Не за то, что вы дали мне работу. Не за то, что вы пришли сюда. Просто за то, что вы существуете на свете.
Затем юноша заснул. Роурк стоял рядом с его кроватью, и у него было странное чувство. Чувство ожидания. Ожидания войны… встречи с врагами. А мальчик, лежащий на кровати, был его соратником по оружию, пострадавшим в битве. И Роурку хотелось взять его на руки и унести в безопасное место…
Когда Мэллори открыл глаза, Роурк подвинул к кровати стул и сел:
— А теперь говори. Говори обо всем, о чем хочешь. Не рассказывай мне о своей семье, детстве, друзьях, чувствах. Говори о том, что ты думаешь.
Мэллори посмотрел на него с удивлением и прошептал:
— Как вы узнали об этом?
Роурк улыбнулся и ничего не ответил.
— Как вы узнали о том, что меня мучает? Терзает меня годами? Заставляет меня ненавидеть людей? Вы тоже это испытали? Вы когда-нибудь чувствовали, как вашим лучшим друзьям нравится в вас все -кроме главного? А то, что для вас важнее всего, ничего не значит для них? Вы хотите знать, что я думаю? И вам не будет скучно? Вам интересно?
— Да.
И Роурк сидел много часов, слушая, что Мэллори говорил о своей работе, о своих мыслях, о своих принципах, говорил, как утопающий, который стремится глотнуть воздуха.
На следующий день Мэллори пришел к Роурку в контору, и Роурк показал ему эскизы Храма. Когда Мэллори стоял у чертежного стола, он казался совершенно другим человеком. В нем не было неуверенности. Его жесты были резкими и точными, как у солдата на посту. На Роурка он глядел как равный.
Они долго говорили об архитектуре. Затем Роурк сказал:
— Я хочу спросить тебя, почему ты пытался застрелить Элсворса Тухи? — он увидел глаза юноши и добавил: — Если не хочешь, можешь не говорить.
— Да, я не хочу говорить об этом.
— Ну, тогда, давай поговорим о заказе.
Мэллори внимательно слушал Роурка о том, что он хочет от скульптора. В заключение он сказал:
— Только одна фигура. Она будет стоять здесь. — Он показал на макете. — Это должна быть фигура обнаженной женщины. Если ты понял основную мысль здания, ты знаешь, какой должна быть эта фигура — человеческий дух. Героическое в человеке. Стремление и осуществление одновременно. Поиски Бога — и обретение. Это можешь сделать только ты. Я хочу, чтобы ты работал для меня на тех же условиях которых я принимаю заказы от своих клиентов: ты знаешь, что я хочу — остальное за тобой. Мне хотелось бы предложить тебе модель. Но если она не подходит тебе, выбирай кого хочешь.
— А кого вы хотели бы предложить?
— Доминику Франкон.
— Господи!
— Знаешь её?
— Я видел её. Если бы я мог с ней договориться… Бог мой! Она потрясающе подходит для этого. Она… — Он остановился. — Но ведь она не будет позировать. А уж для вас наверняка не будет.
— Она будет.
Когда Гай Франкон услышал об этом, он пытался отговорить Доминику.
— Послушай, Доминика, — сердито сказал он. — Есть же какие-то пределы. Даже для тебя. Ну почему ты собираешься это сделать? И еще для здания Говарда Роурка! После всего, что ты о нем писала! Ты представляешь, что будут говорить о тебе люди? Если бы для кого-нибудь другого… Но ты — и Роурк! Что ты со мной делаешь? Как я объясню это друзьям? Ну, отвечай — что мне делать?
— Я бы посоветовала тебе заказать репродукцию этой статуи, папа. Она будет прекрасна.
Элсворс Тухи был крайне раздосадован. Войдя в её кабинет, он сказал:
— Это крайне неблагоразумно, Доминика, — сказал он.
— Я знаю, — ответила Доминика.
— Ты не могла бы отказаться?
— Я не откажусь, Элсворс.
Он пожал плечами:
— Ну, хорошо, дорогая, поступай, как хочешь.
Доминика делала правки и ничего не ответила. Элсворс Тухи зажег сигарету:
— Итак, он выбрал Стивена Мэллори.
— Да. Странное совпадение, не правда ли?
— Это не совпадение, моя дорогая. Такие вещи никогда не бывают совпадением. За этим кроется основной закон. Хотя я уверен, что он его не знает, и никто не помогал ему выбирать скульптора.
— Надеюсь, ты одобряешь этот выбор?
— От всего сердца. Это все ставит на место. Даже лучше, чем раньше.
— Элсворс, почему Мэллори пытался тебя убить?
— Не имею ни малейшего представления. Но думаю, что м-р Роурк знает. Во всяком случае должен знать. Кстати, кто предложил тебе позировать? Роурк или Мэллори?
— А это не твое дело, Элсворс.
— Понимаю. Значит, Роурк.
