Матильды не было на кладбище в день погребения, она не посмела явиться.
Узнав о трагедии, пришел Пепелищев и предложил свою помощь и поддержку, принятые с благодарностью.
На девятый день Оля, Вера и Павел пошли на кладбище. Вениамин Александрович не вставал с постели с того момента, как Павел сообщил ему о дуэли и гибели Кирилла. В первый момент Извеков решил, что продолжается горячечный бред, но, увы, трезвая действительность оказалась страшней алкогольных галлюцинаций.
На свежей могиле, усыпанной цветами, Извековы увидели склонившуюся фигуру.
Павел признал несостоявшуюся невестку и сжал кулаки. Услышав шаги, Матильда подняла голову. Ольга вздрогнула. Потеря и страдания изменили женщину до неузнаваемости. Не осталось ни высокомерия, ни легкомыслия. Не осталось той призывной порочной красоты, которая и сгубила Кирилла. Лицо, искаженное болью, кожа, иссушенная слезами, помутившиеся, покрасневшие глаза, черные круги под ними.
Бархатова с усилием поднялась с колен и хотела опустить вуаль, чтобы удалиться.
– Матильда Карловна! Вы можете остаться и молиться с нами, – тихо произнесла Ольга.
Павел сверкнул глазами, но промолчал, Вера только удрученно покачала головой. Какое теперь все это имеет значение, если Кирюши нет!
Бархатова хотела благодарить Извекову, поклонилась, пыталась что-то сказать, но слова не складывались.
– А ведь вы правы оказались, по-вашему вышло!
Оля посмотрела на Матильду, и та отвела взгляд. Павел и Вера не понимали, о чем идет речь, но боялись спрашивать.
– Пропади пропадом правота эта! – простонала Матильда и опустила вуаль.
Глава 33
Борис Трофимов мог бы назвать себя счастливым человеком. Пережив драматическое расставание с любимой женщиной, он погрузился в медицинские исследования и пришел к выводу, что истинный ученый не нуждается ни в семье, ни в женщине как объекте обожания, ни в любви как особом состоянии души и тела. Его любовь и религия – книги, опыты, колбы, пробирки, анализы, диагнозы и прочее. Он поборол свою зависимость от поверженной любви. И стал совершенно свободен и здоров духом. Ничто теперь не мешало ему сосредоточиться на своих исканиях.
Обретенный покой не поколебал и приезд в Лондон доктора Миронова. Не сговариваясь, учитель и ученик не обсуждали неудачный брак дочери Миронова, не говорили об отвергнутых чувствах Трофимова. И только по прошествии довольно длительного времени Николай Алексеевич стал иногда вскользь упоминать о письмах, получаемых от Оли. Новости от нее не радовали обоих. Но что теперь поделаешь, ничего не переменится! Николай Алексеевич в глубине души боялся признаться, что совершил ошибку, что оказался виноват, пойдя на поводу событий и Олиных чувств. Прояви он тогда отцовскую твердость, задуши свой либерализм, и, глядишь, обошлось бы. Оля попереживала да и вышла бы за Трофимова. Как он мог позволить своей бедной девочке взвалить на себя груз воспитания трех чужих детей! Да еще и лишиться малышки!
Терпеть проказы мальчиков, капризы падчерицы и постоянное мужнино раздражение всем и вся!
Николай Алексеевич вспоминал, как Оля, веселая и подвижная, вся в светлых кудряшках, одетая в трогательное платьице и панталончики, сидит у него на коленях.
От ее кожи исходит упоительный запах невинного существа. Они хохочут и теребят друг друга за волосы. Как далеко это время! Разумеется, доктор, будучи реалистом, всегда думал о том, кто станет Олиным мужем. Но мысль эта вызывала у него неприятную дрожь и тоскливые раздумья. Ведь он был врачом, бывал в разных домах, разных семьях и многое повидал. Трофимов казался ему наилучшим кандидатом, потому что он знал его накоротке, видел его порядочность и преданность.
Миронов тосковал по дочери, но не надеялся, что она навестит его. Ехать же домой и вносить разлад в семейную жизнь Оли ему не хотелось.
– Я думаю, что она приедет, только если я помирать буду, – грустно пошутил как-то Николай Алексеевич.
И оказался прав. Болезнь свалила его, потихоньку подтачивая организм. Трофимов видел, как Миронов чахнет и тает на глазах. Причем оба, как опытные доктора, прекрасно понимали неизбежность печального исхода. Борис, не дожидаясь просьбы учителя, послал в Петербург телеграмму, оповещавшую Извекову о возможности скорой смерти ее отца.
– Вы что, голубчик, все мечетесь, словно ждете кого? – слабым голосом спросил однажды Миронов, который уже дней десять не поднимался с постели. – Неужто Олю вызвали?
