он трудился, но я чувствовал это все слабее и
спазматически усилил напряжение регулировки, зная, что если он не успеет,
то отсоединится и вернется с мириадами других червей, которые разрушат
меня. А человек работал все медленнее, я едва ощущал его, я слеп, я хотел
покарать его, разорвал тишину внезапным ревом подвешенных вверху динамиков
и прерывистым бормотанием подключенного...
Я куда-то летел в обморочном беспамятстве, страшная боль разрывала
череп, в обожженных глазах - багровое марево, и затем - ничто.
Я поднял веки.
Я лежал на бетоне, разбитый, оглушенный, стонал и ловил ртом воздух,
давясь и задыхаясь. Пошевелил руками, безмерно удивленный, что они так
близко, оперся на них, кровь капала у меня изо рта. Я тупо смотрел на
маленькие красные звездочки, растекавшиеся по бетону. Я чувствовал себя
крохотным, съежившимся, словно высохшее зернышко, мысли текли мутные и
темные, медленно и неотчетливо, как у привыкшего к воздуху и свету
человека, который вдруг очутился на илистом дне грязного водоема. Болели
все кости, вверху что-то гудело и завывало, как ураган, ныло все тело,
болезненно горели пальцы, с которых слезла кожа, хотелось заползти в угол,
притаиться там - казалось, я так мал, что помещусь в любой щели. Я
чувствовал себя потерянным, отверженным, окончательно погибшим. Это
ощущение пересиливало боль и разбитость, когда я медленно поднимался с
пола и шел, качаясь, к столу. И тут вид аппарата, холодного, с остывшими
темными лампами, напомнил мне все - только тут я осознал страшный рев над
головой, вопли, обращенные ко мне, ужасное бормотанье, поток слов, столь
быстрых, что их не произнесло бы ни одно человеческое горло, я слышал
просьбы, заклятия, обещания награды, мольбы о пощаде. Этот голос бил по
голове, заполняя весь подвал; я покачнулся, дрожа, и хотел бежать, но,
сообразив, кто находится надо мной и сходит с ума от страха и ярости на
всех этажах гигантского здания, слепо бросился к двери, споткнулся, упал
на что-то...
Это был Харден. Он лежал навзничь с широко открытыми глазами, из-под
запрокинутой головы выбегала черная нить. Мне трудно рассказать, что я
делал тогда. Помнится, тряс Хардена и звал его, но не слышал своего
голоса, вероятно, его заглушал вой. Потом бил по аппарату, и руки мои были
в крови и осколках стекла; не знаю сначала или потом - я попытался делать
Хардену искусственное дыхание. Он был холодный как лед. Я топтал
чудовищные комки желатина с таким омерзением и страхом, что меня била
судорога. Я стучал кулаками в железную дверь, не видя, что ключ торчит в
замке.. Двери во двор были заперты. Ключ, наверно, был в кармане у
Хардена, но мне даже не пришло в голову, что я могу вернуться в подвал. Я
с такой силой колотил в доски кирпичами, что они крошились у меня в руках,
вопли, несшиеся из подвала, обжигали кожу. Там завывали голоса то низкие,
то словно женские, а я бил ногами в дверь, молотил кулаками, бросался на
нее всей тяжестью своего тела, как безумный, пока не вывалился во двор
вместе с разбитыми досками, вскочил и помчался вперед. Я упал еще
несколько раз, прежде чем выбрался на улицу. Холод немного отрезвил меня.
Помню, что стоял у стены, вытирал окровавленные пальцы, как-то
странно рыдал, но это не был плач - глаза оставались совершенно сухими.
Ноги тряслись, было трудно идти. Я не мог вспомнить, где нахожусь и куда,
собственно, должен направиться, - знал лишь, что надо торопиться. Только
увидев фонари и автомобили, я узнал площадь Вильсона. Полисмен,
остановивший меня, не понял ничего из моих слов, впрочем, я не помню, что
говорил. Внезапно прохожие стали что-то кричать, сбежалась толпа, все
показывали в одну сторону, создалась пробка, автомобили останавливались,
полисмен куда-то исчез; я страшно ослабел и присел на бетонную ограду
сквера. Горело здание ОЭП, пламя вырывалось из окон всех этажей.
Мне казалось, что я слышу вой, который все нарастает, я хотел бежать,
но это были пожарные команды, на касках играли отблески огня, когда они
разворачивались - три машины, одна за другой. Теперь полыхало уже так, что
уличные фонари потускнели. Я сидел на другой стороне площади и слышал
треск и гудение, доносившиеся из горевшего здания.
