Закрутится, уйдет в заботы и вроде как забудет. А потом как присядет, и снова слезы рекой. Нынешняя жизнь Боровицкой состояла из бесконечной череды забот вокруг живого, но неподвижного тела супруга. Уже прошло десять лет после того страшного дня, когда бравый и крепкий полковник в одно мгновение превратился в совершенную развалину, в бревно с глазами, как она про себя его называла. Полина Карповна, Зина и прислуга постепенно приноровились к новому состоянию Ефрема Нестеровича и уже и не вспоминали о былых временах, когда он гарцевал на горячем коне и отплясывал мазурку до утра.
Вот и нынче наступил очередной банный день. Крепкий здоровый лакей, камердинер, горничная помогали хозяйке поднять неподвижное тело, погрузить его в ванну, да так, чтобы не захлебнулся. Да не ушибить. Помыть, переодеть и снова положить на кровать, высокие спинки которой и определяли для Боровицкого границы его нынешнего мира. На все это уходил почти целый день. Полина Карповна начинала нервничать еще за несколько дней до мытья мужа. А вдруг как простудится? А если упадет да ушибется?
– Чай, хуже нынешнего не будет, – прогудел как-то в ответ на стенания хозяйки камердинер. – И то, прости господи, это не жизнь! Вон, собака и то больше него теперь понимает!
– Что ты, дурень, несешь! Это твой господин, потомственный дворянин! А что с ним такое приключилось, так, значит, господу так угодно испытывать его и нас! На веру и терпение! Жизнь, она всякая святая! И такая жизнь тоже Господня воля!
– Конечно, на все воля Господня! – согласился камердинер. – А то, что терпения надо много, так уж тут вы, барыня, правы. Много терпения надо, и сколько еще понадобится!
Сколько еще понадобится? Этот вопрос она сама себе задавала каждый день. И каждый день она думала, а вдруг ЭТО произойдет именно сегодня. Она придет к нему утром, а он уже не дышит. И все, конец мучениям! Она вздрагивала от своих греховных мыслей, пугалась, крестилась и, отогнав их прочь, с еще большим старанием ухаживала за супругом. При этом, проходя мимо зеркала, Боровицкая с ужасом понимала, что ей уже незачем мечтать о свободе. Разорвав жертвенные путы, она не обретет уже ничего, кроме горькой одинокой старости. Дочь, старая дева, злая и истеричная, будет есть её поедом и тем самым отомстит за то, что мать всю жизнь предпочитала сына. А сынок-то взял и покинул её навеки!
Обуреваемая грустными размышлениями, Полина Карповна вошла к мужу и стала готовить его к мытью. Сняла одеяло, расстегнула пуговицы на рубашке. Ефрем Нестерович глядел в потолок. Взор его ничего не выражал.
– Ох, Ефремушка, если бы ты знал о нашем горе! Если бы ты знал! Я тебе прямо завидую, твое сердце не ведает боли. А мое-то как стонет, как стонет! – и она снова заскулила как старая собака около хозяина.
Явилась прислуга. Хозяйка поспешно утерла слезы, и все принялись за дело. Бледное морщинистое тело погрузили в ванну с горячей водой и намылили хорошенько. Поначалу Полина Карповна ужасно стеснялась глядеть на голое тело супруга при посторонних, а потом уж и к этому привыкла. Боровицкая приготовила большую махровую простыню, чтобы заворачивать в неё больного, горничная стелила свежую постель, а лакей с камердинером вытаскивали хозяина из ванны. И в тот миг, когда они попытались половчее уложить его на кровать, мокрое тело выскользнуло из их рук и тяжело рухнуло на пол ванны. Боровицкий упал лицом вниз, тяжело стукнувшись лбом о пол.
– А-а! – ужасным голосом закричала Полина Карповна.
Она замерла с простыней в руках, не в силах подойти к мужу.
– Че-р-т, че-рт-по-бе-ри, – раздалось снизу.
Горничная охнула и села на кровать хозяина. Лакей и камердинер схватили Боровицкого под мышки и перевернули его лицом вверх.
– Бо-лва-ны, – медленно, но вполне членораздельно произнес Боровицкий. – За-ши-бся! – и он с трудом пошевелил неподвижной до этого мига рукой и попытался поднести её ко лбу, на котором прямо на глазах выросла огромная шишка.
У Полины Карповны закатились глаза, и она неспешно сползла на пол рядом с супругом.
Когда она очнулась, в комнате уже находилась Зина, которая причитала, охала, плакала и смеялась одновременно. Ефрема Нестеровича одели и благополучно водрузили снова на кровать. Он тихонько шевелил руками и глядел во все стороны, словно впервые белый свет увидел.
– Услышал, услышал Бог мои молитвы, – пролепетала несчастная жена и бросилась на грудь супругу. – Уж мы и не чаяли, не чаяли, что ты поправишься, сокол ты мой!
