– Мама! Ну что же ты! Приглашай в дом! – засуетилась Ирина. – Это же ваш с папой одноклассник, Александр Ильич Вербицкий! Неужели не узнаешь?
– Вербицкий… – глухим голосом повторила за дочерью старуха и прошептала: – Не может быть…
– Да почему же не может! Это он и есть! Мы с ним в поезде вместе ехали! Я вас с отцом специально не подготовила, хотя сама пригласила его к нам в гости. Мы с Александром Ильичом хотели вам сделать сюрприз! – Ирина широко взмахнула рукой и сказала: – Да вы проходите в дом, Александр Ильич. Это мама от удивления никак отойти не может! Вообще-то она очень даже разговорчивая!
– Я это, Люся… я… – вынужден был сказать Вербицкий и, несколько кривовато улыбнувшись, шагнул за Ириной через порог. Может быть, хоть Колька при виде его не впадет в такой ступор… Мужик все же… Женщине, конечно, неприятно демонстрировать, как безжалостно изуродовало ее время, а мужику что… Он и есть мужик!
Мужик Якушев выглядел еще большей развалиной, нежели его жена. Он стал, как жена, необъятно толстым, а еще обрюзгшим и лысым. Грязно-бурые остатки когда-то пышной смоляной шевелюры жалко кудрявились над ушами и длинными неопрятными прядями свисали с затылка. Он с удивлением уставился на Вербицкого, так и сжимающего в руках букет, предназначенный Люсе.
– Чем, собственно, обязан? – прошепелявил Якушев, не отрывая от Александра уже по-настоящему испуганных глаз.
– Коля, это Сашка… то есть Александр Вербицкий, – уже вполне твердым голосом сказала бывшая красавица Люся Скобцева. – Дождались…
Якушев еще раз недоверчиво оглядел стройного подтянутого гостя, дорого одетого и модно подстриженного, и вдруг, взявшись рукой за сердце, ахнул, поскольку наконец узнал его, и жалким голосом произнес:
– Саш-ка… ты?.. Не может быть…
– Все именно так, Коля, – вынужден был ответить Вербицкий, сунул в руки бывшей однокласснице букет и без всяких приглашений уселся в старенькое продавленное кресло, стоявшее напротив дивана, на котором сидел хозяин.
– И зачем же ты приехал, Сашка? – спросил он.
– За этим, за самым… – все так же криво улыбаясь, ответил Александр Ильич, потому что не знал, как начать разговор. Он вдруг решил, что зря затеял эту поездку. Его Галочка сейчас выглядит наверняка не лучше Люськи. Время к женщинам как-то особенно безжалостно. Неужели и она сейчас такая же безобразная толстая старуха? Нет, она должна была состариться как-нибудь по-другому. Она всегда была высокой и худой. И что? Тощие старухи наверняка к старости горбятся и превращаются в настоящих ведьм. Он, Вербицкий, тоже наверняка выглядит ужасно, просто привык к себе и не замечает разрушительных следов времени. Какой кошмар! Он еще пытался клеиться к Ирине!!!
– Я знала, что ты когда-нибудь за этим придешь, – неожиданно вдруг подала голос Люся. – Ждала… Мы с Колей тебя давно ждали…
– Ждали? – удивился Вербицкий. – Да я, собственно, собрался в Григорьевск неожиданно даже для себя. Но… вы правы… Я должен был приехать сюда… Галя… Где Галя? Что с ней? Жива?
– Жива… Только…
– Что «только»? – Вербицкий даже приподнялся с кресла, потому что приготовился услышать самое страшное: его жена потеряла рассудок, спилась, превратилась в бомжиху…
– Не знаю, как и сказать… – махнула толстой рукой бывшая красавица. – В общем, ее надо видеть… Словами этого не передать…
Александр Ильич вскочил с кресла, плюхнулся на диван к Якушеву, вцепился руками в его клетчатую фланелевую рубашку, тряхнул, как следует, и прошипел:
– Я хочу знать правду, слышишь! Немедленно и всю, до самого донышка! И ты мне непременно все расскажешь, потому что Галкины беды начались именно с тебя, Якушев!
– Оставь его, Саша, он после инфаркта… – Руки якушевской жены, которые оказались неожиданно сильными, ловко выпростали из пальцев Вербицкого мужнину рубашку.
– Мама! Папа! Что происходит?! – удивленно и настороженно выкрикнула Ирина. – Александр Ильич, что вы себе позволяете?! Вы же в гостях!! Это непорядочно, наконец! Мой отец болен!!
Но трое бывших одноклассников уже не обращали на нее никакого внимания.
– Значит, хочешь знать правду? – переспросил Якушев и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что с нами со всеми будет после того, как выползет эта самая правда, ты можешь представить? Кому от этой правды станет лучше? Тебе? Мне? Люське? Галине? Или… может быть, ей? – И он показал рукой на Ирину, которая с выражением настоящего ужаса на лице привалилась спиной к косяку двери. – Представь, мы давно хотели сказать правду Гальке, но ведь на нее как посмотришь, всякое желание пропадает что-нибудь говорить… Да ты сам ее увидишь и… все поймешь… Она же… посмешище всего Григорьевска… А что до твоей… модной персоны… так Галька и не любила тебя никогда! Это все знали! И не ты отец ее ребенка! Это тоже всему Григорьевску известно! В общем, ты, Сашка, в этом деле самое последнее лицо!!
– Я ее муж!! – взвыл взбешенный Вербицкий.
– Ага! Тот самый, который объелся груш! – выкрикнул высоким бабьим голосом Якушев. – Где ты был, муж, все эти годы?!
– Коля, успокойся, – вмешалась его жена. – Тебе вредно так волноваться, а с этой тайной мы уже и без того намучились. Не в могилу же ее нести. Мы же с тобой давно решили, что надо наконец покаяться. Вот она и пришла, пора эта…
– Мама… что ты такое говоришь? – бросилась к ней Ирина. – Мне что-то не по себе…
– Ничего страшного, девочка… Ты-то как раз все поймешь и, думаю, простишь. Мы ведь были тебе хорошими родителями… любили тебя, как могли… все для тебя… души не чаяли…
– Я не понимаю, о чем ты… – Ирина отпрянула от матери и обратилась к отцу:
– Папа! Что она такое говорит? Я никак не пойму…
– Я тоже… – добавил Вербицкий. – Колька, объясни, наконец, что Люся имеет в виду?!
– Да неужели же ты все еще не понял? – горько усмехнулся Якушев. – Ведь стоит только посмотреть на Ирочку, как все делается ясно. Мы всегда ее прятали от Галины. Даже в школу отдали не в Григорьевске, а в соседнем Белоцерковске, в спортивный интернат… чтобы, значит… подальше от Хари… А сами сюда вот из города переехали… только, чтобы не видеть твою Гальку…
Вербицкий еще раз внимательно вгляделся в Ирину. Побелевшее лицо, огромные, полные ужаса глаза и разлохматившаяся коса… Почти так выглядела Галочка, когда он в юности привез ее домой из роддома…
– Нет… – проговорил он, пятясь от Якушевых и Ирины до тех пор, пока не уперся спиной в старый буфет. Находящаяся в нем посуда неприятно раззвякалась на разные голоса.
– Мама!!! – надрывно выкрикнула Ирина и хотела опять броситься к ней, но женщина, сделав рукой запрещающий жест, сказала: – Я не мать тебе, Ира…
– Как… – прошептала Ирина, а Вербицкий, нервно дернув шеей, с трудом проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46