Это была
"высокогорная" модель. Кроме того, скафандр был наполовину серебряный,
наполовину черный. Повернешься черной стороной к солнцу - начинаешь
потеть, повернешься серебряной - по телу пробегает приятная прохлада.
Пирксу это показалось не слишком-то удачной выдумкой: ведь не всегда можно
повернуться к солнцу как захочешь. Задом наперед идти, что ли?
Русские ученые расхохотались. Они показали переключатель на груди:
он перемещал цвета. Можно было сделать скафандр черным спереди,
а серебряным сзади, и наоборот. Интересен был и способ, каким перемещались
цвета. Узкое пространство между прозрачной внешней оболочкой из твердого
пластика и собственно корпусом скафандра заполнялось двумя разными видами
красителей или, скорее, полужидких веществ, приготовленных на алюминии и
на угле. А перемещались они просто под давлением кислорода, поступавшего
из аппарата для дыхания.
Пора было идти к ракете. В первый раз Пиркс вошел в шлюзовую камеру
станции с солнечной стороны и был так ослеплен, что ничего не видел. Лишь
теперь он обратил внимание, что камера была сконструирована особым
образом: вся ее наружная стена двигалась вверх и вниз, как поршень. Пнин
объяснил, что благодаря этому можно одновременно впускать или выпускать
сколько угодно людей и не расходовать воздух попусту. Пиркс ощутил нечто
вроде зависти, потому что камеры Института были почтеннейшими ящиками,
устаревшими, по меньшей мере, на пять лет; а пять лет технического
прогресса - это целая эпоха.
Солнце как будто вовсе не снизилось. Странно было шагать в надувных
башмаках - словно и не касаешься почвы, но Пиркс освоился с этим, прежде
чем дошел до ракеты.
Профессор Ганшин придвинул свой шлем к шлему Пиркса и прокричал
несколько прощальных слов, потом они пожали друг другу руки в тяжелых
перчатках, и вслед за пилотом отлетающие влезли внутрь ракеты, которая
чуть осела под увеличившейся тяжестью.
Пилот подождал, пока провожающие отойдут на безопасное расстояние, и
запустил двигатели. Внутри скафандра угрюмый грохот нарастающей тяги
звучал, как за толстой стеной. Нагрузка возросла, но они даже не
почувствовали, как ракета оторвалась от площадки. Только звезды
заколебались в верхних иллюминаторах, а гористая пустыня в нижних
провалилась и исчезла.
Они летели теперь совсем низко и поэтому ничего не видели, только
пилот наблюдал за проплывавшим внизу призрачным ландшафтом. Ракета висела
почти вертикально, как вертолет. Нарастание скорости угадывалось по
усилившемуся грохоту двигателей и легкой вибрации всего корпуса.
- Внимание, снижаемся! - послышалось в шлемофоне. Пиркс не знал,
говорит это пилот по бортовому радио или Пнин. Откинулись спинки кресел.
Пиркс глубоко вздохнул, он стал легким - таким легким, что того гляди
полетит; он инстинктивно ухватился за подлокотники. Пилот резко
затормозил, дюзы запылали, завыли, языки пламени с невыносимым шумом
устремились в обратную сторону, вдоль обшивки корабля, перегрузка
возросла, опять упала, и наконец до ушей Пиркса донесся двойной сухой
стук - они сели. А дальше началось нечто неожиданное. Ракета, которая уже
начала свои странные колебания и качалась вверх-вниз, будто подражая
мерным приседаниям длинноногих насекомых, вдруг накренилась и под
нарастающий грохот камней стала заметно сползать с места.
- Катастрофа! - мелькнуло в уме у Пиркса. Он не испугался, но
непроизвольно напряг все мышцы. Его попутчики лежали неподвижно. Двигатели
молчали. Пиркс отлично понимал пилота: корабль, кренясь и колеблясь,
сползает вниз вместе с каменной осыпью, и если включить двигатели, то при
резком крене одной из "ног" они, не успев взлететь, либо опрокинутся, либо
ударятся о скалы.
Скрежет и грохот каменных глыб, катящихся под стальными лапами
ракеты, все слабел и наконец утих. Еще несколько струек гравия звонко
пробарабанили по металлу, еще какой-то обломок подался вглубь под нажимом
шарнирной "ноги" - и кабина медленно осела с креном градусов в десять.
Пилот выбрался из своего колодца слегка сконфуженный и начал
объяснять, что изменился рельеф местности: видимо, по северному склону
прошла новая лавина. Он садился на осыпь под самой стеной, чтобы доставить
их поближе к цели.
Пнин ответил, что это не слишком-то удачный способ сокращать дорогу:
каменная осыпь - не космодром, и без необходимости рисковать не следует.
