На этом и покоится моя уверенность. По этому праву я заслуживаю вас и заслужу. Я слишком хорошо вас знаю и потому питаю самые горячие надежды, пусть только вы убедитесь, что привязанность моя такова, как я говорю. Да, милая, прелестнейшая Фанни… Нет (спохватился он, увидев, с каким неудовольствием она отшатнулась от него)… прошу прощенья. Наверное, я еще не вправе… Но каким же еще именем мне вас называть? По-вашему, в мыслях моих я называю вас как-нибудь иначе? Нет, весь день напролет я думаю о «Фанни», о «Фанни» грежу всю ночь. В этом имени воплотилась такая прелесть, что оно одно заключает в себе ваш образ.
Фанни с трудом усидела на месте, она уже готова была встать и уйти, хотя представляла, как открыто он этому воспротивится, но тут с облегченьем услышала приближающиеся шаги, которых давно ждала и не понимала, отчего они так непостижимо задержались.
Торжественная процессия во главе с Бэдли внесла чайный поднос, чайник, сладкие пироги и освободила Фанни, и телом и душой, от мучительного плена. Крофорд вынужден был отойти. Наконец-то она свободна, при деле, защищена от него хлопотами у чайного стола.
Эдмунд не без удовольствия вновь стал одним из тех, кто мог и говорить и слушать. И хотя беседа Крофорда с Фанни показалась ему поистине долгой, и хотя, глянув на Фанни, он только и увидел досадливый румянец, он хотел надеяться, что столь долгий разговор не мог не принести хоть какую-то пользу тому, кто его начал.
Глава 4
Эдмунд решил, что лишь от Фанни будет зависеть, станут они говорить об ее отношениях с Крофордом или нет, и, если она не заговорит первая, он ни за что этого не коснется; но прошло дня два взаимной сдержанности, и отец вынудил его переменить решение и попытаться употребить свое влияние на Фанни в пользу своего друга.
День отъезда Крофорда, очень близкий день, был уже назначен, и сэр Томас рассудил, что до того, как молодой человек покинет Мэнсфилд, неплохо бы сделать еще одну попытку в его пользу, укрепить его надежды, чтоб ему было легче сдержать все свои обеты и клятвы в неизменности своего чувства.
Сэр Томас был сердечно заинтересован, чтобы в этом мистер Крофорд оказался на высоте. Он желал, чтобы тот являл собою образец постоянства, и почитал, что всего верней для этого не испытывать его слишком долго.
Эдмунд охотно уступил уговорам отца вмешаться: он желал знать, каковы чувства Фанни. Прежде, когда у ней возникали какие-нибудь сомнения, она всегда советовалась с ним, и при его глубокой привязанности к ней ему трудно было мириться с тем, что сейчас она отказывала ему в доверии; он надеялся быть ей полезен, конечно же, он будет ей полезен, кому еще откроет она свое сердце? Если у ней нет надобности в совете, ей, должно быть, надобна поддержка, которую дает беседа с другом. Фанни, отдалившаяся от него, молчаливая, замкнувшаяся в себе, — это так неестественно; он должен пробиться к ней, и сделать это тем легче, что она, конечно же, сама этого хочет.
— Я поговорю с нею, сэр. Воспользуюсь первым же случаем, когда смогу поговорить наедине. — Таков был ответ Эдмунда после всех этих мыслей; а когда сэр Томас сказал, что Фанни как раз прогуливается одна в аллее, он тотчас же к ней присоединился.
— Я хотел бы погулять с тобою, Фанни, — сказал Эдмунд. — Ты не против? (И он подал ей руку.) Мы уже давно не гуляли вместе в свое удовольствие.
Фанни согласилась со всем сказанным скорее не словами, но всем своим видом. Настроение у ней было подавленное.
— Но, Фанни, чтобы погулять в свое удовольствие, недостаточно просто пройтись вместе по дорожке, — через минуту прибавил Эдмунд. — Ты должна поговорить со мною. Я знаю, тебя что-то беспокоит. И знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь не предполагаешь, будто мне ничего не известно. Неужто я должен узнать обо всем от кого угодно, только не от самой Фанни?
Фанни тотчас же ответила ему, и взволнованная и удрученная:
— Если ты слышал про это от кого угодно, так мне нечего тебе рассказать, кузен.
— Быть может, не о событиях, Фанни, но о чувствах. Кто, кроме тебя, может о них рассказать. Однако не подумай, будто я собираюсь у тебя выпытывать. Если только ты и сама не хочешь мне рассказать. Я думал, когда ты поделишься своими чувствами, тебе полегчает.
— Боюсь, мы думаем совсем по-разному, и потому, рассказав тебе о них, я едва ли испытаю облегченье.
