Всадник прижимался к шее коня, мундир его был расстегнут, волосы растрепаны.
- Генерал, генерал! - закричали пленные солдаты, стоявшие у бронепоезда.
Это был генерал Толкушкин. Я помчался за ним. Между мной и Толкушкиным было метров пятьдесят - шестьдесят. Я взвел курок револьвера, но стрелять воздерживался: боялся, что убью лошадь - уж очень она мне понравилась. Толкушкин мчался прямо на сплошную стену высокого кустарника, забитого почерневшим снегом. Его конь оторвался от земли и птицей перелетел через кусты. Я прыгнул следом за генералом, но не совсем удачно. Моя лошадь после прыжка споткнулась и чуть было не упала. Эта небольшая заминка дала возможность Толкушкину несколько оторваться от меня. Он подскакал к Дону, бросил лошадь и побежал по льду к противоположному берегу. Я подъехал к реке и с коня стал стрелять по убегавшему генералу. Огонь открыли также и догнавшие меня бойцы. Добежав до противоположного берега, генерал упал и пополз в кусты. Был ли он ранен или просто упал, спасаясь от пуль, - трудно сказать. Бойцы очень жалели, что им не удалось поймать такую крупную птицу. Я успокоил их, высказав уверенность, что во второй раз Толкушкину от нас уйти не удастся.
- Ну, а пока поймайте генеральского коня, - сказал я бойцам, - и передайте его товарищу Мирошниченко.
Мирошниченко был помощником командира полка и тоже принимал участие в погоне за генералом. Лошадь у него была плохая, и он, разумеется, обрадовался такому подарку.
Подобные картины панического бегства белых у Ляпичева следовали одна за другой. Не успели мы отъехать от берега Дона, как увидели мчавшуюся полным карьером тройку хороших лошадей, запряженных в экипаж. Кучер-казак с огромным чубом зычным криком и свистом подгонял бешено скачущих коней. В открытом экипаже сидели, прижавшись друг к другу, две дамы, пышно разодетые, в роскошных широкополых шляпах. Не знаю, был ли кучер пьян или же обезумел в панике, но он гнал лошадей прямо к обрывистому берегу Дона. Лошади на всем скаку сорвались с обрыва, и экипаж с дамами грохнулся на лед. Оттаявший у берега лед с треском расступился, и Дон поглотил этот экипаж с нарядными дамами.
В течение нескольких часов корпус генерала Толкушкина был разгромлен. Дивизия взяла в плен свыше двух тысяч солдат и офицеров, захватила один бронеавтомобиль, два бронепоезда, девятнадцать орудий, из них два шестидюймовых, и сорок станковых пулеметов.
Разгром белогвардейцев в Ляпичеве имел исключительно большое значение в борьбе против Донской армии генерала Краснова. Ляпичев являлся одним из основных опорных пунктов красновских войск. Под прикрытием его донская контрреволюция рассчитывала привести в порядок свои части, потрепанные 10-й Красной армией.
После разгрома корпуса генерала Толкушкина в Ляпичеве красновские войска уже перестали представлять собой организованную силу, способную оказывать серьезное сопротивление. Противник потерял не только общее руководство своими войсками, но даже какую-либо прочную связь между отдельными частями Донской армии. Область войска Донского - лагерь контрреволюции, крупнейший источник армейских резервов белогвардейцев фактически была парализована.
V. Бои на реке Маныч
1
10-я Красная армия, несмотря на распутицу, перешла в наступление по всему фронту от Дона до Волги, имея задачей выйти на рубеж реки Маныч.
Особая кавалерийская дивизия развивала наступление вдоль Дона, очищая от белых войск левобережные станицы и хутора.
Противник особого сопротивления не оказывал и чаще всего при появлении наших головных подразделений уходил без боя, прикрываясь тыльными заставами на широком фронте.
Сведения о противнике поступали непрерывно и не только от разведки, но и от жителей хуторов и станиц, расположенных на пути движения дивизии. Обстановка в Донской области все больше благоприятствовала нашему наступлению. Беднейшие казаки почувствовали себя виновными в том, что сразу не стали на сторону советских войск и даже стыдились уже, что они казаки. Настроение железнодорожных и других рабочих, служащих и иногородних крестьян было исключительно приподнятое. Они чем могли помогали наступлению советских войск и с энтузиазмом участвовали в восстановлении местных органов Советской власти. С каждым днем увеличивался приток в Красную Армию добровольцев из рабочих, крестьян и беднейших казаков. Особенно характерным явлением для этого времени был переход на нашу сторону молодых казаков. Они переходили одиночками, группами и целыми сотнями при полном вооружении. Пришлось создать в дивизии специальную комиссию по формированию, которая отбирала из добровольцев наиболее надежных людей, учитывая их социальное положение.
