И зеркало-
маятник замерло, будто притянутое этим сгустком. Глеб поднял руку
и сделал движение кистью сверху вниз: будто прихлопнул осу.
Зеркало вздрогнуло, как живое. Глеб потянул невидимую нить, и
зеркало потянулось за рукой. Зеленый сгусток удлинился...
На острове Волантир сотни людей бежали, карабкались, ползли
к заросшей мелким кустарником плоской вершине горы Самерсон. Там
уже были построены в три концентрических круга семьсот человек,
держащих тучи над островом. Теперь, повинуясь неясному и
неодолимому импульсу, к ним прибавлялись новые, новые, новые
люди. Если бы можно было посмотреть на это сверху, то наблюдатель
увидел бы странную фигуру: косой крест с вписанными в
пространство между лопастями: кружком, птицей, головой зверя с
рогами и двойной молнией. Если бы этим наблюдателем был Вильямс,
он подумал бы, что видел где-то этот знак. И если бы ему
подсказали, вспомнил бы, где именно: на том монументе, который он
уничтожил полтора месяца назад...
Нет, была одна женщина... как ее звали? Олив Нолан. Она не
поддалась тогда, в театре - и потом... да, во время одной из
бесчисленных мистерий где-то на юге - тоже была она! Самсон сжал
виски. Что-то творилось с головой: с памяти будто отдирали
присохшие бинты. Вот он и его полчища кошек - гроза предместья...
дом номер восемнадцать, пятый этаж, девочка с голубым бантом... а
почему просто щелчка?.. легонько ткнул его в лоб пальцем, и эта
громадина грузно осела на задницу... хочешь полизать пятки? На,
полижи... со своими кошками трахайся, понял?.. я буду тебя
учить, мальчик - и характерный прищур на один глаз, и взгляд
добрый, очень добрый...
Да что же это?.. Он вскочил. Мир вдруг раздвоился: неистовая
буря бушевала на море, горы вод шли таранами на берег, и берег
сотрясало от этих ударов... и одновременно в свете низкого, уже
сползшего с неба солнца лениво катились долгие пологие волны,
поднимая и опуская бесчисленное количество разноцветных лодок,
лодчонок, катеров, других скорлупок, на которых комочки мыслящей
глины приплыли сюда воздать почести повелителю мира... и
одновременно - самому ничтожному из ничтожных, потому что мнение
человека о себе - знаменатель некоей дроби...
Олив Нолан! Олив Нолан, неподдавшаяся! Где ты?!
Неистово тянуло в себя пространство полета между жизнью
земной и просто жизнью. Самсон задохнулся хлынувшим в лицо
ветром. Небо и море менялись местами, и высоко взлетала земля,
чтобы кануть...
Олив!!!
Я здесь, сказала она. С пурпурного неба спускался зеленый
столп. Может быть, так видит муравей падающую с ложечки каплю
меда. У этой зелени свои причуды, подумала она. Бедный Каин...
Им только что открылись иные поля. Опрокинутая полая
пирамида, черные и белые клетки, знакомые буквы и неизвестные
символы. Вот, говорила Олив и трогала букву, и та сейчас же
наполнялась внутренним светом. Вот, вот и вот. Это тебе нужно
сделать, чтобы... А это - чтобы... Она говорила и тут же
забывала, а Каин, раскрыв в растеряности клюв, стоял и смотрел на
неизмеримую мудрость древних. Ты думал, это будет просто,
сказала Олив. Ты думал... Но тут пропела труба, и она обернулась.
Потом ее позвали.
Нет! - закричал Каин. Не уходи! Я не найду дорогу...
Наверное, не найдешь, подумала она спокойно. Но кто же мог
знать, что меня позовут...

16.
Петр Сергеевич Забелин в боях "до Вомдейла" (это выражение
сразу привилось, выражая многое) ранен был трижды, и все три раза
чудесно легко: в ухо, в левое предплечье и в спину, в мякоть
лопатки. По поводу последнего он втайне переживал, так как не
станешь же всем объяснять, что снаряды рвутся и позади
наступающей пехоты. Тем более, что ранение сквозное, и предъявить
в качестве доказательства нечего. Все же с этим болезненным, но
пустяшным повреждением он попал на два часа в госпиталь - и вышел
оттуда не просто потрясенный, а - раздавленный, распластанный
волной страданий, которая прокатилась по нему...
Говорили, что сошел с ума один из хирургов, видя, какие раны
причиняют маленькие остренькие пульки автоматов спецназовцев - и
будучи ничего не в силах сделать. Легкие, печень, кишечник -
одним выстрелом прошиты в сотне мест. Или - вырван кусок грудной
клетки, человек еще жив и даже почему-то в сознании. Или...
Не было умения работать с такими ранами, не было
инструмента, не было нужных лекарств. Благо, хватало кокаина: его
кололи всем, и обреченные умирали незаметно для себя, а муки
искалеченных были приглушены и отодвинуты.
Ему самому впрыснули два кубика под кожу, и обратный путь в
бригаду как-то смазался, стерся, лег рядом с полузабытыми снами.
А, когда он вернулся, бригада уже ушла в бой. И все. что ему
осталось - это считать дымы сгорающих танков и бессильно сжимать
кулаки: пройти сейчас туда, к своим дерущимся солдатам, он не
мог: батареи майора Зацепина двумя плотными залпами забрызгали
ипритов всю низину...
Потом ему доложили, что бригада погибла вся, до последнего
человека.
Только к полуночи он узнал, что это неправда. Тридцать два
бойца были невредимы и еще одиннадцать имели ранения. Но он успел
пережить смерть их всех...
Вообще потери экспедиционного корпуса в этих боях были
колоссальны. Еще не подобрали всех убитых, а счет уже перевалил
за пятнадцать тысяч. Раненых было много больше.
Настроение в лагере было угнетенное, и не столько потерями,
сколько тем, что противник вырвался из расставленной ловушки и
ушел - и еще тем, конечно, что сверхоружие, о котором так много
шептались у костров, было применено - а противник все равно
вырвался и ушел, и ищи его...
И только очень немногие, и Забелин в том числе, понимали,
что рана противнику нанесена смертельная, что теперь - все.
Главное - горючее, а его у спецназа больше не было. И негде было
пополнить запас патронов и снарядов...
Ну, сколько они еще пройдут? Он стал вспоминать свое
армейское детство. Если с подвесными баками - километров
триста... Были на них подвешены баки? И остались ли целы? Вряд ли
кто ответит... Не уцелел никто из тех, кто ответить мог бы.
- Мистер Забелин! - вдруг услышал он и оглянулся. Между
кострами, обегая сидящих и даже перепрыгивая через кого-то, к
нему мчался Джим Мэсси, бывший солдат вьетнамской войны, бывший
бухгалтер в какой-то маленькой фирме в городе Топика, штат
Канзас, бывший рейнджер в заповеднике Йеллоустоун... Оттуда он и
попал в Транквилиум. Не принято было выяснять - почему... -
Мистер Забелин, мы все здесь!
Как фейерверк - мы!!! - все!!! Петр Сергеевич страшными
глазами смотрел на него, боясь поверить.
- Джим, - сказал он, наконец.- Веди.
Они в основном лежали - оставшиеся в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69