— Тебе кажется, мы думаем по-разному? Вот чего я никак не предполагал. Я уверен, при сравнении наших мнений обнаружится, что они так же схожи, как бывало всегда. Вот к примеру — я нахожу предложение Крофорда весьма подходящим и желательным, если ты можешь ответить ему взаимностью. По-моему, вполне естественно, что вся твоя семья желает, чтоб ты ответила ему взаимностью. Но раз ты этого не можешь, ты поступила как должно, отказав ему. Разве мы с тобой в этом расходимся?
— О нет! Но я думала, ты меня винишь. Я думала, ты против меня. Такое утешенье, что я ошиблась.
— Ты могла получить это утешенье раньше, Фанни, если б ты его искала. Но как ты могла подумать, будто я против тебя? Как могла ты вообразить, будто я сторонник брака без любви? Разве я когда-нибудь судил легкомысленно о подобных делах, как же могла ты вообразить, что я стану так судить, когда дело касается до твоего счастья?
— Дядюшка считает, что я поступаю нехорошо, и я знаю, он с тобой говорил.
— Я нахожу, что ты поступила совершенно правильно, Фанни. Я могу огорчаться, могу удивляться… хотя нет, едва ли, ведь у тебя не было времени привязаться к нему. Но по-моему, ты совершенно права. Какое в том может быть сомненье? Позор тому из нас, у кого оно может возникнуть. Ты его не любишь, и ничто не могло бы оправдать твое согласие.
Уже много, много дней не было у Фанни так спокойно на душе.
— До сих пор твое поведение было безупречно, и те, кто хотел бы видеть его иным, не правы. Но на том дело не кончается. Чувство Крофорда незаурядно, он упорен в своей надежде вызвать у тебя расположение, которого ты не питала к нему вначале. Для этого, как известно, надобно время. Но, — продолжал Эдмунд с ласковою улыбкой, — дай ему преуспеть, Фанни, дай ему наконец-то преуспеть. Ты показала себя прямой и бескорыстной, теперь покажи себя признательной и отзывчивой, и тогда ты будешь само совершенство, а я всегда был уверен, что ты рождена стать совершенством.
— Нет-нет, никогда, никогда он в этом не преуспеет. — И с такой горячностью это было сказано, что Эдмунд поразился, а Фанни, увидев, как он посмотрел на нее, и услышав его слова, опомнилась и залилась краской.
— Никогда, Фанни? — переспросил он. — Да так решительно и определенно! При твоей рассудительности это совсем на тебя непохоже.
— Я хочу сказать, — горестно воскликнула Фанни, желая объясниться, — что так мне кажется, — насколько вообще возможно предвидеть будущее, — мне кажется, никогда я не смогу ответить ему взаимностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Фанни с трудом усидела на месте, она уже готова была встать и уйти, хотя представляла, как открыто он этому воспротивится, но тут с облегченьем услышала приближающиеся шаги, которых давно ждала и не понимала, отчего они так непостижимо задержались.
Торжественная процессия во главе с Бэдли внесла чайный поднос, чайник, сладкие пироги и освободила Фанни, и телом и душой, от мучительного плена. Крофорд вынужден был отойти. Наконец-то она свободна, при деле, защищена от него хлопотами у чайного стола.
Эдмунд не без удовольствия вновь стал одним из тех, кто мог и говорить и слушать. И хотя беседа Крофорда с Фанни показалась ему поистине долгой, и хотя, глянув на Фанни, он только и увидел досадливый румянец, он хотел надеяться, что столь долгий разговор не мог не принести хоть какую-то пользу тому, кто его начал.
Глава 4
Эдмунд решил, что лишь от Фанни будет зависеть, станут они говорить об ее отношениях с Крофордом или нет, и, если она не заговорит первая, он ни за что этого не коснется; но прошло дня два взаимной сдержанности, и отец вынудил его переменить решение и попытаться употребить свое влияние на Фанни в пользу своего друга.
День отъезда Крофорда, очень близкий день, был уже назначен, и сэр Томас рассудил, что до того, как молодой человек покинет Мэнсфилд, неплохо бы сделать еще одну попытку в его пользу, укрепить его надежды, чтоб ему было легче сдержать все свои обеты и клятвы в неизменности своего чувства.
Сэр Томас был сердечно заинтересован, чтобы в этом мистер Крофорд оказался на высоте. Он желал, чтобы тот являл собою образец постоянства, и почитал, что всего верней для этого не испытывать его слишком долго.