Чем больше переходило на нашу сторону трудового народа Дона, тем свирепее становились казаки-старики - опора донской контрреволюции. Проклиная молодых за то, что те якобы "продали Тихий Дон и казачью честь", они поголовно, включая девяностолетних, вступали в карательные отряды инквизиторского типа. Особую злобу эти "гвардейцы" контрреволюции питали к иногородним крестьянам. Они врывались в станицы и хутора, рубили, резали, сжигали на кострах и расстреливали ни в чем не повинных людей, не щадили ни детей, ни женщин. Хутора, где жили одни иногородние, сжигались этими озверевшими людьми дотла. Частыми стали случаи, когда в бою сталкивались отцы и сыновья, братья и другие близкие родственники. Сын кричал:
- Сдавайся, отец!
А отец с налитыми кровью глазами бросался на сына с криком:
- Не сомневайся, собака, я тебя первым зарублю!
Так командир полка Николай Алаухов из 3-й кавбригады в одной из атак встретился с отцом. Он упрашивал отца сдаться, но тот бешено, с бранью бросился на сына. Уговоры не помогли, и Алаухов зарубил отца.
В борьбе с нашими частями казаки-старики шли на самые подлые приемы.
При наступлении дивизии на станицу Нагавскую на нашу сторону без боя перешла сотня казаков - жителей этой станицы. Их привел старший урядник Кузнецов, который попал в плен к нам в хуторе Жутове втором, вблизи Аксая, и был отпущен домой с письмами к казакам и солдатам. Когда Кузнецов пришел домой, белые снова мобилизовали его. Находясь в Нагавской, Кузнецов узнал, что на станицу наступает дивизия под моим командованием, и уговорил молодых казаков перейти на нашу сторону. Они привезли с собой два станковых пулемета, а Кузнецов привел мне в подарок коня под кличкой Казбек, на котором я провоевал до конца гражданской воины.
В станице Нагавской осталось около четырехсот казаков-стариков. Дрались они остервенело. И вдруг в разгар ожесточенного боя часть этих бородачей подняла руки вверх. Однако, когда командиры наших полков, Баранников и Мирошниченко, поверившие, что казаки сдаются в плен, подскакали к ним, казаки расстреляли их в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
- Генерал, генерал! - закричали пленные солдаты, стоявшие у бронепоезда.
Это был генерал Толкушкин. Я помчался за ним. Между мной и Толкушкиным было метров пятьдесят - шестьдесят. Я взвел курок револьвера, но стрелять воздерживался: боялся, что убью лошадь - уж очень она мне понравилась. Толкушкин мчался прямо на сплошную стену высокого кустарника, забитого почерневшим снегом. Его конь оторвался от земли и птицей перелетел через кусты. Я прыгнул следом за генералом, но не совсем удачно. Моя лошадь после прыжка споткнулась и чуть было не упала. Эта небольшая заминка дала возможность Толкушкину несколько оторваться от меня. Он подскакал к Дону, бросил лошадь и побежал по льду к противоположному берегу. Я подъехал к реке и с коня стал стрелять по убегавшему генералу. Огонь открыли также и догнавшие меня бойцы. Добежав до противоположного берега, генерал упал и пополз в кусты. Был ли он ранен или просто упал, спасаясь от пуль, - трудно сказать. Бойцы очень жалели, что им не удалось поймать такую крупную птицу. Я успокоил их, высказав уверенность, что во второй раз Толкушкину от нас уйти не удастся.
- Ну, а пока поймайте генеральского коня, - сказал я бойцам, - и передайте его товарищу Мирошниченко.
Мирошниченко был помощником командира полка и тоже принимал участие в погоне за генералом. Лошадь у него была плохая, и он, разумеется, обрадовался такому подарку.
Подобные картины панического бегства белых у Ляпичева следовали одна за другой. Не успели мы отъехать от берега Дона, как увидели мчавшуюся полным карьером тройку хороших лошадей, запряженных в экипаж. Кучер-казак с огромным чубом зычным криком и свистом подгонял бешено скачущих коней. В открытом экипаже сидели, прижавшись друг к другу, две дамы, пышно разодетые, в роскошных широкополых шляпах. Не знаю, был ли кучер пьян или же обезумел в панике, но он гнал лошадей прямо к обрывистому берегу Дона. Лошади на всем скаку сорвались с обрыва, и экипаж с дамами грохнулся на лед. Оттаявший у берега лед с треском расступился, и Дон поглотил этот экипаж с нарядными дамами.