— Кстати, я сказала Роурку, что это ты уговорил Стоддарда отдать заказ Роурку.
Его сигарета замерла в воздухе. Затем рука поднесла ее ко рту.
— Да? Почему?
— Я увидела эскизы Храма.
— Настолько хороши?
— Еще лучше, Элсворс.
— А что он сказал, когда узнал?
— Ничего. Он засмеялся.
— Он засмеялся? Ну просто чудесно… Смею сказать, что к нему многие присоединятся — через некоторое время.
Всю эту зиму Роурк редко спал больше трех часов в сутки. Тем не менее, его энергия наполняла все пространство вокруг него и устремлялась к трем точкам города — к зданию Корд Билдинг в центре Манхеттена, зданию из меди и стекла; к гостинице Аквитания рядом с центральным Парком; и к Храму на скале около Гудзона.
В те редкие встречи, которые выдавались, Хеллер, с интересом и удовольствием наблюдая за Роурком, говорил: «Когда эти три здания будут закончены, Говард, тебя уже никто не остановит. Я иногда размышляю, как далеко ты пойдешь. Ты ведь знаешь, я всегда питал слабость к астрономии.»
Как-то вечером Роурк стоял на строительной площадке и смотрел на то, как основания будущих стен поднимались из земли рядом с ним.
Было уже поздно, рабочие уже ушли, и место казалось пустынным, отрезанным от всего мира. Свет горел только в деревянном помещении, построенном как студия для Стивена Мэллори, в которой ему позировала Доминика.
Храм должен был быть небольшим зданием из серого известняка. Его линии были горизонтальными — они были устремлены к земле, а не к небу. Казалось, храм простирался над землей как человеческие руки с повернутыми вниз кистями. Он не льнул к земле, но и не пресмыкался перед небом. Он не принижал человека, а, наоборот, являлся для него как бы оправой, в которой человек чувствовал себя чудом творения, мерой всех вещей. Пространство храма окутывало человека, и только в его присутствии приобретало законченность. Это было место, где человека охватывало радостное чувство, куда он приходил, чтобы почувствовать себя безгрешным и сильным, чтобы обрести душевное равновесие.
Внутри храма не было никаких архитектурных украшений — только уходящая перспектива стен и громадные окна. Поэтому пространство не казалось замкнутым, а как бы открывалось навстречу всей красоте земли и человеку — созидателю. И лицом к входу — фигура женщины.
Сейчас перед Роурком не было ничего, но Роурк думал о Храме как о законченном здании, помня до мельчайших подробностей все эскизы и ощущая их в кончиках своих пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Затем юноша заснул. Роурк стоял рядом с его кроватью, и у него было странное чувство. Чувство ожидания. Ожидания войны… встречи с врагами. А мальчик, лежащий на кровати, был его соратником по оружию, пострадавшим в битве. И Роурку хотелось взять его на руки и унести в безопасное место…
Когда Мэллори открыл глаза, Роурк подвинул к кровати стул и сел:
— А теперь говори. Говори обо всем, о чем хочешь. Не рассказывай мне о своей семье, детстве, друзьях, чувствах. Говори о том, что ты думаешь.
Мэллори посмотрел на него с удивлением и прошептал:
— Как вы узнали об этом?
Роурк улыбнулся и ничего не ответил.
— Как вы узнали о том, что меня мучает? Терзает меня годами? Заставляет меня ненавидеть людей? Вы тоже это испытали? Вы когда-нибудь чувствовали, как вашим лучшим друзьям нравится в вас все -кроме главного? А то, что для вас важнее всего, ничего не значит для них? Вы хотите знать, что я думаю? И вам не будет скучно? Вам интересно?
— Да.
И Роурк сидел много часов, слушая, что Мэллори говорил о своей работе, о своих мыслях, о своих принципах, говорил, как утопающий, который стремится глотнуть воздуха.
На следующий день Мэллори пришел к Роурку в контору, и Роурк показал ему эскизы Храма. Когда Мэллори стоял у чертежного стола, он казался совершенно другим человеком. В нем не было неуверенности. Его жесты были резкими и точными, как у солдата на посту. На Роурка он глядел как равный.
Они долго говорили об архитектуре. Затем Роурк сказал:
— Я хочу спросить тебя, почему ты пытался застрелить Элсворса Тухи? — он увидел глаза юноши и добавил: — Если не хочешь, можешь не говорить.
— Да, я не хочу говорить об этом.
— Ну, тогда, давай поговорим о заказе.
Мэллори внимательно слушал Роурка о том, что он хочет от скульптора. В заключение он сказал:
— Только одна фигура. Она будет стоять здесь. — Он показал на макете. — Это должна быть фигура обнаженной женщины. Если ты понял основную мысль здания, ты знаешь, какой должна быть эта фигура — человеческий дух. Героическое в человеке. Стремление и осуществление одновременно. Поиски Бога — и обретение. Это можешь сделать только ты. Я хочу, чтобы ты работал для меня на тех же условиях которых я принимаю заказы от своих клиентов: ты знаешь, что я хочу — остальное за тобой. Мне хотелось бы предложить тебе модель. Но если она не подходит тебе, выбирай кого хочешь.
