– Давай, Дальнамейн, – абсолютно неожиданно завопил Говард, и мы оба ударили кулаками по своим коленкам, комментатор очень быстро тараторил все на той же одной ноте, а Говард вопил: – Давай, Дальнамейн, сукин ты сын! – Дальнамейна пришпорили, вперед вышел Ветреный, потом пошли последний фарлонг, и Дальнамейн стал лидером, прямо за ним Ветреный, Дальнамейн все держался, и вот финишный столб. Дальнамейн обошел Ветреного на голову, как говорится, и мы с Говардом даже не знали, то ли нам прыгать и расколачивать мебель, то ли попросту отключиться как бы в онемении.
Вот что я сказала:
– Пожалуй, пойду заварю чашку чаю. – И пошла заваривать, а Говард выключил телик и просто сидел там с разинутым ртом, глядя в его большой квадратный молочный ослепший глаз. Прихлебывая чай, что нам было необходимо, уж можете мне поверить, Говард сказал:
– Двадцать восемь тысяч фунтов, вот сколько это будет. И вот что я сделаю: половину положу в банк на время, а на другую буду играть, скажем, неделю, и если чуточку повезет, то нам хватит на то, что задумали.
– Тысячу ты получишь обратно, – напомнила я. – То есть ту, что поставил. Знаешь, букмекер отдаст ее тебе обратно.
– Ох, да, – сказал Говард. – Я про это все знаю, но ту самую тысячу я получил ведь за то, что как будто все знаю про книги и всякие такие вещи, так что я ее отдам.
– Кому? – спросила я, давно перестав удивляться любому слову и делу Говарда.
Ох, отправлю тому молодому парню из «Дейли уиндоу». Он сказал, будто знает кучу писателей и поэтов, и тому подобное, которые почти с голоду умирают. Это самое меньшее, что я могу сделать.
– Ты ничего такого не сделаешь, – сказала я чуточку злобно. – Он про тебя в газете так ничего и не напечатал. Он для тебя ничего не сделал.
– Это же не ему, – сказал Говард. – А какому-нибудь поэту, что живет на чердаке, пишет свои стихи, которые никому не нужны, и почти с голоду умирает.
– Откуда ты знаешь, что можно ему доверять и он отдаст деньги кому-нибудь, кто их заслуживает?
– Он кажется порядочным молодым человеком. Смотри, он мне карточку дал. – И Говард вытащил из кармана карточку, на которой было напечатано: «Альберт Ривс, „Дейли уиндоу“. – Я хочу сказать, – сказал Говард, – это ведь справедливо, правда? Вроде расплаты со всеми теми самыми мертвыми старыми поэтами и писателями, и тому подобное, которых никто из нас никогда не читал. Это самое меньшее, что я могу сделать. Тогда я буду чувствовать себя свободней, если ты понимаешь, что я имею в виду. У меня больше не будет никаких обязательств.
Еще что-нибудь говорить не было смысла; в любом случае, мы теперь спорили просто из-за жалкой тыщи монет, когда у нас столько денег, что мы даже не знаем, куда их девать, – я, в любом случае, – а Говард рассуждает о том, чтоб еще больше сделать. Лучше всего было мне перестать спорить, думать, планировать и как-нибудь заняться чаем. Конечно, не попросту чашкой чаю, а что-нибудь приготовить, разогреть те самые рыбные палочки, которые мы съесть не смогли, облив их теперь чуточкой томатного кетчупа. К чаю пойдет отлично.
Глава 12
Следующая неделя, как вы легко можете себе представить, была здорово хлопотливой, начиная с воскресенья, когда нам, конечно, пришлось пойти повидать моих маму и папу и сказать, мы им дарим подарок, чего б они ни пожелали для дома, и они подумали про холодильник, так что мы сказали, посмотрим. Это было утром. Днем Говард отправился навестить свою тетку, просто сам по себе; я понятия не имела, что он ей сделал, но догадывалась, что дал чек, а на сколько, понятия не имела, и не расспрашивала. Теперь я увидела смысл счета в банке, открытого Говардом год-два назад, на котором у нас до сих пор ничего не было на самом деле. Я всегда говорила: «Мы получаем зарплату и тратим зарплату. А ты платишь банку комиссионные и всякую всячину, пока банк ничего не делает, чтобы их заработать». А он всегда говорил: «Так полагается. Кроме того, в один прекрасный день банк нам в самом деле понадобится, попомни мои слова». Разумеется, мне никогда и не снилось, что так будет на самом деле, однако вот оно, большое, как жизнь, причем вдвое прекрасней, а Говард был прав, как всегда.
Вечером в воскресенье пришла Миртл со своим мужем Майклом, Говард, конечно, не хуже меня видел, чего им надо, хоть и был занят газетами про скачки, на кого надо ставить на следующей неделе. Миртл с чувством, захлебываясь, говорила, как все это было чудесно, мы, конечно, ни слова не проронили про то, что Говард уже сотворил со своей тыщей монет, точно так же, как маме, папе и тетке Говарда, хотя думали, скажем попозже, когда Говард доведет до конца свой так называемый план. На самом деле Миртл с Майклом были лишь первыми из людей, которые начали к нам заглядывать, а раньше никогда не заглядывали, и мы этим немножко пресытились, хотя Говард сказал: «Всего этого следовало ожидать. Такова человеческая натура, вот и все». Огдены, Мейзи Бауэр, разведенка; Джек Брейнтри, Лиз Бамбер со своим будущим мужем, еще куча других, и все вежливо попрошайничали, но мы им давали только чашку чаю с имбирным печеньем.
В понедельник утром Говард написал тому самому молодому парию из «Дейли уиндоу» письмо, сообщая, что вкладывает кроссированный чек на 1000 фунтов, которые надо использовать в помощь голодным поэтам и тому подобное, по чтоб без всякого паблисити. Говард сказал, после этого он себя лучше чувствует, говорит, духи мертвых писателей и поэтов, которых он так бесстыдно эксплуатировал (его собственные слова), могут теперь спать спокойно. Ох, Говард был странный парень, но было видно, чего он добивается в своем роде. Потом он отправился делать ставки на лошадей, хотя теперь возникла проблема, пришлось открывать счета у других букмекеров в городе, Джордж Уэлбек (Уэлбек Никогда Не Обманет) явно не собирался слишком радостно встречать Говарда после ноябрьского гандикапа, да ведь если кому-то не нравится, когда его клиенты выигрывают, зачем вообще браться за этот бизнес? В любом случае, я из-за этого вдруг подумала про то, про что не подумал Говард, и говорю ему:
– Ты еще не получил от Уэлбека деньги. А рассылаешь кругом чеки на тыщу монет. Может быть, ты немножко вперед забегаешь?
А он мне подмигнул и сказал:
– Выплата после субботы. Я пролонгировал тот самый чек, понимаешь?
Я тряхнула головой, не вполне понимая значение этого слова, но все предоставила Говарду, как обычно. Говард всегда лучше знал, бедный мальчик. Итак, утро понедельника было хлопотливым для него утром, он все бегал к другим скаковым комиссионерам в Брадкастере и открывал у них счета. А теперь я вам расскажу, на каких он ставил лошадей, и на каких скачках, и сколько всего выиграл, то есть что припомню. Я его никогда не спрашивала, какой он использует метод, только знала, не тот, что на ноябрьском гандикапе, так как подобные мелкие скачки не попали бы в «Энциклопедию Коупа».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50