Ну пусть и вон
то тоже механизм, -- тогда его за ручку крутит еще нечто третье. И т. д., и
т. д. Одно из двух: или у тебя получится бесконечный ряд механизмов,
движущих один другим, и последнего механизма так-таки и не будет, ибо если
бы он был, то он либо уже сам от себя начинал движение и, следовательно, уже
не был бы механизмом, либо от него надо был бы идти еще в бесконечность
других механизмов (что бессмысленно); или надо уже с самого начала не
сводить бытие на механизм, а признать, что оно движет себя само же, то есть
является живым, то есть что оно уже не механизм, а организм. Значит, от
организма и жизни ты все равно не отвертишься. Или признай, что ни черта не
можешь объяснить с механизмом, или признай, что все есть -- по крайней мере
в основе -- организм и жизнь.
-- Да это-то я давно признал, -- сказал я ему. -- Не ты должен защищать
мне организм, а я должен его защищать против твоего упоения механизмом.
-- Я тоже организм не отрицаю, -- отвечал Юрка. -- Я только считаю его
слабоумием.
-- А я считаю, что твое понимание организма и жизни требует судьбы,
предполагает судьбу. А я этого не хочу.
-- А что ж такое "судьба"? Судьба будет почестнее и подобросовестнее
всякого позитивиста, который врет, что все в природе объяснил и все в
природе покорил, а, смотришь, прыщик вскочил на носу у эдакого позитивиста,
и -- запнулся. Даже кометы никакой не надо, без мирового пожара дохнет. А
еще "объяснил", "покорил" природу. Ха-ха!
-- Не хочу я твоей судьбы, -- напирал я, чувствуя у себя в душе
какое-то право на это. -- Я без судьбы обойдусь.
-- И подохнешь?
-- Да, подохну. Но меня нельзя победить.
-- Покорил природу? Человек -- царь природы? Законы-де природы открыл?
-- Без законов! Нельзя меня победить! Жизнь не может меня погубить! Я
сильнее жизни! Слышишь, Юрка, я сильнее жизни! Я понял жизнь. Вот ты же меня
сам сейчас и научил. Нельзя меня победить! Я не умру. Слышишь, Юрка? Я не
умру! Мое дело не умрет. Идея моя не умрет!
Юрка ничего не понимал в той великой идее, которая пришла мне в голову
во время разговора с ним, пришла по поводу его безотрадного изображения
жизни. Да эта идея и мне самому в тот момент была неясна. Но я уже чуял ее
могущество. Я чувствовал, как от нее крепли мускулы моего тела, как шире и
свободнее дышала грудь и как хотелось чего-то трудного-трудного,
большого-большого, великого-великого, как хотелось работать, действовать,
стремиться и как переставала быть страшной и сама смерть.
-- Ничего не понимаю, -- недоумевал приятель. -- Что это вдруг за
прыть? Что ты хочешь этим сказать?
--Я хочу этим сказать, что ты прав в своем изображении жизни, но что
твое изображение жизни есть преклонение перед судьбой, а я не боюсь судьбы.
-- Ну и не бойся. А чего же ты орешь?
-- Я ору потому, что жизнь есть и судьба есть, а я не боюсь ни жизни,
ни судьбы!
-- Не понимаю, зачем тебе судьба. Ты, такой активный человек, и вдруг
-- какая-то судьба! Судьба -- это, значит, бездействие, покой, пассивность,
инерция.
Меня взорвало.
-- Ага, вот она где твоя философия! -- уже буквально кричал я. -- Вот
она где, твоя философия! Либо я действую, тогда мне на все наплевать. Либо
нельзя на все наплевать, тогда конец моему действию, и я ложусь спать. Нет,
брат, ты у меня живым не уйдешь сейчас из рук. Судьба--бездеятельность! А
если судьба обрекает на деятельность? А? Не хочется? А если судьба тебя
избрала героем, вождем, организатором, воителем? А? Попался? Если ты сам, по
своей воле действуешь, то что же, значит, судьба не может заставить тебя по
твоей же воле действовать? Судьба -- бездеятельность! Эх, ты, жалкая
азиатчина! А я вот тебе говорю: да, жизнь есть, и судьба есть, а я не боюсь
ничего. Я свободен! Я по своей воле действую. Я по своей воле умру. Да, да!
Слышишь ты? По своей воле умру. Умру не потому, что смерть пришла. А умру
потому, что так хочу! И не самоубийство, а естественно так. И все-таки я
этого хочу. Слышишь, Юрка? Жизнь есть смерть, сказал ты, и смерть есть
жизнь. А я тебе скажу: жизнь есть судьба, и судьба есть жизнь. Свободная,
вольная, радостная, веселая, бодрая, вечно юная жизнь моя -- это и есть моя
судьба! Я -- кузнец своей свободы, я -- повелитель моей судьбы. Я -- судьба.
