Гусарцев резко осадил машину:
– Эй. Кто там?
Из тьмы голос. (А могли и не ответить.)
– Поговорить надо.
Ночной, решительный чеченский голос. Акцент – круче не бывает…
– Сидеть в кустах будешь? – крикнул с насмешкой Коля, поглаживая руль. – Выходи на дорогу. Посмотрим на тебя. Тогда и поговорим.
– И ты немного выходи… подъезжай.
– Согласен.
Но для начала я, перегнувшись, ощупью тронул затылок солдатской матери. Она сидела на заднем сиденье… Она нагнула послушно голову. С пониманием… Но склонить голову – этого мало. Я сильнее надавил рукой. Она полулегла на сиденье… “Да… Да… Да…” – повторяла она шепотом.
Теперь мы смелее приоткрыли дверцы машины, Гусарцев свою левую – я правую. (Автоматы были на коленях.)
Гусарцев повторил, крикнул им громче:
– Согласен… Выходи.
И тронул машину вперед на пять-семь шагов, не больше… В кустах движение. Но на дорогу никто не вышел. Значит, сейчас начнут стрелять.
Стоп, стоп!.. И сразу же Гусарцев и я по кустам из автоматов. Выставившись дулом каждый в свою дверцу, привстали (одна нога на земле) и огонь… огонь!.. Мы их опередили. Секунды на две-три.
А едва стрелять начали они, мы задом… быстро-быстро!.. Отъехали назад.
Успели.
Стихло на миг. А затем в кустах наконец крик. Это был настоящий вопль. Кого-то мы при стрельбе зацепили пулей… Ах, как он вопил!.. Ему, похоже, заткнули рот. Но он кляп выбил, вытолкнул и опять вопил.
Его уносили… Вопли отдалялись. Даже нам с расстояния было хорошо его слышно.
Вся ли ушла засада?.. или часть?.. У нас еще был подствольник на заднем сиденье. Я взял его в руки… Но Гусарцев сказал – погоди.
Мы стояли, как бы испугавшись тишины и вдруг закончившейся стрельбы. Чуть рокотал мотор.
Солдатская мать подняла голову. Я дал ее шее отдохнуть… Но затем снова пригнул ее голову на сиденье. Она там тихонько чихала. На сиденье много пыли.
Выждав минуту-две, мы медленно двинулись вперед… Туда, к тем кустам… Готовые к вариантам – и дать задний ход, и рвануть… А они, конечно, нас караулили.
Им все равно, кого караулить. Вряд ли это боевики… Чтобы забрать оружие… Чтобы забрать машину. Чтобы раздеть тебя, в конце концов. Когда сидишь в кустах, мимо проходит и проезжает много интересного.
Но им не повезло. Не каждый же раз с добычей.
Нам даже не пришлось пострелять повторно… Оказывается, мы еще кого-то ранили первыми пулями… юнца… Такой жалобный был плач. Нежный. Так плачут только юнцы. Их плач, если вслушаться, обращен не только к своим. Но и к нейтральным. Но и к врагам. Просто плач в кустах… Среди глухой ночи… Душа притихла. Душа моя ему сочувствовала. Но что поделать, дорогой?!. Война.
В кустах опять занялись плачущим… Он до небес доставал всю округу своим тонким голосишком… А мы воспользовались. Момент – из лучших. Я подтолкнул Колю. И наш джип рванул мимо засады. Жмясь к противоположному краю дороги. Даже выскакивая опасно за край… Проскочили.
Ехали, и теперь вместо звонкого раненого юнца тихонько голосила солдатская мать. “Вы можете сесть”, – сказал я ей. Но она так и лежала, припав к пыльному сиденью. Плакала. От пережитого.
Вряд ли нас стерегли боевики… Просто напасть и просто пограбить. Голодные. Из пригорода. С кучей детишек… Работы у них никакой. Руслан-Рослик презрительно звал их – селяне.
