Рядом!
Сосна, заранее на узком пути сваленная, не давала танку повернуться. Танк крутился… Танк только бодал дерево… Я узнал Хворостинина. Это он выпрыгнул из танка (он же был в джипе!). Кругом пальба… А Хворь кинулся к солдату, скользящему по глине с гранатометом. Это было непонятно. Ведущий колонну полез на взгорье. Из любого куста его могли свалить. В ту минуту стопроцентно… Нет… Не свалили.
Догнав солдата, Хворь подхватил ему в помощь дуло АГС. И ремень ему поддел, чтобы нести, а не волочь: “Давай, солдат!.. Давай!” – кричал ему Хворь. Я хорошо запомнил слова. Слова въелись мне в мозг… Хворь оставлял колонну, помогая солдату. Вдвоем они осилили крутизну. Они добрались до кустов… Не знаю, что я думал. Но я бросил свою плевую ямку и побежал за ними… Пули чмокали совсем рядом, а у меня на бегу мелькала детская мыслишка залезть где-нибудь в дупло. И жить там. В дереве… И пусть проходят столетия…
Почему я побежал за Хворем?.. Не знаю. Это вне сознания. Вверх и вверх… Оба они карабкались впереди меня, и я все время слышал эту гвоздящую мой мозг присказку: “Давай, солдат, давай!”… На нашем подъеме пространство кустов вдруг кончилось. Скос стал не так крут… И там сразу – пулеметное гнездо. И один чич там… Близко… В пяти шагах.
Бородатый чич увидел их. Этих двоих, пробежавших мимо него, с раскоряченным гранатометом в обнимку… Бородач разворачивал пулемет неспешно. Чтобы стрелять им, пробежавшим, прицельно вдогон… И тут я услышал крик-команду. Обернувшийся Хворостинин крикнул мне. Вроде как он не хотел терять своего времени на чича. (И как только он успел меня, бежавшего сзади, заметить!):
– Застрели его, майор!
Чич только теперь увидел меня и снова стал разворачивать пулемет. Уже ко мне дулом. Но понял, что не успевает. На редкость неспешный чич… Схватился за автомат… Но я был быстрее… Я даже рискнул подбежать к нему ближе. Не стрелял сразу… Чтобы из пистолета (у меня только пистолет) попасть наверняка… Попал. Дважды.
Но бежать дальше за Хворостининым и солдатом я не смог. Сразу еще три чича выскочили… Я успел нырнуть в какой-то куст… Они подбежали к убитому. Они, конечно, сочли, что убитый – дело рук Хворя и солдата-гранатометчика. Двое кинулись за ними вслед – в гору, а один остался выть около убитого… Такой тонкий, воющий плач. Причитания по-чеченски, но язык не повернется сказать, что они были мне непонятны… Слишком понятны. Наверное, брат. Наверное, сын.
Я не стал в него стрелять. Я не стал его убивать, хотя мог подойти со стороны его спины. Эти несколько шагов были бы неслышны. Я даже не успел подумать о том, что только-только убил человека. Как плакал, выл этот чужой голос!.. Меня достал этот плач-вой. Но дело не в плаче. Я совсем вымотался. Выдохся… Вдруг обессилел. И жажда, жажда… Пить. Пить.
Я сел на землю и сидел. Я хотел воды… Больше я ничего не хотел. Я хотел сидеть и ждать, пока кончится бойня.
Уверен, увидев солдата, карабкающегося в гору, Хворь еще ничего не придумал. Он не мог предвидеть, что и как будет дальше. Никто не мог предвидеть… Этот солдат пер и пер вверх, оскальзываясь по грязи и глине… Пер куда-то в спасительные кусты, вверх, вверх! лишь бы спрятаться!.. Солдат и думать не думал лезть с гранатометом именно на правое взгорье. У него просто поехала крыша, и только поэтому он не знамо куда и зачем волок свой АГС-17.
Но теперь их было двое. Когда Хворь ему помог, подсобил, оба как бы по инерции продолжали лезть в гору… Сквозь кусты, с треском! Они карабкались вверх и вверх! Иной раз на четвереньках… Храбрый солдатик наверняка думал, что они все еще убегают от чичей.
А дальше я не знаю… Как там, на взгорье, помимо Хворя и солдата, оказалось еще двое наших?.. Двое… поддатые… И плюс два АГС-17. Приволокли ли эти двое гранатометы с собой? Едва ли… Захватили чеченские?.. Не знаю. Я только видел, как появился один. И с какими муками. Тот самый, что несли Хворь и солдат.
Это ли не везение?.. При всей своей интуиции Хворь не мог знать, что наверху, на пятачке, обнаружится запасное гнездо чичей с нацеленными глубоко вниз гранатометами. Тем более не мог он знать, что возле гранатометов будут стоять вчерашние крестьяне, которые тут же дадут деру, завидев солдат. А окажись там матерые?
А как прошли наверх, в гору, еще двое наших солдат? Кто их послал?.. Двое, заметно поддатые… Возможно, прошли мимо меня. Когда я сидел все еще в прострации. И ничего не видел, не замечал. Убивший впервые человека… И немыслимо хотевший пить… пить!.. Вокруг ни капли воды. Только редкие деревья. Только синими клочками небо.