Я -- носитель судьбы. Судьба мыслит моей свободой. И я даже в смерти своей
свободен, свободен от судьбы. Судьба сама освобождает меня от судьбы. Моя
судьба -- быть свободным от судьбы!
Юрка в этом ничего не понимал. Способный, талантливый малый, много
читавший и думавший, много учившийся, не смог понять моей новой идеи,
осенившей меня во время разговора с ним. Правда, и я тогда смог выражать ее
только довольно косноязычно и темновато.
Так мы с ним и расстались, ни в чем не убедивши друг друга, потому что
скоро подоспели наши поезда и разговор пришлось прекратить.
Но я вышел из-за этого стола обновленным, ободренным, утешенным. Новая
идея преобразила меня. И Юрка был косвенно причиной этого. Правда, это не
его идея. Это моя сокровенная идея, долго тлевшая во мне, незаметно для меня
самого; и теперь, под влиянием Юркиных мыслей о жизни, она запылала во мне
ярким пламенем, и я с трудом мог формулировать отдельные и бесчисленные
мысли, восстававшие из этого горячего пламени.
II
Вот она, новая и простая идея: что именно живет? кто именно живет? Я
убивался несправедливостью жизни, ее жестокой и беспросветной запутанностью,
ее слепым и диким напором, сметающим все высокое и ценное. Но Юрка так ярко
все это мне разрисовал, что я почувствовал тут настоящий тупик: если
оставаться в самой жизни; если упиваться вопросами самой жизни и только
жизни; если ничего не видеть сверх жизни, над жизнью; если не
выйти за пределы непосредственно протекающей жизни, мы оказываемся во власти
судьбы: темной, слепой, беспросветной, жесточайшей, бесчеловечной, звериной
судьбы, самого настоящего, самого буквального Рока, перед которым никто не
имеет права на самостоятельность и на который взглянуть-то невозможно, ибо
немеют уста и холодеет тело.
Надо стать выше жизни; надо возвыситься над этой, как говорил Юрка,
липкой, вязкой, тягучей, тестообразной стихией жизни; надо быть зрячим, а не
слепым; надо действовать, а не быть объектом действия; надо строить жизнь, а
не жить, чтобы жизнь тобою строила черт знает что.
Знание -- вот та великая сфера, вот та великая сила, которая
стоит выше самой жизни и в которой сама жизнь находит свой смысл и свое
оправдание. Знание -- вот чего не хватает голой жизни, обнаженному процессу
рождений и смертей, бессмысленному потоку жизненных порывов, всей этой
слепой стихии роста, питания и размножения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
то тоже механизм, -- тогда его за ручку крутит еще нечто третье. И т. д., и
т. д. Одно из двух: или у тебя получится бесконечный ряд механизмов,
движущих один другим, и последнего механизма так-таки и не будет, ибо если
бы он был, то он либо уже сам от себя начинал движение и, следовательно, уже
не был бы механизмом, либо от него надо был бы идти еще в бесконечность
других механизмов (что бессмысленно); или надо уже с самого начала не
сводить бытие на механизм, а признать, что оно движет себя само же, то есть
является живым, то есть что оно уже не механизм, а организм. Значит, от
организма и жизни ты все равно не отвертишься. Или признай, что ни черта не
можешь объяснить с механизмом, или признай, что все есть -- по крайней мере
в основе -- организм и жизнь.
-- Да это-то я давно признал, -- сказал я ему. -- Не ты должен защищать
мне организм, а я должен его защищать против твоего упоения механизмом.
-- Я тоже организм не отрицаю, -- отвечал Юрка. -- Я только считаю его
слабоумием.
-- А я считаю, что твое понимание организма и жизни требует судьбы,
предполагает судьбу. А я этого не хочу.
-- А что ж такое "судьба"? Судьба будет почестнее и подобросовестнее
всякого позитивиста, который врет, что все в природе объяснил и все в
природе покорил, а, смотришь, прыщик вскочил на носу у эдакого позитивиста,
и -- запнулся. Даже кометы никакой не надо, без мирового пожара дохнет. А
еще "объяснил", "покорил" природу. Ха-ха!
-- Не хочу я твоей судьбы, -- напирал я, чувствуя у себя в душе
какое-то право на это. -- Я без судьбы обойдусь.
-- И подохнешь?
-- Да, подохну. Но меня нельзя победить.
-- Покорил природу? Человек -- царь природы? Законы-де природы открыл?
-- Без законов! Нельзя меня победить! Жизнь не может меня погубить! Я
сильнее жизни! Слышишь, Юрка, я сильнее жизни! Я понял жизнь. Вот ты же меня
сам сейчас и научил. Нельзя меня победить! Я не умру. Слышишь, Юрка? Я не
умру! Мое дело не умрет. Идея моя не умрет!