– Да уж! Со-ко-лик! Курица ощи-пан-ная веселей глядит! – прошепелявил Боровицкий.
– Узнаю моего мужа! – радостно всплеснула руками Полина Карповна, еще не веря собственным глазам и ушам.
– А я вот пло-хо приз-наю всех, за-па-мя-товал.
– Папочка, я Зина, твоя дочка! Ты не узнал меня? – Зина поцеловала руку отца и нежно поднесла её к своему лицу. – Ведь ты так десять лет пролежал!
– Боже! – Боровицкий прикрыл глаза. – Не по-нять мне сей-час, не оси-лю.
Ефрем Нестерович некоторое время находился с закрытыми глазами. Слюна тонкой струйкой стекала по уголку искривленного рта. Жена, дочь, прислуга замерли вокруг постели в благоговейном молчании, переживая чудо, свершившееся на их глазах.
– Анатолий где? – вдруг резко и уже почти членораздельно спросил полковник.
Все вздрогнули. Полина Карповна подскочила, всплеснула руками и приготовилась стенать.
– Он уехал, папенька. Далеко уехал, за границу, по службе. Не скоро будет, – вдруг выпалила Зина.
– А! Стало быть, дела его хорошо? Остепенился? Человеком стал? Где жена его? – приободрился полковник.
– Дома, с детками, – пролепетала Полина Карповна, не зная, что дальше врать.
– Стало быть, и внуки есть! Славно! Видеть их хочу всех, прикажите, пусть тотчас же будут. Не всякий раз дед с того света возвращается! Да еще, может, и ненадолго!
Полковник заулыбался и снова устало прикрыл глаза. Полина Карповна, сама не своя от случившегося, вытолкала дочь в соседнюю комнату.
– Вот чудо! Чудо! Помогли мои молитвы! – она замахала руками, как наседка крыльями.
– Да не молитвы ваши, а шишка на лбу! Знали бы, что такой способ лечения есть, так давно бы надо было его об пол стукнуть, – воскликнула Зина.
– Ну уж, не знаю, – с сомнением протянула Боровицкая.
– Только что мы теперь ему о Толеньке-то скажем?
– Ничего не скажем, пусть пока не знает, а то ему опять плохо сделается. Ну а если все опять вернется к прежнему, так и зачем его расстраивать? Пусть остается в неведении. И Таисию предупредим, и детей, чтобы не говорили лишнего дедушке, не беспокоили его, – уверенным голосом произнесла Зина. Мать покачала головой, но спорить не стала.
Таисия Семеновна соскочила с извозчика и почти бегом поднялась в квартиру Боровицких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Вот и нынче наступил очередной банный день. Крепкий здоровый лакей, камердинер, горничная помогали хозяйке поднять неподвижное тело, погрузить его в ванну, да так, чтобы не захлебнулся. Да не ушибить. Помыть, переодеть и снова положить на кровать, высокие спинки которой и определяли для Боровицкого границы его нынешнего мира. На все это уходил почти целый день. Полина Карповна начинала нервничать еще за несколько дней до мытья мужа. А вдруг как простудится? А если упадет да ушибется?
– Чай, хуже нынешнего не будет, – прогудел как-то в ответ на стенания хозяйки камердинер. – И то, прости господи, это не жизнь! Вон, собака и то больше него теперь понимает!
– Что ты, дурень, несешь! Это твой господин, потомственный дворянин! А что с ним такое приключилось, так, значит, господу так угодно испытывать его и нас! На веру и терпение! Жизнь, она всякая святая! И такая жизнь тоже Господня воля!
– Конечно, на все воля Господня! – согласился камердинер. – А то, что терпения надо много, так уж тут вы, барыня, правы. Много терпения надо, и сколько еще понадобится!
Сколько еще понадобится? Этот вопрос она сама себе задавала каждый день. И каждый день она думала, а вдруг ЭТО произойдет именно сегодня. Она придет к нему утром, а он уже не дышит. И все, конец мучениям! Она вздрагивала от своих греховных мыслей, пугалась, крестилась и, отогнав их прочь, с еще большим старанием ухаживала за супругом. При этом, проходя мимо зеркала, Боровицкая с ужасом понимала, что ей уже незачем мечтать о свободе. Разорвав жертвенные путы, она не обретет уже ничего, кроме горькой одинокой старости. Дочь, старая дева, злая и истеричная, будет есть её поедом и тем самым отомстит за то, что мать всю жизнь предпочитала сына. А сынок-то взял и покинул её навеки!
Обуреваемая грустными размышлениями, Полина Карповна вошла к мужу и стала готовить его к мытью. Сняла одеяло, расстегнула пуговицы на рубашке. Ефрем Нестерович глядел в потолок. Взор его ничего не выражал.
