Вот Норденшельд — он боролся и победил. Сколько людей завидуют ему! И он, Нансен, тоже завидует. Разве можно сравнить жизнь такого героя, как Нордсншельд, с прозябанием зоолога? Препарирование, микроскопы, пробирки, мензурки, запах лабораторных спиртовок вместо запахов моря…
Он бы и сейчас сидел не в дозорной бочке, а за столом библиотеки, над атласом моллюсков и инфузорий, если бы не профессор Коллет. Добрый, чуткий Коллет! «Видите ли, одна зверобойная компания просит меня сделать рейс на ее судне и подумать, как лучше искать лежбища тюленей; но я полагаю, что вы справитесь с этим не хуже меня». Наверное, добряк Коллет просто заметил, что студента тянет на вольный воздух, и устроил эту поездку.
Размышляя таким образом, Нансен снова и снова спрашивал себя: не вышла ли у него вообще ошибка с выбором профессип? Чего ему, в сущности, хочется? На что способен господин студент Фритьоф Нансен?
В школе он наиболее успевал в естественных науках: и математике. Сейчас, пожалуй, его больше всего интересуют физика и химия. Если говорить начистоту, то зоологию он выбрал потому, что она, казалось, сулила приятную жизнь среди природы, каким-то образом связывалась с охотой, с блужданием по лесам. Горький самообман!
И уж если на то пошло, то годен ли он вообще для занятий наукой всерьез, по-настоящему? Есть ли в нем, например, упорство, усидчивость? Упорство, пожалуй, есть — ведь удалось же ему так натренироваться в беге на коньках, что чемпион мира Аксель Паульсен признал себя побежденным на дистанции в одну милю. Несколько призов за лыжи — это тоже чего-нибудь да стоит, это тоже завоевано упорной тренировкой.
Да, но усидчивость?.. Отказаться от всего ради корпения над микроскопом? Вот, допустим, завтра все уйдут на промысел, а он, значит, должен с утра до вечера потрошить на палубе тюленей и перетряхивать содержимое их желудков? Нет, он не способен на такие подвиги. Из него никогда не выйдет ученого. В науке он так и останется студентом, притом студентом ни на что не годным, кроме, может быть, спорта.
Тут размышления Нансена были прерваны самым неожиданным образом: он почувствовал, что бочка валится куда-то вбок, и судорожно вцепился в окованный железом край, по которому обычно скользит подзорная труба.
Внезапно налетевший шквал согнул мачту. От напора ветра перехватило дыхание. Внизу что-то кричали, реи гнулись дугой, мачта раскачивалась. Нансен был слишком неопытным моряком, чтобы оценить опасность, а внизу никому и в голову не приходило, что почти на вершине мачты сидит господин студент…
Выждав, пока порывы ветра, как ему показалось, ослабли. Фритьоф вылез из бочки и стал спускаться, цепляясь окоченевшими, негнущимися пальцами за перекладины.
Внизу мелькали чьи-то удивленные и испуганные липа, качалась мокрая палуба, кипело море…
Весь синий, дрожащий, он сполз наконец с мачты.
— А парень, видно, не из маменькиных сыночков, — сказал кто-то из зверобоев за его спиной.
…И снова дни без событий, разговоры о залежке, совещания в штурманской каюте, из которой не успевал выветриваться запах крепчайшего табака. В такие дни Нансен старался заполнять пробелы в программе своих научных наблюдений. С примерным рвением и тщательностью принялся он измерять температуру морской воды на разных глубинах. Результаты показались ему интересными, и с самоуверенностью молодости он уже мечтал в пух и прах разбить шведского физика Эдлунда, утверждавшего, что морской лед образуется не на поверхности, а в глубине, куда опускается переохлажденная вода.
Фритьоф представлял себе, как он выскажет шведу свои возражения: «Нет, господин профессор, в период образования первых тонких пластинок „блинчатого“ молодого льда вода на больших глубинах теплее, чем на поверхности моря, и вовсе не переохлаждена — вот таблицы моих ежедневных регулярных наблюдений, доказывающие это!»
Увы, до составления подобных таблиц дело так и не дошло, хотя, как показало время, Нансен был на более верном пути, чем Эдлунд. Один день пришлось пропустить, потому что на «Викинг» пожаловал капитан Гай с парусника «Новая Земля» и так интересно рассказывал о китах и белых медведях, что просто невозможно было уйти из каюты. Потом Крефтинг взял студента с собой на шотландский парусник (в море стало тесно — пять судов в поисках залежки сошлись с «Викингом», где гостей угостили отличным ростбифом и пудингом. На судне оказался даже традиционный камин, и было очень приятно болтать, протянув ноги к огню.