В течение нескольких часов корпус генерала Толкушкина был разгромлен. Дивизия взяла в плен свыше двух тысяч солдат и офицеров, захватила один бронеавтомобиль, два бронепоезда, девятнадцать орудий, из них два шестидюймовых, и сорок станковых пулеметов.
Разгром белогвардейцев в Ляпичеве имел исключительно большое значение в борьбе против Донской армии генерала Краснова. Ляпичев являлся одним из основных опорных пунктов красновских войск. Под прикрытием его донская контрреволюция рассчитывала привести в порядок свои части, потрепанные 10-й Красной армией.
После разгрома корпуса генерала Толкушкина в Ляпичеве красновские войска уже перестали представлять собой организованную силу, способную оказывать серьезное сопротивление. Противник потерял не только общее руководство своими войсками, но даже какую-либо прочную связь между отдельными частями Донской армии. Область войска Донского - лагерь контрреволюции, крупнейший источник армейских резервов белогвардейцев фактически была парализована.
V. Бои на реке Маныч
1
10-я Красная армия, несмотря на распутицу, перешла в наступление по всему фронту от Дона до Волги, имея задачей выйти на рубеж реки Маныч.
Особая кавалерийская дивизия развивала наступление вдоль Дона, очищая от белых войск левобережные станицы и хутора.
Противник особого сопротивления не оказывал и чаще всего при появлении наших головных подразделений уходил без боя, прикрываясь тыльными заставами на широком фронте.
Сведения о противнике поступали непрерывно и не только от разведки, но и от жителей хуторов и станиц, расположенных на пути движения дивизии. Обстановка в Донской области все больше благоприятствовала нашему наступлению. Беднейшие казаки почувствовали себя виновными в том, что сразу не стали на сторону советских войск и даже стыдились уже, что они казаки. Настроение железнодорожных и других рабочих, служащих и иногородних крестьян было исключительно приподнятое. Они чем могли помогали наступлению советских войск и с энтузиазмом участвовали в восстановлении местных органов Советской власти. С каждым днем увеличивался приток в Красную Армию добровольцев из рабочих, крестьян и беднейших казаков. Особенно характерным явлением для этого времени был переход на нашу сторону молодых казаков. Они переходили одиночками, группами и целыми сотнями при полном вооружении. Пришлось создать в дивизии специальную комиссию по формированию, которая отбирала из добровольцев наиболее надежных людей, учитывая их социальное положение.
Чем больше переходило на нашу сторону трудового народа Дона, тем свирепее становились казаки-старики - опора донской контрреволюции. Проклиная молодых за то, что те якобы "продали Тихий Дон и казачью честь", они поголовно, включая девяностолетних, вступали в карательные отряды инквизиторского типа. Особую злобу эти "гвардейцы" контрреволюции питали к иногородним крестьянам. Они врывались в станицы и хутора, рубили, резали, сжигали на кострах и расстреливали ни в чем не повинных людей, не щадили ни детей, ни женщин. Хутора, где жили одни иногородние, сжигались этими озверевшими людьми дотла. Частыми стали случаи, когда в бою сталкивались отцы и сыновья, братья и другие близкие родственники. Сын кричал:
- Сдавайся, отец!
А отец с налитыми кровью глазами бросался на сына с криком:
- Не сомневайся, собака, я тебя первым зарублю!
Так командир полка Николай Алаухов из 3-й кавбригады в одной из атак встретился с отцом. Он упрашивал отца сдаться, но тот бешено, с бранью бросился на сына. Уговоры не помогли, и Алаухов зарубил отца.
В борьбе с нашими частями казаки-старики шли на самые подлые приемы.
При наступлении дивизии на станицу Нагавскую на нашу сторону без боя перешла сотня казаков - жителей этой станицы. Их привел старший урядник Кузнецов, который попал в плен к нам в хуторе Жутове втором, вблизи Аксая, и был отпущен домой с письмами к казакам и солдатам. Когда Кузнецов пришел домой, белые снова мобилизовали его. Находясь в Нагавской, Кузнецов узнал, что на станицу наступает дивизия под моим командованием, и уговорил молодых казаков перейти на нашу сторону. Они привезли с собой два станковых пулемета, а Кузнецов привел мне в подарок коня под кличкой Казбек, на котором я провоевал до конца гражданской воины.
В станице Нагавской осталось около четырехсот казаков-стариков. Дрались они остервенело. И вдруг в разгар ожесточенного боя часть этих бородачей подняла руки вверх. Однако, когда командиры наших полков, Баранников и Мирошниченко, поверившие, что казаки сдаются в плен, подскакали к ним, казаки расстреляли их в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126