я поступил
так же. Первоначальный план, согласно которому дом-гигант
снабжался пропеллерами (на случай коллективных воздушных
экскурсий), - был отвергнут. Во-первых, потому, что таких домов
для начала предполагалось изготовить 900 миллионов; вовторых,
подобные путешествия все равно не имели бы смысла. Даже если бы
жильцы выходили на экскурсию из тысячи дверей сразу, они все
равно никогда бы не вышли: прежде чем последний из них покинет
здание, успеют подрасти родившиеся за это время младенцы.
Японцы, по-видимому, были от своего проекта в восторге.
После них слово взял Норман Юхас из США и предложил семь методов
борьбы с демографическим взрывом: уговоры, судебные приговоры,
деэротизация, принудительная целибатизация, онанизация, строгая
изоляция, а для упорствующих - кастрация. Каждая супружеская
чета должна была просить разрешение на ребенка, а затем еще
выдержать три экзамена - по копуляции, воспитанию и взаимному
обожанию. Нелегальное деторождение объявлялось наказуемым, а
повторное - каралось пожизненным заключением. К этомуто докладу
и прилагались те миленькие проспекты и отрывные талоны, которые
мы получили утром в числе материалов конгресса. Хэйзлтон и Юхас
предвидели появление новых профессий, как-то: матримониальный
осведомитель, запретитель, разделитель и затыкатель; проект
нового уголовного кодекса, в котором зачатие фигурировало в
качестве тягчайшего из преступлений, был нам немедленно роздан.
Тут случился прискорбный инцидент: с галереи для публики кто-то
швырнул бутылку со взрывчатой смесью. "Скорая помощь" (она была
туг как тут, укрытая в кулуарах) сделала свое дело, а служба
наблюдения за порядком быстро прикрыла исковерканные кресла и
останки ученых нейлоновым покрывалом с жизнерадостными узорами;
как видно, устроители заранее обо всем позаботились.
В паузах между докладами я попробовал читать местные газеты
и, хотя испанский понимал с пятого на десятое, все же узнал, что
правительство стянуло в город танковые части, поставило на ноги
всю полицию и объявило военное положение. По-видимому, кроме
меня, никто не догадывался о том, что творится за стенами
"Хилтона". В семь объявили перерыв, чтобы участники могли
подкрепиться - разумеется, за свой счет; возвращаясь в зал, я
купил очередной экстренный выпуск официозной газеты "Насьон" и
парочку экстремистских "вечерок". Даже при моем весьма
приблизительном знании языка эти газеты показались мне
необычными. Блаженно-оптимистические сентенции о христианской
любви - залоге всеобщего счастья - перемежались угрозами
кровавых репрессий и столь же свирепыми ультиматумами
экстремистов. Такой разнобой объясняла одна лишь гипотеза: часть
журналистов пила водопроводную воду, а прочие - нет. В органе
правых воды, естественно, было выпито меньше; сотрудники
оплачивались здесь лучше и за работой подкреплялись напитками
подороже. Впрочем, экстремисты, хоть и не чуждые аскетизма во имя
высших идеалов и лозунгов, тоже не слишком часто утоляли жажду
водой, если учесть, что картсупио (напиток из перебродившего сока
растения мелменоле) в Костарикане невероятно дешев.
Не успели мы погрузиться в мягкие кресла, а профессор
Дрингенбаум из Швейцарии - произнести первую цифру своего
доклада, как с улицы послышались глухие взрывы; здание дрогнуло,
зазвенели оконные стекла, но футурологиоптимисты кричали, что это
просто землетрясение. Я же склонялся к тому, что какая-то из
оппозиционных группировок (они пикетировали отель с самого начала
конгресса) бросила в холл петарды. Меня разубедил еще более
сильный грохот и сотрясение; теперь уже можно было различить
стаккато пулеметных очередей. Обманываться не приходилось:
Костарикана вступила в стадию уличных боев. Первыми сорвались с
места журналисты - стрельба подействовала на них, как побудка.
Верные профессиональному долгу, они помчались на улицу.
Дрингенбаум попытался продолжить свое выступление, в общем-то
довольно пессимистическое. Сначала цивилизация, а после
каннибализация, утверждал он, ссылаясь на известную теорию
американцев, которые подсчитали, что, если ничего не изменится,
через четыреста лет Земля превратится в шар из человеческих тел,
разбухающий со скоростью света. Однако новые взрывы заставили
профессора замолчать.