Думаю, что он сам это сделал, когда понял, что проиграл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
спазматически усилил напряжение регулировки, зная, что если он не успеет,
то отсоединится и вернется с мириадами других червей, которые разрушат
меня. А человек работал все медленнее, я едва ощущал его, я слеп, я хотел
покарать его, разорвал тишину внезапным ревом подвешенных вверху динамиков
и прерывистым бормотанием подключенного...
Я куда-то летел в обморочном беспамятстве, страшная боль разрывала
череп, в обожженных глазах - багровое марево, и затем - ничто.
Я поднял веки.
Я лежал на бетоне, разбитый, оглушенный, стонал и ловил ртом воздух,
давясь и задыхаясь. Пошевелил руками, безмерно удивленный, что они так
близко, оперся на них, кровь капала у меня изо рта. Я тупо смотрел на
маленькие красные звездочки, растекавшиеся по бетону. Я чувствовал себя
крохотным, съежившимся, словно высохшее зернышко, мысли текли мутные и
темные, медленно и неотчетливо, как у привыкшего к воздуху и свету
человека, который вдруг очутился на илистом дне грязного водоема. Болели
все кости, вверху что-то гудело и завывало, как ураган, ныло все тело,
болезненно горели пальцы, с которых слезла кожа, хотелось заползти в угол,
притаиться там - казалось, я так мал, что помещусь в любой щели. Я
чувствовал себя потерянным, отверженным, окончательно погибшим. Это
ощущение пересиливало боль и разбитость, когда я медленно поднимался с
пола и шел, качаясь, к столу. И тут вид аппарата, холодного, с остывшими
темными лампами, напомнил мне все - только тут я осознал страшный рев над
головой, вопли, обращенные ко мне, ужасное бормотанье, поток слов, столь
быстрых, что их не произнесло бы ни одно человеческое горло, я слышал
просьбы, заклятия, обещания награды, мольбы о пощаде. Этот голос бил по
голове, заполняя весь подвал; я покачнулся, дрожа, и хотел бежать, но,
сообразив, кто находится надо мной и сходит с ума от страха и ярости на
всех этажах гигантского здания, слепо бросился к двери, споткнулся, упал
на что-то...
Это был Харден. Он лежал навзничь с широко открытыми глазами, из-под
запрокинутой головы выбегала черная нить. Мне трудно рассказать, что я
делал тогда. Помнится, тряс Хардена и звал его, но не слышал своего
голоса, вероятно, его заглушал вой. Потом бил по аппарату, и руки мои были
в крови и осколках стекла; не знаю сначала или потом - я попытался делать
Хардену искусственное дыхание. Он был холодный как лед. Я топтал
чудовищные комки желатина с таким омерзением и страхом, что меня била
судорога. Я стучал кулаками в железную дверь, не видя, что ключ торчит в
замке.. Двери во двор были заперты. Ключ, наверно, был в кармане у
Хардена, но мне даже не пришло в голову, что я могу вернуться в подвал. Я
с такой силой колотил в доски кирпичами, что они крошились у меня в руках,
вопли, несшиеся из подвала, обжигали кожу. Там завывали голоса то низкие,
то словно женские, а я бил ногами в дверь, молотил кулаками, бросался на
нее всей тяжестью своего тела, как безумный, пока не вывалился во двор
вместе с разбитыми досками, вскочил и помчался вперед. Я упал еще
несколько раз, прежде чем выбрался на улицу. Холод немного отрезвил меня.
Помню, что стоял у стены, вытирал окровавленные пальцы, как-то
странно рыдал, но это не был плач - глаза оставались совершенно сухими.
Ноги тряслись, было трудно идти. Я не мог вспомнить, где нахожусь и куда,
собственно, должен направиться, - знал лишь, что надо торопиться. Только
увидев фонари и автомобили, я узнал площадь Вильсона. Полисмен,
остановивший меня, не понял ничего из моих слов, впрочем, я не помню, что
говорил. Внезапно прохожие стали что-то кричать, сбежалась толпа, все
показывали в одну сторону, создалась пробка, автомобили останавливались,
полисмен куда-то исчез; я страшно ослабел и присел на бетонную ограду
сквера. Горело здание ОЭП, пламя вырывалось из окон всех этажей.
Мне казалось, что я слышу вой, который все нарастает, я хотел бежать,
но это были пожарные команды, на касках играли отблески огня, когда они
разворачивались - три машины, одна за другой. Теперь полыхало уже так, что
уличные фонари потускнели. Я сидел на другой стороне площади и слышал
треск и гудение, доносившиеся из горевшего здания.
Думаю, что он сам это сделал, когда понял, что проиграл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16