Юрка ничего не понимал в той великой идее, которая пришла мне в голову
во время разговора с ним, пришла по поводу его безотрадного изображения
жизни. Да эта идея и мне самому в тот момент была неясна. Но я уже чуял ее
могущество. Я чувствовал, как от нее крепли мускулы моего тела, как шире и
свободнее дышала грудь и как хотелось чего-то трудного-трудного,
большого-большого, великого-великого, как хотелось работать, действовать,
стремиться и как переставала быть страшной и сама смерть.
-- Ничего не понимаю, -- недоумевал приятель. -- Что это вдруг за
прыть? Что ты хочешь этим сказать?
--Я хочу этим сказать, что ты прав в своем изображении жизни, но что
твое изображение жизни есть преклонение перед судьбой, а я не боюсь судьбы.
-- Ну и не бойся. А чего же ты орешь?
-- Я ору потому, что жизнь есть и судьба есть, а я не боюсь ни жизни,
ни судьбы!
-- Не понимаю, зачем тебе судьба. Ты, такой активный человек, и вдруг
-- какая-то судьба! Судьба -- это, значит, бездействие, покой, пассивность,
инерция.
Меня взорвало.
-- Ага, вот она где твоя философия! -- уже буквально кричал я. -- Вот
она где, твоя философия! Либо я действую, тогда мне на все наплевать. Либо
нельзя на все наплевать, тогда конец моему действию, и я ложусь спать. Нет,
брат, ты у меня живым не уйдешь сейчас из рук. Судьба--бездеятельность! А
если судьба обрекает на деятельность? А? Не хочется? А если судьба тебя
избрала героем, вождем, организатором, воителем? А? Попался? Если ты сам, по
своей воле действуешь, то что же, значит, судьба не может заставить тебя по
твоей же воле действовать? Судьба -- бездеятельность! Эх, ты, жалкая
азиатчина! А я вот тебе говорю: да, жизнь есть, и судьба есть, а я не боюсь
ничего. Я свободен! Я по своей воле действую. Я по своей воле умру. Да, да!
Слышишь ты? По своей воле умру. Умру не потому, что смерть пришла. А умру
потому, что так хочу! И не самоубийство, а естественно так. И все-таки я
этого хочу. Слышишь, Юрка? Жизнь есть смерть, сказал ты, и смерть есть
жизнь. А я тебе скажу: жизнь есть судьба, и судьба есть жизнь. Свободная,
вольная, радостная, веселая, бодрая, вечно юная жизнь моя -- это и есть моя
судьба! Я -- кузнец своей свободы, я -- повелитель моей судьбы. Я -- судьба.
Я -- носитель судьбы. Судьба мыслит моей свободой. И я даже в смерти своей
свободен, свободен от судьбы. Судьба сама освобождает меня от судьбы. Моя
судьба -- быть свободным от судьбы!
Юрка в этом ничего не понимал. Способный, талантливый малый, много
читавший и думавший, много учившийся, не смог понять моей новой идеи,
осенившей меня во время разговора с ним. Правда, и я тогда смог выражать ее
только довольно косноязычно и темновато.
Так мы с ним и расстались, ни в чем не убедивши друг друга, потому что
скоро подоспели наши поезда и разговор пришлось прекратить.
Но я вышел из-за этого стола обновленным, ободренным, утешенным. Новая
идея преобразила меня. И Юрка был косвенно причиной этого. Правда, это не
его идея. Это моя сокровенная идея, долго тлевшая во мне, незаметно для меня
самого; и теперь, под влиянием Юркиных мыслей о жизни, она запылала во мне
ярким пламенем, и я с трудом мог формулировать отдельные и бесчисленные
мысли, восстававшие из этого горячего пламени.
II
Вот она, новая и простая идея: что именно живет? кто именно живет? Я
убивался несправедливостью жизни, ее жестокой и беспросветной запутанностью,
ее слепым и диким напором, сметающим все высокое и ценное. Но Юрка так ярко
все это мне разрисовал, что я почувствовал тут настоящий тупик: если
оставаться в самой жизни; если упиваться вопросами самой жизни и только
жизни; если ничего не видеть сверх жизни, над жизнью; если не
выйти за пределы непосредственно протекающей жизни, мы оказываемся во власти
судьбы: темной, слепой, беспросветной, жесточайшей, бесчеловечной, звериной
судьбы, самого настоящего, самого буквального Рока, перед которым никто не
имеет права на самостоятельность и на который взглянуть-то невозможно, ибо
немеют уста и холодеет тело.
Надо стать выше жизни; надо возвыситься над этой, как говорил Юрка,
липкой, вязкой, тягучей, тестообразной стихией жизни; надо быть зрячим, а не
слепым; надо действовать, а не быть объектом действия; надо строить жизнь, а
не жить, чтобы жизнь тобою строила черт знает что.
Знание -- вот та великая сфера, вот та великая сила, которая
стоит выше самой жизни и в которой сама жизнь находит свой смысл и свое
оправдание. Знание -- вот чего не хватает голой жизни, обнаженному процессу
рождений и смертей, бессмысленному потоку жизненных порывов, всей этой
слепой стихии роста, питания и размножения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30