– Я умру от жажды! Но вы тоже умрете!
– Ты предпочитаешь умереть отравленным?
– Мы оба умрем от жажды…
– Нас ждет Иерусалим. Он уже близко.
Убитый горем, Рамондо с трудом поднимается.
– Без воды и без еды нас ждет смерть, вот она-то как раз уже совсем близко.
Повелительным жестом Никомед заставляет слугу идти дальше. Поддерживая друг друга, они продолжают свой путь.
– Знаешь, что говорил один греческий философ? Пока мы есть, смерти нет, так что нечего ее бояться. А когда мы умрем, не будет нас, и опять-таки нечего бояться.
Бласко и епископ с большим аппетитом обедают. Они не желают прийти на помощь Никомеду и его слуге
Бласко и епископ сидят в большом зале замка. Они сосредоточенно и с большим аппетитом, облизывая пальцы, уплетают жареного барашка. И все же время от времени оба глубоко вздыхают и обмениваются горестными взглядами. Первым нарушает молчание епископ:
– Я очень опасаюсь, что в ближайшее время мы не сможем добиться передачи епархии имущества усопшей Аделаиды ди Калатравы.
Бласко наливает вина в бокал епископа и в свой тоже.
– Придется подождать результатов Крестового похода.
Епископ, отхлебнув вина, замечает:
– Но в случае, если барон сдастся и вернется на родину, так и не дойдя до Иерусалима, церковь не сможет противостоять требованиям кредиторов.
После этих слов оба молча продолжают трапезу.
Входит служанка с большим блюдом салата. Следом за ней в зал ползком пробирается ребенок, которому пошел уже седьмой месяц. Служанка, подхватив сына на руки, быстро выносит его из зала, потом возвращается и закрывает за собой дверь, чтобы он не смог приползти снова, ставит блюдо с салатом на стол.
Священник Бласко и епископ, не проронив ни слова, опять переглядываются и вздыхают. Этот немой диалог, состоящий из одних вздохов, продолжается до тех пор, пока девушка не уходит.
Только после этого Бласко отрывается от своей тарелки с салатом.
– А вдруг, – говорит он, – смерть, не дай Бог, настигнет барона Никомеда ди Калатраву, прежде чем он выполнит свой святой долг?
Епископ быстро взглядывает на Бласко и возводит очи горе.
– При столь печальном и роковом исходе – а такое, увы, случается часто – миссию барона можно будет считать выполненной вполне – как духовно, так и физически…
Бласко снова подливает вина и уточняет:
– Юридически тоже…
Оба приподнимают бокалы в своего рода немом тосте. В этот момент девушка вносит корзинку с фруктами. Она явно встревожена и обращается к священнику:
– Прошу вас, монсеньор, поглядите в окно… Барон Никомед упал и не может подняться. Рамондо тоже совсем выбился из сил. Если мы сейчас же не поможем им, оба умрут.
Бласко отчужденно смотрит на нее:
– Что ты там такое говоришь?
– Я говорю, что он умирает: вот, посмотрите… Выгляните, монсеньор, из окна и сами убедитесь. Он лежит на земле и не может подняться – сил у него больше не осталось…
Вместо ответа священник с умильными гримасами начинает сюсюкать (оказывается, следом за девушкой в зал приполз и малыш):
– Ку-ку… ку-ку-ку… ку-ка-ре-ку…
Девушка сразу же оборачивается и берет ребенка на руки. Но не уходит, а все еще чего-то ждет.
Бласко же обращается к епископу:
– Какой чудесный бутуз, не правда ли?
Епископ с улыбкой кивает, а девушка, не дождавшись ответа, уходит и закрывает за собой дверь.
– Да исполнится воля Господня… – произносит со вздохом Бласко.
– И на земле, и на небесах! Аминь!
Никомед и Рамондо добираются до Иерусалима, а маленький ребенок возвращает их домой
Совершенно ослабевший Никомед, шатаясь, приближается к дереву-календарю и из последних сил делает на нем очередную зарубку.
За хозяином, пыхтя, бредет Рамондо. Он в таком же плачевном состоянии, как и барон.
– Мы все еще не дошли, господин?
– По подсчетам, которые я сделал раньше, нам остается еще восемь дней. Рамондо, смирившись с неизбежностью, качает головой:
– Нам столько не протянуть.
Подойдя к куче соломы, он валится на нее.
Никомед сердито кричит:
– Поднимись сейчас же!
– Нет…
Никомед подходит к нему и, обнажив меч, начинает покалывать им своего оруженосца.
– Ты сказал «нет»?
– Можете проткнуть меня насквозь, господин, как вы проткнули того дровосека. Сейчас это будет даже не убийство, а милосердный поступок, он избавит меня от лишних мучений.
Смущенный Никомед вкладывает меч в ножны.
– Мы пройдем еще милю, две, неважно сколько… Из последних сил будем стремиться к Иерусалиму. Пусть я погибну, но свое обязательство выполню.
Рамондо поднимает к хозяину изможденное лицо.
– Я не бунтую, господин. Взбунтовались мои ноги: не хотят идти… Отказали мне.
Никомед, собрав остатки сил, хватает Рамондо за руку и все же ухитряется поднять его с земли.
– Я дал обет, Рамондо, и ничто не может заставить меня нарушить свое слово! – говорит он и после непродолжительной паузы добавляет: – Разве что мы доберемся до Иерусалима раньше назначенного срока… В конце концов можем же мы прийти туда на несколько дней раньше… – Пошатываясь, он выходит из-под навеса. – Я пошел, Рамондо, и знаю, что ты последуешь за мной. Я уверен в этом и не буду даже оглядываться. Никогда не надо оглядываться назад…
Никомед через силу делает несколько шагов и выбирается на протоптанную дорожку.
Рамондо, дождавшись, когда хозяин удалится на некоторое расстояние, берет из костра дымящуюся головешку и бросает ее прямо в кучу соломы – пусть горит этот навес!
Затем, ковыляя, спешит вслед за Никомедом, бредущим по унылой, голой местности. Теперь они снова вместе, едва волоча ноги и пошатываясь, двигаются к своей цели. Взгляд их устремлен в пустоту, зрачки расширены, как у лунатиков.
– …Сколько крестоносцев погибло вместе со своими семьями из-за того, что они не удержались от искушения и напились воды, зная, что колодцы отравлены.
Рамондо делает глотательное движение и проводит языком по пересохшим губам.
– Я бы сейчас и яду напился.
Впереди они видят большое дерево, среди ветвей которого что-то ослепительно блестит под солнцем. Это рыцарские доспехи, которые Рамондо когда-то повесил на сук. Зрелище кажется фантастическим, и Никомед воспринимает его как знамение судьбы.
– Мой панцирь! Мои доспехи!… – восклицает он и в патетической позе замирает перед деревом.
– Сама судьба мне их послала. Само небо. Помоги-ка мне облачиться, Рамондо. Теперь именно в них… – он нежно проводит рукой по металлу, – именно в них я должен принять свой последний бой.
Рамондо подходит к дереву и, с трудом стащив доспехи, помогает барону надеть их.
– Я никогда еще не видел вас в панцире. А он вам к лицу. Такой воинственный вид… Неверные помрут от страха. Мне и то страшно. Ну вот, готово.
– Да, я и впрямь готов вступить в свою последнюю схватку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16