Футуролога в растерянности выходили из зала; в холле они
смешались с участниками Конгресса Освобожденной Литературы,
которых, судя по внешнему виду, начало боев застало в разгар
занятий, приближающих демографическую катастрофу. За редакторами
издательской фирмы А.Кнопфа шествовали их секретарши (сказать,
что они неглиже, я не мог бы - кроме нательных узоров в стиле
поп-арт, на них вообще ничего не было), с портативными кальянами
и наргиле, заправленными модной смесью ЛСД, марихуаны, иохимбина
и опиума. Как я услышал, адепты Освобожденной Литературы только
что сожгли in effigie американского министра почты и телеграфа -
тот, видите ли, приказал своим служащим уничтожить листовки с
призывами к массовому кровосмешению. В холле они вели себя отнюдь
не добропорядочно, особенно если учесть серьезность момента.
Общественного приличия не нарушали лишь те из них, кто совершенно
выбился из сил или пребывал в наркотическом оцепенении. Из кабин
доносился истошный визг бедняжек телефонисток; какой-то
толстобрюхий субъект в леопардовой шкуре и с факелом, пропитанным
гашишем, бушевал между рядами вешалок, атакуя персонал гардероба.
Портье с трудом утихомирили его, призвав на помощь швейцаров. С
антресолей кто-то забрасывал нас охапками цветных фотографий,
детально изображающих то, что один человек под влиянием похоти
может сделать с другим, и даже гораздо больше. Когда на улице
появились первые танки (их прекрасно было видно в окно), из
лифтов повалили перепуганные филуменисты и бунтари; растаптывая
эротические закуски, принесенные издателями и разбросанные теперь
по холлу, постояльцы разбегались кто куда. Ревя, как обезумевший
буйвол, и сокрушая прикладом своей папинтовки всех и вся,
пробивался через толпу бородатый антипапист; он - я видел своими
глазами - выбежал из отеля, чтобы немедля открыть огонь по
пробегающим мимо людям. Похоже, ему, убежденному экстремисту
крайнего толка, было все равно, в кого стрелять. Когда со звоном
начали лопаться огромные окна, холл, оглашаемый криками ужаса и
любострастия, превратился в сущее пекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
так же. Первоначальный план, согласно которому дом-гигант
снабжался пропеллерами (на случай коллективных воздушных
экскурсий), - был отвергнут. Во-первых, потому, что таких домов
для начала предполагалось изготовить 900 миллионов; вовторых,
подобные путешествия все равно не имели бы смысла. Даже если бы
жильцы выходили на экскурсию из тысячи дверей сразу, они все
равно никогда бы не вышли: прежде чем последний из них покинет
здание, успеют подрасти родившиеся за это время младенцы.
Японцы, по-видимому, были от своего проекта в восторге.
После них слово взял Норман Юхас из США и предложил семь методов
борьбы с демографическим взрывом: уговоры, судебные приговоры,
деэротизация, принудительная целибатизация, онанизация, строгая
изоляция, а для упорствующих - кастрация. Каждая супружеская
чета должна была просить разрешение на ребенка, а затем еще
выдержать три экзамена - по копуляции, воспитанию и взаимному
обожанию. Нелегальное деторождение объявлялось наказуемым, а
повторное - каралось пожизненным заключением. К этомуто докладу
и прилагались те миленькие проспекты и отрывные талоны, которые
мы получили утром в числе материалов конгресса. Хэйзлтон и Юхас
предвидели появление новых профессий, как-то: матримониальный
осведомитель, запретитель, разделитель и затыкатель; проект
нового уголовного кодекса, в котором зачатие фигурировало в
качестве тягчайшего из преступлений, был нам немедленно роздан.
Тут случился прискорбный инцидент: с галереи для публики кто-то
швырнул бутылку со взрывчатой смесью. "Скорая помощь" (она была
туг как тут, укрытая в кулуарах) сделала свое дело, а служба
наблюдения за порядком быстро прикрыла исковерканные кресла и
останки ученых нейлоновым покрывалом с жизнерадостными узорами;
как видно, устроители заранее обо всем позаботились.