А в это время наверху: “Давай, солдат! Давай!” – уже весело кричит Хворь. И очумелый от бега в гору солдат понимает наконец, что удача… что он жив, выскочил… ого, здесь еще двое, откуда они?.. и капитан рядом.
Солдат тут же храбреет, помогает Хворю установить гранатомет… И плюс двое поддатых, пробравшиеся наверх, быстро-быстро устанавливают и перенацеливают гранатометы вниз по склону, но не в самую глубину ущелья… а в близкие, в ближайшие кусты, где чичей, как муравьев. Одно дуло чуть вправо, другое чуть влево… Это ли не везение?.. Чуть вправо – чуть влево… И еще дуло. И гранаты, лента к ленте. У АГС-17 замечательное ленточное питание.
АГСы заработали, вся правая сторона, весь склон – в огне. А большего не нужно. Автоматический станковый гранатомет (с прицельной дальностью 1700 метров) раскидывает гранаты очень густо. В шахматном порядке. И каждая граната при разрыве на десять метров вокруг себя сносит все… куст за кустом… каждую травинку… Огонь все сметал, корежил… Единственное, что огонь после себя оставлял и усиливал, – это крики раненых. Дикие крики… Молящие… Огонь внезапен – и сзади! Казалось, чичей бьет кто-то из своих… непрерывное уничтожение гранатометами с тыла… Последние три минуты Хворь, охрабревший солдат и еще двое подключившихся наших изничтожали уже только деревья.
Колонна прорвалась. Когда возбужденные удачей офицеры, как водится, вспоминали еще не остывший бой… Стоя рядом и перебивая друг друга… Хворь среди них: “Главное, кто первый запустит сенокосилку…” – и я услышал его смех, счастливый и, как всегда, чуть излишне легкий, хвастливый. Его слова офицеры тут же истолковывают, мол, важно найти то время и то место, откуда уничтожающий огонь побежит по всему пространству боя. И все время они повторяли – правый склон, правое взгорье!
Я сам видел, как чичи оттуда уходили. Вперед по взгорью. Назад по взгорью… Все равно, лишь бы уйти… Но не бросив оружие… Все правое взгорье обуглилось. Кой-где еще горела трава… Кусты торчали прутиками. А прутики дымились.
Именно туда – в очищенное гранатометами пространство правого склона – стала сдвигаться, смещаться вся живая сила нашей, казалось, полумертвой колонны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Сосна, заранее на узком пути сваленная, не давала танку повернуться. Танк крутился… Танк только бодал дерево… Я узнал Хворостинина. Это он выпрыгнул из танка (он же был в джипе!). Кругом пальба… А Хворь кинулся к солдату, скользящему по глине с гранатометом. Это было непонятно. Ведущий колонну полез на взгорье. Из любого куста его могли свалить. В ту минуту стопроцентно… Нет… Не свалили.
Догнав солдата, Хворь подхватил ему в помощь дуло АГС. И ремень ему поддел, чтобы нести, а не волочь: “Давай, солдат!.. Давай!” – кричал ему Хворь. Я хорошо запомнил слова. Слова въелись мне в мозг… Хворь оставлял колонну, помогая солдату. Вдвоем они осилили крутизну. Они добрались до кустов… Не знаю, что я думал. Но я бросил свою плевую ямку и побежал за ними… Пули чмокали совсем рядом, а у меня на бегу мелькала детская мыслишка залезть где-нибудь в дупло. И жить там. В дереве… И пусть проходят столетия…
Почему я побежал за Хворем?.. Не знаю. Это вне сознания. Вверх и вверх… Оба они карабкались впереди меня, и я все время слышал эту гвоздящую мой мозг присказку: “Давай, солдат, давай!”… На нашем подъеме пространство кустов вдруг кончилось. Скос стал не так крут… И там сразу – пулеметное гнездо. И один чич там… Близко… В пяти шагах.
Бородатый чич увидел их. Этих двоих, пробежавших мимо него, с раскоряченным гранатометом в обнимку… Бородач разворачивал пулемет неспешно. Чтобы стрелять им, пробежавшим, прицельно вдогон… И тут я услышал крик-команду. Обернувшийся Хворостинин крикнул мне. Вроде как он не хотел терять своего времени на чича. (И как только он успел меня, бежавшего сзади, заметить!):
– Застрели его, майор!
Чич только теперь увидел меня и снова стал разворачивать пулемет. Уже ко мне дулом. Но понял, что не успевает. На редкость неспешный чич… Схватился за автомат… Но я был быстрее… Я даже рискнул подбежать к нему ближе. Не стрелял сразу… Чтобы из пистолета (у меня только пистолет) попасть наверняка… Попал. Дважды.
