Давай, дерзай на фронте снабжения поисковых групп, а я
тебя больше отвлекать не буду.
- Да, чуть не забыл, у нас по рукам ходит карикатура. Торжественное
открытие Геи. Толпа седобородых строителей, а на переднем плане истлевшие
от старости Бахтер и Панокас без скафандров. Очень смешная..."
Сейчас Вольт дорого дал бы, чтобы навсегда забыть Ласточку или даже
чтобы его доклад оказался правдой. А тогда он бежал, радостно захлебываясь
воздухом, высокая по грудь трава расступалась перед ним, со звонким
шелестом смыкаясь сзади. Стрекот, скрежет, писк, щебетанье каких-то живых
существ вихрились вокруг, усиливаясь при его приближении. Жизнь была
всюду, могучая, радостная, невероятно красивая. Вольт, рассмеялся и упал в
траву. Его слегка подташнивало, не от воздуха, просто он перед выходом
прошел через дезинфекционную камеру, чтобы не занести ненароком на
Ласточку ни единого земного микроорганизма. Вольт не знал, долго ли он
лежал. Казалось, прошла вечность, но и вечности было мало. Наконец он
сказал себе: "Пора!" - встал и пошел, раздвигая мягкие живые стебли.
Следующее утро было страшным. Первое, что увидел Вольт, был черный
шрам, протянувшийся через поле. Вольт вышел наружу в скафандре. Там, где
он проходил вчера, теперь пролегала широкая тропа, покрытая засохшими,
сгнившими растениями, усыпанная трупами насекомых. Через час стал известен
ответ: Ласточка ничем не угрожала Вольту, но Вольт был ядовит для
Ласточки. Его пот, дыхание - убивали.
Больше Вольт не бегал по траве.
Несколько часов он просидел, запершись в корабле. Изучал спектр
солнца, посылал зонды к газовым гигантам на окраине системы и к выжженной
внутренней планете. Потом не выдержал, надел скафандр и вышел наружу.
Так же светило солнце, так же шелестела трава, насекомые с размаху
налетали на холодное плечо скафандра, трещали дрожащими веерами крыльев,
изумрудно таращили драгоценные камни глаз и улетали невредимыми. Все было
почти как прежде, только ветер был не для него, и трава была не для него,
и вся Ласточка тоже была не для него.
Река, на берегу которой он поставил звездолет, когда-то натаскала с
ближних гор камней, и луг, перемежаемый полосами кустарника, у реки
обрывался, только редкие травинки торчали среди россыпи. Зато именно там
Вольт встретил птицу. Она поднялась из-за валуна и, изогнув шею, зашипела
на Вольта, потом, неловко сгибая тонкие ноги, отбежала в сторону. На
плотных белых перьях играли перламутровые блики. Вольт шагнул вперед и
увидел за камнями гнездо. На песке в беспорядке набросаны ветки и труха, а
на этой подстилке покоятся четыре совершенно круглых, серых, под цвет
булыжника, яйца. Певица издали следила за Вольтом. Вольт, пятясь, отошел.
- Извини, - бормотал он, словно птица могла услышать и понять его. -
Я не хотел мешать, я же не знал. Извини...
Птица в три шага вернулась к гнезду, склонив голову набок совершенно
по-куриному, взглянула на кладку и резко без размаха ударила клювом.
Брызги белка запятнали камень. Птица распахнула длинные трехсуставчатые
крылья, подпрыгнула в воздух и полетела прочь от оскверненного гнездовья.
И так было повсюду. Маленькие пушистые зверьки, рывшие норы в обрыве
противоположного берега, плескавшиеся в воде и таскавшие из придонного ила
жирных червей, бросили норы и уплыли вверх по реке, пичужки собирались в
стаи и откочевывали прочь, даже насекомых словно бы стало меньше.
Именно тогда Вольт принял решение скрыть Ласточку от людей, которых
она не могла принять. Ремонтные механизмы закончили проверку починенного
плазмопреобразователя, разведчики вернулись с соседних планет, можно было
улетать.
Никто не пытался уличить его в неточностях, и солгать удалось легко и
убедительно. А каждое услышанное на Земле слово укрепляло его в принятом
решении и почему-то одновременно расшатывало убеждение, что он поступил
правильно.
Челнок сел на крышу города. Вольт спустился на свой этаж и вышел во
внутренний сквер. Пешеходные дорожки, движущиеся и обычные, а рядом, за
плотной стенкой неприхотливого барбариса, тоненькие чахлые деревца.
Несмотря ни на что, деревья не желали расти на внутренних этажах
гигантских домов.
Вольт остановился, не дойдя до своей квартиры. В живой изгороди зиял
просвет. Раньше тут рос куст шиповника. Неделю назад, когда Вольт улетал,
среди листьев появился плотный, зеленый с красным кончиком бутон. Теперь
куста не было.