Затем состоялось большое совещание капитанов и штурманов. Грех было не послушать, что скажут о детной залежке такие опытные зверобои, как капитан «Беги» Маркуссен или капитан «Гейзера» Иверсен. Однако каждый из опытных зверобоев высказывал свое мнение, и оно было не более доказательным, чем противоположное мнение его соседа…
Но внезапно ударивший мороз прервал споры и, быстро цементируя льдины, поставил капитанов перед выбором: либо надолго остаться среди сплоченных льдов в надежде, что залежка где-нибудь рядом, либо пробиваться к открытой воде.
Крефтинг, больше других убежденный в близости залежки, тем не менее первым надумал уходить из этих мест: его деятельная натура не мирилась с мыслью о беспомощно вмерзнувшем в лед корабле. Можно ведь будет попытаться зайти с другой стороны.
Подняли паруса, запустили машину — «Викинг» ни с места: мороз уже припаял судно к ближайшему полю. Тогда Крефтинг попросил соседей раскачать его корабль. По льду и на шлюпках привалили молодцы с других судов, и на палубе «Викинга» стало тесно. Капитан гаркнул:
— На-а-а правый борт!
Сотня людей с топотом бросилась выполнять команду.
— Левый борт!.. Правый борт!.. Левый!..
Молодцы носились туда и обратно, раскачивая судно.
Затрещал лед, зазмеились по нему трещины и вскоре освобожденный «Викинг» крепким форштевнем стал пробивать себе дорогу. Он то разбегался, то пятился назад. Машина на нем была довольно сильной, да и капитан удивительно ловко угадывал самые проходимые места в ледовом кольце. Другие суда пробовали идти за «Викингом» — но куда там!
К вечеру корабль вошел в разреженный лед. Было полнолуние. Свет скользил по полыньям. Небо, желтовато-белое от лунного сияния, отраженного ледяными полями, лишь на западе рдело темным пурпуром догорающей зари.
Нансен нашел капитана на шканцах. Крефтинга мучили сомнения: правильно ли он сделал, не оставшись со всеми?
— Ведь залежка-то, наверное, там, сзади, — уныло кивнул он за корму. — Мы всё удаляемся от нее.
Сколько моряков мечется во льдах, так же как Крефтинг, и наука ничем не может помочь им! Кто скажет — встретит ли «Викинг» разреженный лед, чтобы снова приблизиться к тем местам, где Крефтингу мерещится залежка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Он бы и сейчас сидел не в дозорной бочке, а за столом библиотеки, над атласом моллюсков и инфузорий, если бы не профессор Коллет. Добрый, чуткий Коллет! «Видите ли, одна зверобойная компания просит меня сделать рейс на ее судне и подумать, как лучше искать лежбища тюленей; но я полагаю, что вы справитесь с этим не хуже меня». Наверное, добряк Коллет просто заметил, что студента тянет на вольный воздух, и устроил эту поездку.
Размышляя таким образом, Нансен снова и снова спрашивал себя: не вышла ли у него вообще ошибка с выбором профессип? Чего ему, в сущности, хочется? На что способен господин студент Фритьоф Нансен?
В школе он наиболее успевал в естественных науках: и математике. Сейчас, пожалуй, его больше всего интересуют физика и химия. Если говорить начистоту, то зоологию он выбрал потому, что она, казалось, сулила приятную жизнь среди природы, каким-то образом связывалась с охотой, с блужданием по лесам. Горький самообман!
И уж если на то пошло, то годен ли он вообще для занятий наукой всерьез, по-настоящему? Есть ли в нем, например, упорство, усидчивость? Упорство, пожалуй, есть — ведь удалось же ему так натренироваться в беге на коньках, что чемпион мира Аксель Паульсен признал себя побежденным на дистанции в одну милю. Несколько призов за лыжи — это тоже чего-нибудь да стоит, это тоже завоевано упорной тренировкой.
Да, но усидчивость?.. Отказаться от всего ради корпения над микроскопом? Вот, допустим, завтра все уйдут на промысел, а он, значит, должен с утра до вечера потрошить на палубе тюленей и перетряхивать содержимое их желудков? Нет, он не способен на такие подвиги. Из него никогда не выйдет ученого. В науке он так и останется студентом, притом студентом ни на что не годным, кроме, может быть, спорта.
Тут размышления Нансена были прерваны самым неожиданным образом: он почувствовал, что бочка валится куда-то вбок, и судорожно вцепился в окованный железом край, по которому обычно скользит подзорная труба.