Едва только ворота открылись, мне сказали. Охрана сказала. Доложили, что мои контуженные, мои тихие солдатики, дали деру. Сбежали. Сегодня… На ночь глядя…
– Б….! – ругнулся я.
Глупо. Просто глупо… И как досадно. Ну, не засранцы оба?
– Обойдется, т-рищ майор. Хлопчики в бою бывали, – утешал Крамаренко.
– Какой, к чертям, бой, если они без автоматов!.. Что за кретины!
– Один с автоматом…
Я даже не мог бы сказать, лучше это для нашего случая или хуже.
– Выкрал как-то, т-рищ майор. Ефрейтора Снегиря надо поспрашивать.
– Вот ты и поспрашивай!
Я устал… Немыслимо хотел спать. Я еще велел Крамаренке – солдатскую мать на ночь определи! Устрой. Чтоб выспалась!.. Ей к сыну – в спокойную сторону, до Гудермеса… Дня через два будет туда колонна. Понял?
Я ушел к себе на ночь. Повалился спать… Но теперь сон не шел.
Где сейчас пацаны?.. Из Ханкалы эти засранцы выбрались, это уже ясно. Или уже взяты патрулем и кукуют где-нибудь глубоко в комендатуре, в недрах… Сидят… Нет, нет, за пригороды Грозного на большую дорогу они, опытные, выбрались… А дальше?.. Ничейное серединное пространство… Будут проситься в машины… Колонна, идущая сейчас из Ханкалы в сторону Ведено, только и обязательно боевая. Только если на дело… Колонна, если на дело, вряд ли их подберет. Проскочат на скорости… Даже таракана на бронь не посадят. (Разве что на обратном пути.) А без брони, без какого-никакого БТРа пацанам до Ведено не добраться. Там непролаз… Там чичи. Или, на выбор, к крестьянам чеченским в яму. В рабы!.. Поработайте теперь там на природе! Не все же бочки катать.
Я все-таки позвонил в грозненскую комендатуру. Ночному дежурному. И даже попросил разбудить офицера. Побег есть побег… Вполне могло быть, что пацаны патрулю где-то попались. Могло быть, их расспрашивают – трясут по полной программе.
– Двое солдат… – повторил я офицеру. – Они у меня работали… Евский и Алабин… Рядовые… Нет, ничего не совершили. Нормальные солдатики. Но малость шизанутые.
В комендатуре о них ничего не знали.
Я еще позвонил на узловой пост по той дороге. Тоже нет… Нигде их не знали, не видели… Пусто… Неужели сумели из пригородов Грозного выбраться – и уйти достаточно далеко?
Было противно, тускло на душе. Я звонил еще и утром, но все пусто… пусто. И только обязательно переспрашивали фамилию Алика. С удивлением:
– Ебский?
Их не было трое суток.
Но на четвертые они вернулись. Охрана пустила их на склады как своих… Голодные, измученные, а главное, пристыженные неудачей… Хотя что за неудача?! Это же как смотреть!.. Ведь не попались. Ведь трое суток. Если знать грозненские реалии, для контуженных солдат это ничуть не было их личным поражением в игре с недремными патрулями – разве что изнурительная, долгая ничья. Я и впрямь подумал тогда об их прошлом недолгом (месяц, что ли) опыте в разведроте. Что-то ценное (бесценное) они там, в разведроте, за тот один месяц поимели. Как-никак! Прихватили себе в ноздри… Что-то сверхосторожное, роднящееся с волчьим нюхом… Вело их. Подсказывало… Что-то удержалось в уголках их ноздрей.
Что-то вело их, хотя так и не вывело.
Я не стал в первый день ни бранить их, ни попрекать. Ни повторять, что без меня – им не уйти… Я даже не захотел с ними поговорить по их возвращении. Я велел им прийти только на третий день… Когда они малость отлежались. Когда они уже со всеми вместе катали бочки.
Ко мне в кабинет их привел Крамаренко. Сам он вышел, стоял у дверей, притаившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98