Но бежать дальше за Хворостининым и солдатом я не смог. Сразу еще три чича выскочили… Я успел нырнуть в какой-то куст… Они подбежали к убитому. Они, конечно, сочли, что убитый – дело рук Хворя и солдата-гранатометчика. Двое кинулись за ними вслед – в гору, а один остался выть около убитого… Такой тонкий, воющий плач. Причитания по-чеченски, но язык не повернется сказать, что они были мне непонятны… Слишком понятны. Наверное, брат. Наверное, сын.
Я не стал в него стрелять. Я не стал его убивать, хотя мог подойти со стороны его спины. Эти несколько шагов были бы неслышны. Я даже не успел подумать о том, что только-только убил человека. Как плакал, выл этот чужой голос!.. Меня достал этот плач-вой. Но дело не в плаче. Я совсем вымотался. Выдохся… Вдруг обессилел. И жажда, жажда… Пить. Пить.
Я сел на землю и сидел. Я хотел воды… Больше я ничего не хотел. Я хотел сидеть и ждать, пока кончится бойня.
Уверен, увидев солдата, карабкающегося в гору, Хворь еще ничего не придумал. Он не мог предвидеть, что и как будет дальше. Никто не мог предвидеть… Этот солдат пер и пер вверх, оскальзываясь по грязи и глине… Пер куда-то в спасительные кусты, вверх, вверх! лишь бы спрятаться!.. Солдат и думать не думал лезть с гранатометом именно на правое взгорье. У него просто поехала крыша, и только поэтому он не знамо куда и зачем волок свой АГС-17.
Но теперь их было двое. Когда Хворь ему помог, подсобил, оба как бы по инерции продолжали лезть в гору… Сквозь кусты, с треском! Они карабкались вверх и вверх! Иной раз на четвереньках… Храбрый солдатик наверняка думал, что они все еще убегают от чичей.
А дальше я не знаю… Как там, на взгорье, помимо Хворя и солдата, оказалось еще двое наших?.. Двое… поддатые… И плюс два АГС-17. Приволокли ли эти двое гранатометы с собой? Едва ли… Захватили чеченские?.. Не знаю. Я только видел, как появился один. И с какими муками. Тот самый, что несли Хворь и солдат.
Это ли не везение?.. При всей своей интуиции Хворь не мог знать, что наверху, на пятачке, обнаружится запасное гнездо чичей с нацеленными глубоко вниз гранатометами. Тем более не мог он знать, что возле гранатометов будут стоять вчерашние крестьяне, которые тут же дадут деру, завидев солдат. А окажись там матерые?
А как прошли наверх, в гору, еще двое наших солдат? Кто их послал?.. Двое, заметно поддатые… Возможно, прошли мимо меня. Когда я сидел все еще в прострации. И ничего не видел, не замечал. Убивший впервые человека… И немыслимо хотевший пить… пить!.. Вокруг ни капли воды. Только редкие деревья. Только синими клочками небо.
А в это время наверху: “Давай, солдат! Давай!” – уже весело кричит Хворь. И очумелый от бега в гору солдат понимает наконец, что удача… что он жив, выскочил… ого, здесь еще двое, откуда они?.. и капитан рядом.
Солдат тут же храбреет, помогает Хворю установить гранатомет… И плюс двое поддатых, пробравшиеся наверх, быстро-быстро устанавливают и перенацеливают гранатометы вниз по склону, но не в самую глубину ущелья… а в близкие, в ближайшие кусты, где чичей, как муравьев. Одно дуло чуть вправо, другое чуть влево… Это ли не везение?.. Чуть вправо – чуть влево… И еще дуло. И гранаты, лента к ленте. У АГС-17 замечательное ленточное питание.
АГСы заработали, вся правая сторона, весь склон – в огне. А большего не нужно. Автоматический станковый гранатомет (с прицельной дальностью 1700 метров) раскидывает гранаты очень густо. В шахматном порядке. И каждая граната при разрыве на десять метров вокруг себя сносит все… куст за кустом… каждую травинку… Огонь все сметал, корежил… Единственное, что огонь после себя оставлял и усиливал, – это крики раненых. Дикие крики… Молящие… Огонь внезапен – и сзади! Казалось, чичей бьет кто-то из своих… непрерывное уничтожение гранатометами с тыла… Последние три минуты Хворь, охрабревший солдат и еще двое подключившихся наших изничтожали уже только деревья.
Колонна прорвалась. Когда возбужденные удачей офицеры, как водится, вспоминали еще не остывший бой… Стоя рядом и перебивая друг друга… Хворь среди них: “Главное, кто первый запустит сенокосилку…” – и я услышал его смех, счастливый и, как всегда, чуть излишне легкий, хвастливый. Его слова офицеры тут же истолковывают, мол, важно найти то время и то место, откуда уничтожающий огонь побежит по всему пространству боя. И все время они повторяли – правый склон, правое взгорье!
Я сам видел, как чичи оттуда уходили. Вперед по взгорью. Назад по взгорью… Все равно, лишь бы уйти… Но не бросив оружие… Все правое взгорье обуглилось. Кой-где еще горела трава… Кусты торчали прутиками. А прутики дымились.
Именно туда – в очищенное гранатометами пространство правого склона – стала сдвигаться, смещаться вся живая сила нашей, казалось, полумертвой колонны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98