатскую карьеру Роммель привык беспрекословно подчиняться, поэтому даже сейчас он пытался понять фюрера.
Прямой и честный человек, простой и скромный солдат, он до сих пор жил в ладу со своей совестью и не знал, что такое муки мятежного ищущего духа. Сейчас против своей воли он был ввергнут в конфликт со своим солдатским долгом, совершал насилие над собой, испытывал муки и угрызения совести.
Пока Роммель дожидался решения фюрера в приемной, в Ставку пришло сообщение от командующего группой армий «Дон» Манштейна. Фельдмаршал сообщал, что при попытке деблокировать окруженную Сталинградскую группировку под давлением превосходящих сил противника и во избежание больших потерь ему пришлось оставить позиции, которые фюрер приказал удерживать до последнего человека и до последнего патрона. И вновь Гитлер забился в истерике, отзвуки урагана бешенства и ярости доносились и до приемной, где все еще продолжал пребывать в тягостных раздумьях Эрвин Роммель. Верховный главнокомандующий неистовствовал, он обвинял своих маршалов в трусости, и в конце концов из кабинета раздались слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86