К Вольту подошел сосед, Иван Стоянович Бехбеев.
- Смотришь? - спросил он. - Смотри. Вот как бывает: занюхали цветок.
Не стоило и сажать. Я, как это началось, решил полюбопытствовать и
поставил счетчик. Так, знаешь, в первый день цветок две тысячи человек
понюхали. В очередь стояли, как на выставку. Каждый наклонится, вдохнет
поглубже и отходит. Так весь день. Пальцем до него никто не дотронулся, а
он все равно на третьи сутки завял. И ведь понимаю, что все зря, а
все-таки новый цветок посажу, как только черенок достану. А его опять
занюхают, это уж как пить дать. Растения не любят, если чего слишком
много. Я по своей работе вижу. Машины мы на границе задерживаем, а если
кто с малышами пешком идет заповедник посмотреть, то порой закрываем
глаза. Так вот, там то же самое, вдоль границы ничего не цветет, редко
когда чертополох распустится. Понимаешь, не рвут их, а сами не цветут!
Вольт не раз слышал печальные рассказы Бехбеева о службе в
заповедниках, как раньше они медленно умирали и как двадцать лет назад,
когда Вольт был еще мальчишкой, их спасли, засадив человечество в огромную
тюрьму. Смешно и обидно: тюрьмой была вся Вселенная, кроме того
единственного места, где люди могут и хотят жить. Все это Вольт знал, но
сейчас он обратил внимание совсем на другое.
- Иван Стоянович, - спросил он, - я не совсем понял; выходит, туда
пытаются пробраться на гравилетах и без детей?
- А ты как думал? - Бехбеев выпрямился. - Мерзавцев на свете еще
сколько угодно. Да и нормальным людям тяжело. Особенно когда объявили
проекты быстрого освоения: у всех было ощущение, что скоро конец бедам и
можно не скопидомничать. Тогда гравилеты косяками в зоны шли, а мы их
силовыми полями невежливо останавливали. Страшно вспомнить. Я теперь этих
новинок в освоении просто боюсь. Взбунтоваться сапиенсы могут, а
четвероногим расплачиваться. Вы уж осторожней открывайте, чтобы зря не
обнадеживать и не разочаровывать.
- Обязательно, - ответил Вольт и, извинившись, пошел, все ускоряя
шаг, потому что дверь его квартиры открылась, и на порог вышла Рита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
тебя больше отвлекать не буду.
- Да, чуть не забыл, у нас по рукам ходит карикатура. Торжественное
открытие Геи. Толпа седобородых строителей, а на переднем плане истлевшие
от старости Бахтер и Панокас без скафандров. Очень смешная..."
Сейчас Вольт дорого дал бы, чтобы навсегда забыть Ласточку или даже
чтобы его доклад оказался правдой. А тогда он бежал, радостно захлебываясь
воздухом, высокая по грудь трава расступалась перед ним, со звонким
шелестом смыкаясь сзади. Стрекот, скрежет, писк, щебетанье каких-то живых
существ вихрились вокруг, усиливаясь при его приближении. Жизнь была
всюду, могучая, радостная, невероятно красивая. Вольт, рассмеялся и упал в
траву. Его слегка подташнивало, не от воздуха, просто он перед выходом
прошел через дезинфекционную камеру, чтобы не занести ненароком на
Ласточку ни единого земного микроорганизма. Вольт не знал, долго ли он
лежал. Казалось, прошла вечность, но и вечности было мало. Наконец он
сказал себе: "Пора!" - встал и пошел, раздвигая мягкие живые стебли.
Следующее утро было страшным. Первое, что увидел Вольт, был черный
шрам, протянувшийся через поле. Вольт вышел наружу в скафандре. Там, где
он проходил вчера, теперь пролегала широкая тропа, покрытая засохшими,
сгнившими растениями, усыпанная трупами насекомых. Через час стал известен
ответ: Ласточка ничем не угрожала Вольту, но Вольт был ядовит для
Ласточки. Его пот, дыхание - убивали.
Больше Вольт не бегал по траве.
Несколько часов он просидел, запершись в корабле. Изучал спектр
солнца, посылал зонды к газовым гигантам на окраине системы и к выжженной
внутренней планете. Потом не выдержал, надел скафандр и вышел наружу.
Так же светило солнце, так же шелестела трава, насекомые с размаху
налетали на холодное плечо скафандра, трещали дрожащими веерами крыльев,
изумрудно таращили драгоценные камни глаз и улетали невредимыми. Все было
почти как прежде, только ветер был не для него, и трава была не для него,
и вся Ласточка тоже была не для него.