– Каюсь, проявил самодеятельность, – смутился Борис.
– Так! Значит, по-вашему, дела мои совсем плохи. – Николай Алексеевич внимательно посмотрел в лицо своего ученика и друга, зная, что ложь между ними в профессиональных вопросах немыслима.
Трофимов смешался. Он не мог соврать, к тому же это было и невозможно.
Но и слов правды он тоже не мог из себя выдавить.
– Ваши подозрения, уважаемый коллега, полностью совпадают с моими, – тихо произнес Миронов. – Полагаю, что нам надо попытаться отрешиться от нашего взаимного дружеского и человеческого расположения и проанализировать все симптомы с профессиональной точки зрения.
Трофимов поспешно схватил протянутую руку Миронова. В этот миг он хотел быть кем угодно, дворником, городовым, извозчиком, но только не доктором!
Трофимов не отходил от постели больного, вкалывал ему морфий, и Миронов ушел тихо, не мучаясь. От Ольги не было никаких известий. Трофимов сам управился с похоронами, стремясь выполнить волю покойного – кремировать тело и похоронить его в Петербурге рядом с женой.
Прошло три дня после завершения печальных хлопот. Борис пытался заглушить работой боль утраты любимого наставника, но в голову лезли совсем иные мысли. Как ужасно умереть на чужбине! Как мучительно сознавать, что единственное любимое дитя не примчалось к смертному одру!
Хорошо, что хоть он, Трофимов, оказался рядом!
И вот однажды дверь в лаборатории отворилась.
– Боря! – раздалось за спиной. – Борис, очнитесь!
Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Оля Миронова.
– Я опоздала? – Она тревожно огляделась, словно ища кого-то.
Он кивнул.
– Я опоздала! Опоздала! – Она запричитала, заплакала и заметалась по лаборатории.
– Ольга! Ольга, сядьте! – Он схватил ее в охапку и насильно посадил на скрипучий стул. – Вот, выпейте воды!
– Боже мой, Боря, вы не представляете, как складываются иногда обстоятельства! Ведь мы только похоронили нашего старшего мальчика, Кирилла! Ужасная дуэль, ужасная смерть! И тут я получаю вашу телеграмму. Я даже не поверила своим глазам, не может так быть, столько несчастий в один момент! Воистину, пришла беда – отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его.., с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже поудивлялась, да все прошло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Узнав о трагедии, пришел Пепелищев и предложил свою помощь и поддержку, принятые с благодарностью.
На девятый день Оля, Вера и Павел пошли на кладбище. Вениамин Александрович не вставал с постели с того момента, как Павел сообщил ему о дуэли и гибели Кирилла. В первый момент Извеков решил, что продолжается горячечный бред, но, увы, трезвая действительность оказалась страшней алкогольных галлюцинаций.
На свежей могиле, усыпанной цветами, Извековы увидели склонившуюся фигуру.
Павел признал несостоявшуюся невестку и сжал кулаки. Услышав шаги, Матильда подняла голову. Ольга вздрогнула. Потеря и страдания изменили женщину до неузнаваемости. Не осталось ни высокомерия, ни легкомыслия. Не осталось той призывной порочной красоты, которая и сгубила Кирилла. Лицо, искаженное болью, кожа, иссушенная слезами, помутившиеся, покрасневшие глаза, черные круги под ними.
Бархатова с усилием поднялась с колен и хотела опустить вуаль, чтобы удалиться.
– Матильда Карловна! Вы можете остаться и молиться с нами, – тихо произнесла Ольга.
Павел сверкнул глазами, но промолчал, Вера только удрученно покачала головой. Какое теперь все это имеет значение, если Кирюши нет!
Бархатова хотела благодарить Извекову, поклонилась, пыталась что-то сказать, но слова не складывались.
– А ведь вы правы оказались, по-вашему вышло!
Оля посмотрела на Матильду, и та отвела взгляд. Павел и Вера не понимали, о чем идет речь, но боялись спрашивать.
– Пропади пропадом правота эта! – простонала Матильда и опустила вуаль.
Глава 33
Борис Трофимов мог бы назвать себя счастливым человеком. Пережив драматическое расставание с любимой женщиной, он погрузился в медицинские исследования и пришел к выводу, что истинный ученый не нуждается ни в семье, ни в женщине как объекте обожания, ни в любви как особом состоянии души и тела. Его любовь и религия – книги, опыты, колбы, пробирки, анализы, диагнозы и прочее. Он поборол свою зависимость от поверженной любви. И стал совершенно свободен и здоров духом. Ничто теперь не мешало ему сосредоточиться на своих исканиях.