— А кого вы хотели бы предложить?
— Доминику Франкон.
— Господи!
— Знаешь её?
— Я видел её. Если бы я мог с ней договориться… Бог мой! Она потрясающе подходит для этого. Она… — Он остановился. — Но ведь она не будет позировать. А уж для вас наверняка не будет.
— Она будет.
Когда Гай Франкон услышал об этом, он пытался отговорить Доминику.
— Послушай, Доминика, — сердито сказал он. — Есть же какие-то пределы. Даже для тебя. Ну почему ты собираешься это сделать? И еще для здания Говарда Роурка! После всего, что ты о нем писала! Ты представляешь, что будут говорить о тебе люди? Если бы для кого-нибудь другого… Но ты — и Роурк! Что ты со мной делаешь? Как я объясню это друзьям? Ну, отвечай — что мне делать?
— Я бы посоветовала тебе заказать репродукцию этой статуи, папа. Она будет прекрасна.
Элсворс Тухи был крайне раздосадован. Войдя в её кабинет, он сказал:
— Это крайне неблагоразумно, Доминика, — сказал он.
— Я знаю, — ответила Доминика.
— Ты не могла бы отказаться?
— Я не откажусь, Элсворс.
Он пожал плечами:
— Ну, хорошо, дорогая, поступай, как хочешь.
Доминика делала правки и ничего не ответила. Элсворс Тухи зажег сигарету:
— Итак, он выбрал Стивена Мэллори.
— Да. Странное совпадение, не правда ли?
— Это не совпадение, моя дорогая. Такие вещи никогда не бывают совпадением. За этим кроется основной закон. Хотя я уверен, что он его не знает, и никто не помогал ему выбирать скульптора.
— Надеюсь, ты одобряешь этот выбор?
— От всего сердца. Это все ставит на место. Даже лучше, чем раньше.
— Элсворс, почему Мэллори пытался тебя убить?
— Не имею ни малейшего представления. Но думаю, что м-р Роурк знает. Во всяком случае должен знать. Кстати, кто предложил тебе позировать? Роурк или Мэллори?
— А это не твое дело, Элсворс.
— Понимаю. Значит, Роурк.
— Кстати, я сказала Роурку, что это ты уговорил Стоддарда отдать заказ Роурку.
Его сигарета замерла в воздухе. Затем рука поднесла ее ко рту.
— Да? Почему?
— Я увидела эскизы Храма.
— Настолько хороши?
— Еще лучше, Элсворс.
— А что он сказал, когда узнал?
— Ничего. Он засмеялся.
— Он засмеялся? Ну просто чудесно… Смею сказать, что к нему многие присоединятся — через некоторое время.
Всю эту зиму Роурк редко спал больше трех часов в сутки. Тем не менее, его энергия наполняла все пространство вокруг него и устремлялась к трем точкам города — к зданию Корд Билдинг в центре Манхеттена, зданию из меди и стекла; к гостинице Аквитания рядом с центральным Парком; и к Храму на скале около Гудзона.
В те редкие встречи, которые выдавались, Хеллер, с интересом и удовольствием наблюдая за Роурком, говорил: «Когда эти три здания будут закончены, Говард, тебя уже никто не остановит. Я иногда размышляю, как далеко ты пойдешь. Ты ведь знаешь, я всегда питал слабость к астрономии.»
Как-то вечером Роурк стоял на строительной площадке и смотрел на то, как основания будущих стен поднимались из земли рядом с ним.
Было уже поздно, рабочие уже ушли, и место казалось пустынным, отрезанным от всего мира. Свет горел только в деревянном помещении, построенном как студия для Стивена Мэллори, в которой ему позировала Доминика.
Храм должен был быть небольшим зданием из серого известняка. Его линии были горизонтальными — они были устремлены к земле, а не к небу. Казалось, храм простирался над землей как человеческие руки с повернутыми вниз кистями. Он не льнул к земле, но и не пресмыкался перед небом. Он не принижал человека, а, наоборот, являлся для него как бы оправой, в которой человек чувствовал себя чудом творения, мерой всех вещей. Пространство храма окутывало человека, и только в его присутствии приобретало законченность. Это было место, где человека охватывало радостное чувство, куда он приходил, чтобы почувствовать себя безгрешным и сильным, чтобы обрести душевное равновесие.
Внутри храма не было никаких архитектурных украшений — только уходящая перспектива стен и громадные окна. Поэтому пространство не казалось замкнутым, а как бы открывалось навстречу всей красоте земли и человеку — созидателю. И лицом к входу — фигура женщины.
Сейчас перед Роурком не было ничего, но Роурк думал о Храме как о законченном здании, помня до мельчайших подробностей все эскизы и ощущая их в кончиках своих пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19