На этом короткий диалог кончился, пилот пропустил пассажиров в шлюзовую
камеру, и они по лесенке спустились на осыпь.
Пилот остался в ракете - он должен был ожидать возвращения Пнина,
а Лангнер и Пиркс пошли с Ганшиным.
Пиркс считал, что хорошо знает Луну. Однако он ошибался. Район
станции "Циолковский" был просто прогулочной площадкой по сравнению
с местом, где они оказались сейчас. Ракета, накренившись на раздвинутых
до предела "ногах", ушедших в каменную осыпь, стояла всего в трехстах
шагах от границы тени, отбрасываемой главным массивом хребта Менделеева.
Пылающее в черном небе солнечное жерло почти коснулось зубцов цепи, и
казалось, зубцы в этом месте плавятся, но это был обман зрения. Однако
отвесные стены, возникшие из тьмы в километре-двух, не были иллюзией.
К изрезанной глубокими рытвинами равнине, представляющей собой дно
кратера, сбегали из расселин немыслимо белые треугольники осыпей; места
свежих обвалов легко распознавались по размытым очертаниям камней,
окутанных медленно оседающей пылью. Потрескавшуюся лаву на дне кратера
тоже покрывал слой светлой пыли; вся Луна была припудрена
микроскопическими частицами метеоров - этого мертвого дождя, миллионы лет
падавшего на нее со звезд. По обе стороны тропы - она, в сущности, была
нагромождением глыб и обломков, таким же диким, как все вокруг, и
называлась так лишь потому, что была обозначена вцементированными в камень
алюминиевыми вехами, каждая из которых увенчивалась чем-то вроде
рубинового шарика, - по обе стороны этого пути, нацеленного вверх по
осыпи, стояли наполовину залитые светом, наполовину черные, как
галактическая ночь, стены, с которыми не могли сравниться даже громады
Гималаев.
Слабое лунное притяжение позволяло камням на века застывать в формах,
будто рожденных в кошмарном сне. Даже привыкшие к виду пропастей люди рано
или поздно терялись при восхождении к вершинам. Впечатление нереальности,
фантастичности окружающего ландшафта усиливалось и тем, что белые глыбы
пемзы от пинка ногой взлетали вверх, как пузыри, а самый тяжелый обломок
базальта, брошенный вниз по склону, летел неестественно медленно, долго и
падал беззвучно, будто во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"высокогорная" модель. Кроме того, скафандр был наполовину серебряный,
наполовину черный. Повернешься черной стороной к солнцу - начинаешь
потеть, повернешься серебряной - по телу пробегает приятная прохлада.
Пирксу это показалось не слишком-то удачной выдумкой: ведь не всегда можно
повернуться к солнцу как захочешь. Задом наперед идти, что ли?
Русские ученые расхохотались. Они показали переключатель на груди:
он перемещал цвета. Можно было сделать скафандр черным спереди,
а серебряным сзади, и наоборот. Интересен был и способ, каким перемещались
цвета. Узкое пространство между прозрачной внешней оболочкой из твердого
пластика и собственно корпусом скафандра заполнялось двумя разными видами
красителей или, скорее, полужидких веществ, приготовленных на алюминии и
на угле. А перемещались они просто под давлением кислорода, поступавшего
из аппарата для дыхания.
Пора было идти к ракете. В первый раз Пиркс вошел в шлюзовую камеру
станции с солнечной стороны и был так ослеплен, что ничего не видел. Лишь
теперь он обратил внимание, что камера была сконструирована особым
образом: вся ее наружная стена двигалась вверх и вниз, как поршень. Пнин
объяснил, что благодаря этому можно одновременно впускать или выпускать
сколько угодно людей и не расходовать воздух попусту. Пиркс ощутил нечто
вроде зависти, потому что камеры Института были почтеннейшими ящиками,
устаревшими, по меньшей мере, на пять лет; а пять лет технического
прогресса - это целая эпоха.
Солнце как будто вовсе не снизилось. Странно было шагать в надувных
башмаках - словно и не касаешься почвы, но Пиркс освоился с этим, прежде
чем дошел до ракеты.
Профессор Ганшин придвинул свой шлем к шлему Пиркса и прокричал
несколько прощальных слов, потом они пожали друг другу руки в тяжелых
перчатках, и вслед за пилотом отлетающие влезли внутрь ракеты, которая
чуть осела под увеличившейся тяжестью.
Пилот подождал, пока провожающие отойдут на безопасное расстояние, и
запустил двигатели. Внутри скафандра угрюмый грохот нарастающей тяги
звучал, как за толстой стеной. Нагрузка возросла, но они даже не
почувствовали, как ракета оторвалась от площадки. Только звезды
заколебались в верхних иллюминаторах, а гористая пустыня в нижних
провалилась и исчезла.
