В более позднюю древнюю эпоху широко распространено было воззрение, что половая жизнь представляет нечто нечистое, греховное, почти противное природе. Последствием такого взгляда были два весьма важных явления, которые с тех пор не перестают обнаруживать самое пагубное господство в отношениях полов. Мы говорим о половом лицемерии, с одной стороны, и о презрении к женщинам, или мизогинии, – с другой. Оба эти психополовые явления тесно связаны с проституцией, развитию которой они чрезвычайно способствуют и, в свою очередь, сами усиливаются под ее влиянием. Если половая жизнь объявляется чем-то нечистым, а женщина, воплощение полового начала, воспринимается как нечто менее ценное и низменное, то ничего нет удивительного, что та же самая женщина является в проституции простым объектом чувственных вожделений, средством для достижения цели, что проституция на этой почве дает роскошные ростки, что ее защищают даже умнейшие из мужчин и что она, в свою очередь, постоянно поддерживает презрение к женщине.
В то время как первоначально половая жизнь играла в жизни древних значительную роль и находила себе открытое и честное выражение в языке греков и римлян – что сказывается в богатой эротической терминологии, – позже на сцену выступает половое лицемерие, которое не только не позволяет называть эти вещи своим именем, а в самых безобидных словах и в невинной игре слов подозревает нечто нечистое, но и вообще дает себя знать в жизни на каждом шагу.
Что касается первого пункта, то есть полового лицемерия, то уже Ф.Риттер прекрасно объяснил его происхождение в языке тем, что он «придает объектам вожделения более высокое значение». В словах здесь видели гораздо больше нечистого, грязного, чем при прежнем свободном, наивном отношении к половой жизни.
Дошли до того, что неприличный смысл придавали даже тем словам и словосочетаниям, которые не содержали никаких половых понятий и только по созвучию напоминали неприличное слово. Лицемерие, заставлявшее скрывать все естественно, особенно резко выступало у римлян, даже в научных и медицинских книгах. Так, например, у Цельса не заключающие в себе ничего неприличного чисто медицинские названия гениталий отвергаются как запрещенные в научном языке. Впрочем, Цельс принадлежал к многочисленной уже в древности категории людей, выслеживающих и улавливающих всюду неприличное. Квинтиллион (ок.35 – ок.96) сообщает, что даже в безобидных словах Вергилия о море – «Пучина морская пухнуть, волнуясь, начнет» («Георгики». Кн.1) – он подозревал нечто неприличное.
Такое «улавливание» неприличия уже и тогда дало своеобразные ростки – римляне являются в этом отношении англичанами древности. У них были, например, запрещены некоторые слова только потому, что у более древних авторов они встречались в известном эротическом смысле. Квинтиллион говорит: «Вина лежит здесь не на писателе, а на читателе. Тем не менее, нужно избегать таких слов, так как наши нравы испортили честные слова, и мы должны уступить дорогу победоносному пороку».
Дурной славой моралистов, проповедующих воду и пьющих вино, пользовались философы. Лукиан говорит о них в «Икаромениппосе»: «Они прикрываются величественным именем добредетели, подымают кверху брови и волочат за собой длинные бороды, чтобы аффектированной внешностью скрыть свои отвратительные нравы. Ученикам они проповедуют сдержанность и умеренность, а когда остаются одни – если бы только знали, сколько они едят и какому предаются половому разврату! Как много я знаю позорного и отвратительного о них и их ночных похождениях – о них, которые днем выглядят такими серьезными, мужественными и важными и которым так поклоняется невежественная толпа». В десятой беседе гетер Луки-ана описан киник Аристенет, мрачная фигура с длинной козлиной бородой, который произносит добродетельные речи и предостерегает своих молодых учеников от сношений с гетерами, потому что он закоренелый педераст и хочет сохранить наиболее красивых юношей для самого себя.
Сенека говорит о большинстве философов, что они проповедуют свой собственный позор. Когда слышишь их громовые речи, невольно думаешь, что они делают признания относительно самих себя
Еще более, чем половое лицемерие, развитию проституции способствовала мизогиния, женоненавистничество. Она представляет, главным образом, продукт греческой культуры и связана с полным исключением женщин из общественной жизни, которое может быть доказано уже во время Гомера, и с уже очень рано распространенным взглядом, что природа женщины сама по себе есть зло. Наиболее старым литературным памятником женоненавистничества является знаменитое стихотворение Семонида Аморгского (VII в. до н.э.) о женщинах, в котором он сравнивает их с различными животными и приписывает женщинам все слабости и пороки этих животных.
В классическую эпоху наиболее значительным литературным памятником презрения к женщине является «Ипполит» Еврипида, особенно большая речь главного героя:
О, Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить,
Ты обойтись без женщины не мог?
Иль из своих за медь и злато храмов
Иль серебро не мог бы сыновей
Ты продавать, чего который стоит,
Освободив жилища нам от жен?
Что жены зло, мне доказать нетрудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает – освободи
Его от дочки только…
(Пер. И.Анненского)
Римлянам такое неуважение к женщине первоначально было чуждо, однако под влиянием греческой литературы и философии мизогиния, как всепожирающий яд, и здесь постепенно пропитала общество, заразив, в конце концов, и новое христианское учение.
Античный взгляд на проституцию, как мы уже неоднократно указывали, теснейшим образом связан с несвободным положением женщины и с мизогинией. От Солона до Августина мы видим мыслителей и поэтов, философов и теологов, людей чистого и благородного образа мыслей, защищавших необходимость проституции; в их числе мы находим таких людей, как Катон и Цицерон, и видим, что даже стоики оправдывают проституцию и сутенерство. Олигархи, абсолютные государи и политические деятели покровительствовали проституции, веря, что она служит безобидным клапаном для мужских страстей и что таким образом можно отвлечь мужчин от политической деятельности – рецепт, который и теперь еще применяется в некоторых государствах.
Благородных и просвещенных людей, которые бы высказывались против всякого рода проституции, в древности было очень мало. В то время как старейшие греческие стоики были даже, как мы видели, горячими защитниками необходимости проституции, возникшее в Риме течение стоической философии придерживалось противоположной точки зрения и отвергало проституцию как нечто абсолютно безнравственное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103