Внезапно налетевший шквал согнул мачту. От напора ветра перехватило дыхание. Внизу что-то кричали, реи гнулись дугой, мачта раскачивалась. Нансен был слишком неопытным моряком, чтобы оценить опасность, а внизу никому и в голову не приходило, что почти на вершине мачты сидит господин студент…
Выждав, пока порывы ветра, как ему показалось, ослабли. Фритьоф вылез из бочки и стал спускаться, цепляясь окоченевшими, негнущимися пальцами за перекладины.
Внизу мелькали чьи-то удивленные и испуганные липа, качалась мокрая палуба, кипело море…
Весь синий, дрожащий, он сполз наконец с мачты.
— А парень, видно, не из маменькиных сыночков, — сказал кто-то из зверобоев за его спиной.
…И снова дни без событий, разговоры о залежке, совещания в штурманской каюте, из которой не успевал выветриваться запах крепчайшего табака. В такие дни Нансен старался заполнять пробелы в программе своих научных наблюдений. С примерным рвением и тщательностью принялся он измерять температуру морской воды на разных глубинах. Результаты показались ему интересными, и с самоуверенностью молодости он уже мечтал в пух и прах разбить шведского физика Эдлунда, утверждавшего, что морской лед образуется не на поверхности, а в глубине, куда опускается переохлажденная вода.
Фритьоф представлял себе, как он выскажет шведу свои возражения: «Нет, господин профессор, в период образования первых тонких пластинок „блинчатого“ молодого льда вода на больших глубинах теплее, чем на поверхности моря, и вовсе не переохлаждена — вот таблицы моих ежедневных регулярных наблюдений, доказывающие это!»
Увы, до составления подобных таблиц дело так и не дошло, хотя, как показало время, Нансен был на более верном пути, чем Эдлунд. Один день пришлось пропустить, потому что на «Викинг» пожаловал капитан Гай с парусника «Новая Земля» и так интересно рассказывал о китах и белых медведях, что просто невозможно было уйти из каюты. Потом Крефтинг взял студента с собой на шотландский парусник (в море стало тесно — пять судов в поисках залежки сошлись с «Викингом», где гостей угостили отличным ростбифом и пудингом. На судне оказался даже традиционный камин, и было очень приятно болтать, протянув ноги к огню.
Затем состоялось большое совещание капитанов и штурманов. Грех было не послушать, что скажут о детной залежке такие опытные зверобои, как капитан «Беги» Маркуссен или капитан «Гейзера» Иверсен. Однако каждый из опытных зверобоев высказывал свое мнение, и оно было не более доказательным, чем противоположное мнение его соседа…
Но внезапно ударивший мороз прервал споры и, быстро цементируя льдины, поставил капитанов перед выбором: либо надолго остаться среди сплоченных льдов в надежде, что залежка где-нибудь рядом, либо пробиваться к открытой воде.
Крефтинг, больше других убежденный в близости залежки, тем не менее первым надумал уходить из этих мест: его деятельная натура не мирилась с мыслью о беспомощно вмерзнувшем в лед корабле. Можно ведь будет попытаться зайти с другой стороны.
Подняли паруса, запустили машину — «Викинг» ни с места: мороз уже припаял судно к ближайшему полю. Тогда Крефтинг попросил соседей раскачать его корабль. По льду и на шлюпках привалили молодцы с других судов, и на палубе «Викинга» стало тесно. Капитан гаркнул:
— На-а-а правый борт!
Сотня людей с топотом бросилась выполнять команду.
— Левый борт!.. Правый борт!.. Левый!..
Молодцы носились туда и обратно, раскачивая судно.
Затрещал лед, зазмеились по нему трещины и вскоре освобожденный «Викинг» крепким форштевнем стал пробивать себе дорогу. Он то разбегался, то пятился назад. Машина на нем была довольно сильной, да и капитан удивительно ловко угадывал самые проходимые места в ледовом кольце. Другие суда пробовали идти за «Викингом» — но куда там!
К вечеру корабль вошел в разреженный лед. Было полнолуние. Свет скользил по полыньям. Небо, желтовато-белое от лунного сияния, отраженного ледяными полями, лишь на западе рдело темным пурпуром догорающей зари.
Нансен нашел капитана на шканцах. Крефтинга мучили сомнения: правильно ли он сделал, не оставшись со всеми?
— Ведь залежка-то, наверное, там, сзади, — уныло кивнул он за корму. — Мы всё удаляемся от нее.
Сколько моряков мечется во льдах, так же как Крефтинг, и наука ничем не может помочь им! Кто скажет — встретит ли «Викинг» разреженный лед, чтобы снова приблизиться к тем местам, где Крефтингу мерещится залежка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77