Они летели теперь совсем низко и поэтому ничего не видели, только
пилот наблюдал за проплывавшим внизу призрачным ландшафтом. Ракета висела
почти вертикально, как вертолет. Нарастание скорости угадывалось по
усилившемуся грохоту двигателей и легкой вибрации всего корпуса.
- Внимание, снижаемся! - послышалось в шлемофоне. Пиркс не знал,
говорит это пилот по бортовому радио или Пнин. Откинулись спинки кресел.
Пиркс глубоко вздохнул, он стал легким - таким легким, что того гляди
полетит; он инстинктивно ухватился за подлокотники. Пилот резко
затормозил, дюзы запылали, завыли, языки пламени с невыносимым шумом
устремились в обратную сторону, вдоль обшивки корабля, перегрузка
возросла, опять упала, и наконец до ушей Пиркса донесся двойной сухой
стук - они сели. А дальше началось нечто неожиданное. Ракета, которая уже
начала свои странные колебания и качалась вверх-вниз, будто подражая
мерным приседаниям длинноногих насекомых, вдруг накренилась и под
нарастающий грохот камней стала заметно сползать с места.
- Катастрофа! - мелькнуло в уме у Пиркса. Он не испугался, но
непроизвольно напряг все мышцы. Его попутчики лежали неподвижно. Двигатели
молчали. Пиркс отлично понимал пилота: корабль, кренясь и колеблясь,
сползает вниз вместе с каменной осыпью, и если включить двигатели, то при
резком крене одной из "ног" они, не успев взлететь, либо опрокинутся, либо
ударятся о скалы.
Скрежет и грохот каменных глыб, катящихся под стальными лапами
ракеты, все слабел и наконец утих. Еще несколько струек гравия звонко
пробарабанили по металлу, еще какой-то обломок подался вглубь под нажимом
шарнирной "ноги" - и кабина медленно осела с креном градусов в десять.
Пилот выбрался из своего колодца слегка сконфуженный и начал
объяснять, что изменился рельеф местности: видимо, по северному склону
прошла новая лавина. Он садился на осыпь под самой стеной, чтобы доставить
их поближе к цели.
Пнин ответил, что это не слишком-то удачный способ сокращать дорогу:
каменная осыпь - не космодром, и без необходимости рисковать не следует.
На этом короткий диалог кончился, пилот пропустил пассажиров в шлюзовую
камеру, и они по лесенке спустились на осыпь.
Пилот остался в ракете - он должен был ожидать возвращения Пнина,
а Лангнер и Пиркс пошли с Ганшиным.
Пиркс считал, что хорошо знает Луну. Однако он ошибался. Район
станции "Циолковский" был просто прогулочной площадкой по сравнению
с местом, где они оказались сейчас. Ракета, накренившись на раздвинутых
до предела "ногах", ушедших в каменную осыпь, стояла всего в трехстах
шагах от границы тени, отбрасываемой главным массивом хребта Менделеева.
Пылающее в черном небе солнечное жерло почти коснулось зубцов цепи, и
казалось, зубцы в этом месте плавятся, но это был обман зрения. Однако
отвесные стены, возникшие из тьмы в километре-двух, не были иллюзией.
К изрезанной глубокими рытвинами равнине, представляющей собой дно
кратера, сбегали из расселин немыслимо белые треугольники осыпей; места
свежих обвалов легко распознавались по размытым очертаниям камней,
окутанных медленно оседающей пылью. Потрескавшуюся лаву на дне кратера
тоже покрывал слой светлой пыли; вся Луна была припудрена
микроскопическими частицами метеоров - этого мертвого дождя, миллионы лет
падавшего на нее со звезд. По обе стороны тропы - она, в сущности, была
нагромождением глыб и обломков, таким же диким, как все вокруг, и
называлась так лишь потому, что была обозначена вцементированными в камень
алюминиевыми вехами, каждая из которых увенчивалась чем-то вроде
рубинового шарика, - по обе стороны этого пути, нацеленного вверх по
осыпи, стояли наполовину залитые светом, наполовину черные, как
галактическая ночь, стены, с которыми не могли сравниться даже громады
Гималаев.
Слабое лунное притяжение позволяло камням на века застывать в формах,
будто рожденных в кошмарном сне. Даже привыкшие к виду пропастей люди рано
или поздно терялись при восхождении к вершинам. Впечатление нереальности,
фантастичности окружающего ландшафта усиливалось и тем, что белые глыбы
пемзы от пинка ногой взлетали вверх, как пузыри, а самый тяжелый обломок
базальта, брошенный вниз по склону, летел неестественно медленно, долго и
падал беззвучно, будто во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23