Река, на берегу которой он поставил звездолет, когда-то натаскала с
ближних гор камней, и луг, перемежаемый полосами кустарника, у реки
обрывался, только редкие травинки торчали среди россыпи. Зато именно там
Вольт встретил птицу. Она поднялась из-за валуна и, изогнув шею, зашипела
на Вольта, потом, неловко сгибая тонкие ноги, отбежала в сторону. На
плотных белых перьях играли перламутровые блики. Вольт шагнул вперед и
увидел за камнями гнездо. На песке в беспорядке набросаны ветки и труха, а
на этой подстилке покоятся четыре совершенно круглых, серых, под цвет
булыжника, яйца. Певица издали следила за Вольтом. Вольт, пятясь, отошел.
- Извини, - бормотал он, словно птица могла услышать и понять его. -
Я не хотел мешать, я же не знал. Извини...
Птица в три шага вернулась к гнезду, склонив голову набок совершенно
по-куриному, взглянула на кладку и резко без размаха ударила клювом.
Брызги белка запятнали камень. Птица распахнула длинные трехсуставчатые
крылья, подпрыгнула в воздух и полетела прочь от оскверненного гнездовья.
И так было повсюду. Маленькие пушистые зверьки, рывшие норы в обрыве
противоположного берега, плескавшиеся в воде и таскавшие из придонного ила
жирных червей, бросили норы и уплыли вверх по реке, пичужки собирались в
стаи и откочевывали прочь, даже насекомых словно бы стало меньше.
Именно тогда Вольт принял решение скрыть Ласточку от людей, которых
она не могла принять. Ремонтные механизмы закончили проверку починенного
плазмопреобразователя, разведчики вернулись с соседних планет, можно было
улетать.
Никто не пытался уличить его в неточностях, и солгать удалось легко и
убедительно. А каждое услышанное на Земле слово укрепляло его в принятом
решении и почему-то одновременно расшатывало убеждение, что он поступил
правильно.
Челнок сел на крышу города. Вольт спустился на свой этаж и вышел во
внутренний сквер. Пешеходные дорожки, движущиеся и обычные, а рядом, за
плотной стенкой неприхотливого барбариса, тоненькие чахлые деревца.
Несмотря ни на что, деревья не желали расти на внутренних этажах
гигантских домов.
Вольт остановился, не дойдя до своей квартиры. В живой изгороди зиял
просвет. Раньше тут рос куст шиповника. Неделю назад, когда Вольт улетал,
среди листьев появился плотный, зеленый с красным кончиком бутон. Теперь
куста не было.
К Вольту подошел сосед, Иван Стоянович Бехбеев.
- Смотришь? - спросил он. - Смотри. Вот как бывает: занюхали цветок.
Не стоило и сажать. Я, как это началось, решил полюбопытствовать и
поставил счетчик. Так, знаешь, в первый день цветок две тысячи человек
понюхали. В очередь стояли, как на выставку. Каждый наклонится, вдохнет
поглубже и отходит. Так весь день. Пальцем до него никто не дотронулся, а
он все равно на третьи сутки завял. И ведь понимаю, что все зря, а
все-таки новый цветок посажу, как только черенок достану. А его опять
занюхают, это уж как пить дать. Растения не любят, если чего слишком
много. Я по своей работе вижу. Машины мы на границе задерживаем, а если
кто с малышами пешком идет заповедник посмотреть, то порой закрываем
глаза. Так вот, там то же самое, вдоль границы ничего не цветет, редко
когда чертополох распустится. Понимаешь, не рвут их, а сами не цветут!
Вольт не раз слышал печальные рассказы Бехбеева о службе в
заповедниках, как раньше они медленно умирали и как двадцать лет назад,
когда Вольт был еще мальчишкой, их спасли, засадив человечество в огромную
тюрьму. Смешно и обидно: тюрьмой была вся Вселенная, кроме того
единственного места, где люди могут и хотят жить. Все это Вольт знал, но
сейчас он обратил внимание совсем на другое.
- Иван Стоянович, - спросил он, - я не совсем понял; выходит, туда
пытаются пробраться на гравилетах и без детей?
- А ты как думал? - Бехбеев выпрямился. - Мерзавцев на свете еще
сколько угодно. Да и нормальным людям тяжело. Особенно когда объявили
проекты быстрого освоения: у всех было ощущение, что скоро конец бедам и
можно не скопидомничать. Тогда гравилеты косяками в зоны шли, а мы их
силовыми полями невежливо останавливали. Страшно вспомнить. Я теперь этих
новинок в освоении просто боюсь. Взбунтоваться сапиенсы могут, а
четвероногим расплачиваться. Вы уж осторожней открывайте, чтобы зря не
обнадеживать и не разочаровывать.
- Обязательно, - ответил Вольт и, извинившись, пошел, все ускоряя
шаг, потому что дверь его квартиры открылась, и на порог вышла Рита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13