Эдмунд охотно уступил уговорам отца вмешаться: он желал знать, каковы чувства Фанни. Прежде, когда у ней возникали какие-нибудь сомнения, она всегда советовалась с ним, и при его глубокой привязанности к ней ему трудно было мириться с тем, что сейчас она отказывала ему в доверии; он надеялся быть ей полезен, конечно же, он будет ей полезен, кому еще откроет она свое сердце? Если у ней нет надобности в совете, ей, должно быть, надобна поддержка, которую дает беседа с другом. Фанни, отдалившаяся от него, молчаливая, замкнувшаяся в себе, — это так неестественно; он должен пробиться к ней, и сделать это тем легче, что она, конечно же, сама этого хочет.
— Я поговорю с нею, сэр. Воспользуюсь первым же случаем, когда смогу поговорить наедине. — Таков был ответ Эдмунда после всех этих мыслей; а когда сэр Томас сказал, что Фанни как раз прогуливается одна в аллее, он тотчас же к ней присоединился.
— Я хотел бы погулять с тобою, Фанни, — сказал Эдмунд. — Ты не против? (И он подал ей руку.) Мы уже давно не гуляли вместе в свое удовольствие.
Фанни согласилась со всем сказанным скорее не словами, но всем своим видом. Настроение у ней было подавленное.
— Но, Фанни, чтобы погулять в свое удовольствие, недостаточно просто пройтись вместе по дорожке, — через минуту прибавил Эдмунд. — Ты должна поговорить со мною. Я знаю, тебя что-то беспокоит. И знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь не предполагаешь, будто мне ничего не известно. Неужто я должен узнать обо всем от кого угодно, только не от самой Фанни?
Фанни тотчас же ответила ему, и взволнованная и удрученная:
— Если ты слышал про это от кого угодно, так мне нечего тебе рассказать, кузен.
— Быть может, не о событиях, Фанни, но о чувствах. Кто, кроме тебя, может о них рассказать. Однако не подумай, будто я собираюсь у тебя выпытывать. Если только ты и сама не хочешь мне рассказать. Я думал, когда ты поделишься своими чувствами, тебе полегчает.
— Боюсь, мы думаем совсем по-разному, и потому, рассказав тебе о них, я едва ли испытаю облегченье.
— Тебе кажется, мы думаем по-разному? Вот чего я никак не предполагал. Я уверен, при сравнении наших мнений обнаружится, что они так же схожи, как бывало всегда. Вот к примеру — я нахожу предложение Крофорда весьма подходящим и желательным, если ты можешь ответить ему взаимностью. По-моему, вполне естественно, что вся твоя семья желает, чтоб ты ответила ему взаимностью. Но раз ты этого не можешь, ты поступила как должно, отказав ему. Разве мы с тобой в этом расходимся?
— О нет! Но я думала, ты меня винишь. Я думала, ты против меня. Такое утешенье, что я ошиблась.
— Ты могла получить это утешенье раньше, Фанни, если б ты его искала. Но как ты могла подумать, будто я против тебя? Как могла ты вообразить, будто я сторонник брака без любви? Разве я когда-нибудь судил легкомысленно о подобных делах, как же могла ты вообразить, что я стану так судить, когда дело касается до твоего счастья?
— Дядюшка считает, что я поступаю нехорошо, и я знаю, он с тобой говорил.
— Я нахожу, что ты поступила совершенно правильно, Фанни. Я могу огорчаться, могу удивляться… хотя нет, едва ли, ведь у тебя не было времени привязаться к нему. Но по-моему, ты совершенно права. Какое в том может быть сомненье? Позор тому из нас, у кого оно может возникнуть. Ты его не любишь, и ничто не могло бы оправдать твое согласие.
Уже много, много дней не было у Фанни так спокойно на душе.
— До сих пор твое поведение было безупречно, и те, кто хотел бы видеть его иным, не правы. Но на том дело не кончается. Чувство Крофорда незаурядно, он упорен в своей надежде вызвать у тебя расположение, которого ты не питала к нему вначале. Для этого, как известно, надобно время. Но, — продолжал Эдмунд с ласковою улыбкой, — дай ему преуспеть, Фанни, дай ему наконец-то преуспеть. Ты показала себя прямой и бескорыстной, теперь покажи себя признательной и отзывчивой, и тогда ты будешь само совершенство, а я всегда был уверен, что ты рождена стать совершенством.
— Нет-нет, никогда, никогда он в этом не преуспеет. — И с такой горячностью это было сказано, что Эдмунд поразился, а Фанни, увидев, как он посмотрел на нее, и услышав его слова, опомнилась и залилась краской.
— Никогда, Фанни? — переспросил он. — Да так решительно и определенно! При твоей рассудительности это совсем на тебя непохоже.
— Я хочу сказать, — горестно воскликнула Фанни, желая объясниться, — что так мне кажется, — насколько вообще возможно предвидеть будущее, — мне кажется, никогда я не смогу ответить ему взаимностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131