Как быть с любовью к отцу? Растоптать ее, оттолкнуть? Он приедет ночью и не застанет дочери. Щепан сообщит ему – так, мол, и так: не убили ее враги, не изнасиловали солдаты – это он пережил бы ради святого дела с мужеством воина, положившись на суд божий. Нет, она мерзко спуталась с повстанцем. Убежала с ним и где-то таскается… И вот отцовская любовь, это естественное, простое, как дыхание, чувство, представилось ей злом, насилием и деспотизмом. О горе, горе! Как ей могла прийти в голову такая ужасная мысль и как ей покарать себя, как осудить? И в тот момент, когда она уже готова была растоптать, вырвать это чудовище, наплывало воспоминание, и она снова предавалась грезам. Ей являлись чудесные картины – вот она поехала с ним, своим супругом, в далекие чужие счастливые края. Нет уже коварных злодеяний, чинимых ночью на дорогах, на площадях, в домах на поруганной земле, которые колотятся в окна и нарушают сон людей! Нет больше пыток унижения, горечи стыда, трепещущей под взглядами чужеземных солдат женской наготы!.. Она протянула руки к счастью, которое было тут же, за притворенной дверью.
Но ее простертые руки обессиливала судьба… Они беспомощно повисли. Сидя на кровати с низко склоненной головой, она запустила пальцы в свои распущенные волосы и перебирала их, как мысленно перебирала все эти запутанные вопросы. Мимолетные мечты, пьянящий дурман любви, ослабевшая воля уносили ее в мир грез, где свершается неправдоподобное. Ей мерещились чужие города, солнечные страны. Мелькали люди, говорившие на незнакомом языке. Случались неведомые приключения, рождались мысли, никогда раньше не тревожившие ее. Она видела лица людей, очертания зданий, краски полей, аллеи и рощи лучезарной фантастической страны. Вот там, далеко, далеко, странствовала она со своим князем.
Вдруг среди этого полусна послышался отдаленный грохот, будто кто выстрелил в доме из ружья или ударил изо всей силы по пустым чанам. Наступившая тишина стала еще глубже. Волосы поднялись дыбом у нее на голове, ужас пронизал ее оцепеневшее тело. Возбужденному, напряженному слуху послышался новый грохот. Был ли он? Наверное, был, потому что она задрожала как осиновый лист. Доминик! Еще секунда, и она ощутила какое-то дуновение, будто дверь в зал бесшумно распахнулась настежь. Боже! Он стоит в дверях! Черная фигура… белое лицо!..
Она закрыла глаза руками, свернулась в клубок, уткнулась головой в подушку, но видение все стояло у нее перед глазами. Она заметалась в страхе. Что-то гнало ее с места, било по телу, ломало ребра. Она больше не могла! Вскочила на ноги и пронзительно закричала.
Из-за притворенной двери раз, другой окликнул ее князь. Шепотом спросил, что случилось? Не солдаты ли ломятся в дверь? Плеск дождя за окнами заглушал его голос, шум ливня по крыше мешал разобрать слова. Не понимая от страха, что делает, панна Мия, дрожа всем телом, вскочила с кровати и в одном белье шагнула в темноту, широко раскрытыми глазами глядя на дверь зала, где она чуть ли не наяву видела фигуру Доминика. Она опять закричала и как безумная бросилась к двери Одровонжа. Вбежала в его комнату, стуча зубами и все еще крича от страха. Только очутившись возле кровати повстанца, она опомнилась. А он, увидев ее белую фигуру в темноте, протянул руку и наткнулся на ее стиснутые ладони.
– Что случилось? – спросил он.
– Доминик! – выдавила она из себя, едва держась на ногах.
– Где?
– Там! За мной!
– Там никого нет.
– Он стоит в дверях.
– Это обман чувств.
– Он швырял бочки.
– И что вам только мерещится!
– Вы не слышали?
– Ребячество! Бочки рассохлись в зале, а теперь снова напитываются влагой и трещат.
– Лучше не говорите так…
Он нежно гладил ей руки, чтобы успокоить ее. Каждое его прикосновение отгоняло страх, но разжигало огонь в крови. Она хотела вырвать руки, но он не отпускал. Наоборот, привлекал, прижимал их к себе – к губам, к груди… касался ими своей шеи, гладил ими свое лицо. Он привлек ее к себе, и она, наклонившись, почувствовала его дыхание. Она не могла уйти, не могла поднять головы. Небесное блаженство охватило ее, когда она почувствовала сквозь сорочку, что его руки обняли ее и, обессиленную, притянули на ложе. Несказанная радость помутила память, разум, сознание, ощущение темноты, зрение и слух. Радость затмила все. Со вздохом беспредельного счастья она прижалась всем телом к человеку, которого так любила. На его шепот отвечала шепотом, на поцелуй поцелуем, на ласку – лаской! Она стала как морская волна, утопающая в другой волне, как легкое облако, которое превращается в другое облако, как веточка, которая покорно качается на ветру, не зная, куда и зачем влечет ее ветер. Прояснились мысли, исчез страх перед разлукой, ужасные загадки нашли простое объяснение. Она стала что-то говорить ему о мыслях, которые ее преследовали, когда она в одиночестве металась на кровати в той комнате. На вопрос, почему она давно не пришла, раз так сильно боялась и так была огорчена, она не нашлась, что ответить, и показалась себе глупой и трусливой. То было в ее жизни мгновение счастья без границ, без меры, без начала и конца. Минута эта решила все. Она подложила прелестные руки под голову возлюбленного, прижала к себе этого человека, отнятого ею у смерти, и лелеяла на своей груди, как недавно лелеяла мысль о безмерном счастье быть с ним под одной крышей.
Одровонж, почувствовав руками ее крепкое, упругое тело, девственную прелесть ее бедер, груди, плеч и ног, оглох и ослеп, потерял рассудок и обезумел от страсти. Ему казалось, что он умирает. Все его существо слилось с ней и потеряло свое отдельное бытие. Он растворился в ней, воплотился в само счастье. Поцелуи бесконечные, огненные, становились все более ненасытными. Радостный крик рвался из груди. Ласковые слова сыпались на губы, на глаза, на грудь, на волосы…
Дождь стучал по крыше, по стенам, бесновался за запертыми ставнями в непроницаемой ночной тьме.
XII
Однажды к крыльцу подъехала пароконная еврейская бричка, из недр которой высадились пан и пани Рудецкие. Его выпустили из тюрьмы под большой залог, благодаря хлопотам жены. Он был болен. Кое-как передвигался, подпираясь палкой, но выглядел плохо и ничего не говорил. Пани Рудецкая также была неузнаваема. Казалось, их мало интересовало все, что они застали в доме.
Хозяину приготовили постель в его прежней канцелярии, и он сразу лег. Пани Рудецкая обошла с Саломеей все комнаты и закоулки дома. Увидев чужого человека в спальне своей воспитанницы, хозяйка дома не выразила ни удивления, ни неудовольствия. Она лишь мрачно задумавшись кивнула головой, когда ей объяснили, кто это такой и почему здесь лежит. Два ее сына погибли в восстании. Одного так искромсали, что она даже не нашла его останков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39