– Ох, Ефремушка, если бы ты знал о нашем горе! Если бы ты знал! Я тебе прямо завидую, твое сердце не ведает боли. А мое-то как стонет, как стонет! – и она снова заскулила как старая собака около хозяина.
Явилась прислуга. Хозяйка поспешно утерла слезы, и все принялись за дело. Бледное морщинистое тело погрузили в ванну с горячей водой и намылили хорошенько. Поначалу Полина Карповна ужасно стеснялась глядеть на голое тело супруга при посторонних, а потом уж и к этому привыкла. Боровицкая приготовила большую махровую простыню, чтобы заворачивать в неё больного, горничная стелила свежую постель, а лакей с камердинером вытаскивали хозяина из ванны. И в тот миг, когда они попытались половчее уложить его на кровать, мокрое тело выскользнуло из их рук и тяжело рухнуло на пол ванны. Боровицкий упал лицом вниз, тяжело стукнувшись лбом о пол.
– А-а! – ужасным голосом закричала Полина Карповна.
Она замерла с простыней в руках, не в силах подойти к мужу.
– Че-р-т, че-рт-по-бе-ри, – раздалось снизу.
Горничная охнула и села на кровать хозяина. Лакей и камердинер схватили Боровицкого под мышки и перевернули его лицом вверх.
– Бо-лва-ны, – медленно, но вполне членораздельно произнес Боровицкий. – За-ши-бся! – и он с трудом пошевелил неподвижной до этого мига рукой и попытался поднести её ко лбу, на котором прямо на глазах выросла огромная шишка.
У Полины Карповны закатились глаза, и она неспешно сползла на пол рядом с супругом.
Когда она очнулась, в комнате уже находилась Зина, которая причитала, охала, плакала и смеялась одновременно. Ефрема Нестеровича одели и благополучно водрузили снова на кровать. Он тихонько шевелил руками и глядел во все стороны, словно впервые белый свет увидел.
– Услышал, услышал Бог мои молитвы, – пролепетала несчастная жена и бросилась на грудь супругу. – Уж мы и не чаяли, не чаяли, что ты поправишься, сокол ты мой!
– Да уж! Со-ко-лик! Курица ощи-пан-ная веселей глядит! – прошепелявил Боровицкий.
– Узнаю моего мужа! – радостно всплеснула руками Полина Карповна, еще не веря собственным глазам и ушам.
– А я вот пло-хо приз-наю всех, за-па-мя-товал.
– Папочка, я Зина, твоя дочка! Ты не узнал меня? – Зина поцеловала руку отца и нежно поднесла её к своему лицу. – Ведь ты так десять лет пролежал!
– Боже! – Боровицкий прикрыл глаза. – Не по-нять мне сей-час, не оси-лю.
Ефрем Нестерович некоторое время находился с закрытыми глазами. Слюна тонкой струйкой стекала по уголку искривленного рта. Жена, дочь, прислуга замерли вокруг постели в благоговейном молчании, переживая чудо, свершившееся на их глазах.
– Анатолий где? – вдруг резко и уже почти членораздельно спросил полковник.
Все вздрогнули. Полина Карповна подскочила, всплеснула руками и приготовилась стенать.
– Он уехал, папенька. Далеко уехал, за границу, по службе. Не скоро будет, – вдруг выпалила Зина.
– А! Стало быть, дела его хорошо? Остепенился? Человеком стал? Где жена его? – приободрился полковник.
– Дома, с детками, – пролепетала Полина Карповна, не зная, что дальше врать.
– Стало быть, и внуки есть! Славно! Видеть их хочу всех, прикажите, пусть тотчас же будут. Не всякий раз дед с того света возвращается! Да еще, может, и ненадолго!
Полковник заулыбался и снова устало прикрыл глаза. Полина Карповна, сама не своя от случившегося, вытолкала дочь в соседнюю комнату.
– Вот чудо! Чудо! Помогли мои молитвы! – она замахала руками, как наседка крыльями.
– Да не молитвы ваши, а шишка на лбу! Знали бы, что такой способ лечения есть, так давно бы надо было его об пол стукнуть, – воскликнула Зина.
– Ну уж, не знаю, – с сомнением протянула Боровицкая.
– Только что мы теперь ему о Толеньке-то скажем?
– Ничего не скажем, пусть пока не знает, а то ему опять плохо сделается. Ну а если все опять вернется к прежнему, так и зачем его расстраивать? Пусть остается в неведении. И Таисию предупредим, и детей, чтобы не говорили лишнего дедушке, не беспокоили его, – уверенным голосом произнесла Зина. Мать покачала головой, но спорить не стала.
Таисия Семеновна соскочила с извозчика и почти бегом поднялась в квартиру Боровицких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55