В паузах между докладами я попробовал читать местные газеты
и, хотя испанский понимал с пятого на десятое, все же узнал, что
правительство стянуло в город танковые части, поставило на ноги
всю полицию и объявило военное положение. По-видимому, кроме
меня, никто не догадывался о том, что творится за стенами
"Хилтона". В семь объявили перерыв, чтобы участники могли
подкрепиться - разумеется, за свой счет; возвращаясь в зал, я
купил очередной экстренный выпуск официозной газеты "Насьон" и
парочку экстремистских "вечерок". Даже при моем весьма
приблизительном знании языка эти газеты показались мне
необычными. Блаженно-оптимистические сентенции о христианской
любви - залоге всеобщего счастья - перемежались угрозами
кровавых репрессий и столь же свирепыми ультиматумами
экстремистов. Такой разнобой объясняла одна лишь гипотеза: часть
журналистов пила водопроводную воду, а прочие - нет. В органе
правых воды, естественно, было выпито меньше; сотрудники
оплачивались здесь лучше и за работой подкреплялись напитками
подороже. Впрочем, экстремисты, хоть и не чуждые аскетизма во имя
высших идеалов и лозунгов, тоже не слишком часто утоляли жажду
водой, если учесть, что картсупио (напиток из перебродившего сока
растения мелменоле) в Костарикане невероятно дешев.
Не успели мы погрузиться в мягкие кресла, а профессор
Дрингенбаум из Швейцарии - произнести первую цифру своего
доклада, как с улицы послышались глухие взрывы; здание дрогнуло,
зазвенели оконные стекла, но футурологиоптимисты кричали, что это
просто землетрясение. Я же склонялся к тому, что какая-то из
оппозиционных группировок (они пикетировали отель с самого начала
конгресса) бросила в холл петарды. Меня разубедил еще более
сильный грохот и сотрясение; теперь уже можно было различить
стаккато пулеметных очередей. Обманываться не приходилось:
Костарикана вступила в стадию уличных боев. Первыми сорвались с
места журналисты - стрельба подействовала на них, как побудка.
Верные профессиональному долгу, они помчались на улицу.
Дрингенбаум попытался продолжить свое выступление, в общем-то
довольно пессимистическое. Сначала цивилизация, а после
каннибализация, утверждал он, ссылаясь на известную теорию
американцев, которые подсчитали, что, если ничего не изменится,
через четыреста лет Земля превратится в шар из человеческих тел,
разбухающий со скоростью света. Однако новые взрывы заставили
профессора замолчать.
Футуролога в растерянности выходили из зала; в холле они
смешались с участниками Конгресса Освобожденной Литературы,
которых, судя по внешнему виду, начало боев застало в разгар
занятий, приближающих демографическую катастрофу. За редакторами
издательской фирмы А.Кнопфа шествовали их секретарши (сказать,
что они неглиже, я не мог бы - кроме нательных узоров в стиле
поп-арт, на них вообще ничего не было), с портативными кальянами
и наргиле, заправленными модной смесью ЛСД, марихуаны, иохимбина
и опиума. Как я услышал, адепты Освобожденной Литературы только
что сожгли in effigie американского министра почты и телеграфа -
тот, видите ли, приказал своим служащим уничтожить листовки с
призывами к массовому кровосмешению. В холле они вели себя отнюдь
не добропорядочно, особенно если учесть серьезность момента.
Общественного приличия не нарушали лишь те из них, кто совершенно
выбился из сил или пребывал в наркотическом оцепенении. Из кабин
доносился истошный визг бедняжек телефонисток; какой-то
толстобрюхий субъект в леопардовой шкуре и с факелом, пропитанным
гашишем, бушевал между рядами вешалок, атакуя персонал гардероба.
Портье с трудом утихомирили его, призвав на помощь швейцаров. С
антресолей кто-то забрасывал нас охапками цветных фотографий,
детально изображающих то, что один человек под влиянием похоти
может сделать с другим, и даже гораздо больше. Когда на улице
появились первые танки (их прекрасно было видно в окно), из
лифтов повалили перепуганные филуменисты и бунтари; растаптывая
эротические закуски, принесенные издателями и разбросанные теперь
по холлу, постояльцы разбегались кто куда. Ревя, как обезумевший
буйвол, и сокрушая прикладом своей папинтовки всех и вся,
пробивался через толпу бородатый антипапист; он - я видел своими
глазами - выбежал из отеля, чтобы немедля открыть огонь по
пробегающим мимо людям. Похоже, ему, убежденному экстремисту
крайнего толка, было все равно, в кого стрелять. Когда со звоном
начали лопаться огромные окна, холл, оглашаемый криками ужаса и
любострастия, превратился в сущее пекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34