Обретенный покой не поколебал и приезд в Лондон доктора Миронова. Не сговариваясь, учитель и ученик не обсуждали неудачный брак дочери Миронова, не говорили об отвергнутых чувствах Трофимова. И только по прошествии довольно длительного времени Николай Алексеевич стал иногда вскользь упоминать о письмах, получаемых от Оли. Новости от нее не радовали обоих. Но что теперь поделаешь, ничего не переменится! Николай Алексеевич в глубине души боялся признаться, что совершил ошибку, что оказался виноват, пойдя на поводу событий и Олиных чувств. Прояви он тогда отцовскую твердость, задуши свой либерализм, и, глядишь, обошлось бы. Оля попереживала да и вышла бы за Трофимова. Как он мог позволить своей бедной девочке взвалить на себя груз воспитания трех чужих детей! Да еще и лишиться малышки!
Терпеть проказы мальчиков, капризы падчерицы и постоянное мужнино раздражение всем и вся!
Николай Алексеевич вспоминал, как Оля, веселая и подвижная, вся в светлых кудряшках, одетая в трогательное платьице и панталончики, сидит у него на коленях.
От ее кожи исходит упоительный запах невинного существа. Они хохочут и теребят друг друга за волосы. Как далеко это время! Разумеется, доктор, будучи реалистом, всегда думал о том, кто станет Олиным мужем. Но мысль эта вызывала у него неприятную дрожь и тоскливые раздумья. Ведь он был врачом, бывал в разных домах, разных семьях и многое повидал. Трофимов казался ему наилучшим кандидатом, потому что он знал его накоротке, видел его порядочность и преданность.
Миронов тосковал по дочери, но не надеялся, что она навестит его. Ехать же домой и вносить разлад в семейную жизнь Оли ему не хотелось.
– Я думаю, что она приедет, только если я помирать буду, – грустно пошутил как-то Николай Алексеевич.
И оказался прав. Болезнь свалила его, потихоньку подтачивая организм. Трофимов видел, как Миронов чахнет и тает на глазах. Причем оба, как опытные доктора, прекрасно понимали неизбежность печального исхода. Борис, не дожидаясь просьбы учителя, послал в Петербург телеграмму, оповещавшую Извекову о возможности скорой смерти ее отца.
– Вы что, голубчик, все мечетесь, словно ждете кого? – слабым голосом спросил однажды Миронов, который уже дней десять не поднимался с постели. – Неужто Олю вызвали?
– Каюсь, проявил самодеятельность, – смутился Борис.
– Так! Значит, по-вашему, дела мои совсем плохи. – Николай Алексеевич внимательно посмотрел в лицо своего ученика и друга, зная, что ложь между ними в профессиональных вопросах немыслима.
Трофимов смешался. Он не мог соврать, к тому же это было и невозможно.
Но и слов правды он тоже не мог из себя выдавить.
– Ваши подозрения, уважаемый коллега, полностью совпадают с моими, – тихо произнес Миронов. – Полагаю, что нам надо попытаться отрешиться от нашего взаимного дружеского и человеческого расположения и проанализировать все симптомы с профессиональной точки зрения.
Трофимов поспешно схватил протянутую руку Миронова. В этот миг он хотел быть кем угодно, дворником, городовым, извозчиком, но только не доктором!
Трофимов не отходил от постели больного, вкалывал ему морфий, и Миронов ушел тихо, не мучаясь. От Ольги не было никаких известий. Трофимов сам управился с похоронами, стремясь выполнить волю покойного – кремировать тело и похоронить его в Петербурге рядом с женой.
Прошло три дня после завершения печальных хлопот. Борис пытался заглушить работой боль утраты любимого наставника, но в голову лезли совсем иные мысли. Как ужасно умереть на чужбине! Как мучительно сознавать, что единственное любимое дитя не примчалось к смертному одру!
Хорошо, что хоть он, Трофимов, оказался рядом!
И вот однажды дверь в лаборатории отворилась.
– Боря! – раздалось за спиной. – Борис, очнитесь!
Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Оля Миронова.
– Я опоздала? – Она тревожно огляделась, словно ища кого-то.
Он кивнул.
– Я опоздала! Опоздала! – Она запричитала, заплакала и заметалась по лаборатории.
– Ольга! Ольга, сядьте! – Он схватил ее в охапку и насильно посадил на скрипучий стул. – Вот, выпейте воды!
– Боже мой, Боря, вы не представляете, как складываются иногда обстоятельства! Ведь мы только похоронили нашего старшего мальчика, Кирилла! Ужасная дуэль, ужасная смерть! И тут я получаю вашу телеграмму. Я даже не поверила своим глазам, не может так быть, столько несчастий в один момент! Воистину, пришла беда – отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его.., с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже поудивлялась, да все прошло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57