– Не настоящие это броневички, – сказал Ефим, который всегда и все узнавал первым, – а, похоже, муляжи какие-то. Открыть их нельзя – пробовали даже автогеном дверцы вырезать и не получилось – не берет автоген, сплав там какой-то сверхтвердый. А внутри ничего нет, по крайней мере, когда заглядываешь, внутри ничего нет, ни сидений, ничего – туман какой-то.
– А ты откуда такие подробности знаешь? – спросил Дорошенко.
– Танки на станции Бровары стояли к отправке готовые, а я туда ездил прибор один для института получать – вот и узнал все на месте.
– К ним что, всех пускают? – удивилась Инга Кузниц.
– Меня пустили, – внушительно сказал Ефим.
Константинова сказала патетическим тоном:
– Вы только подумайте, как, оказывается, бог следит за всеми нами!
– Усмири гордыню, женщина, – произнес Шварц тонким елейным голосом, копируя патриарха, и добавил нормальным тоном, – успокойся, можешь и дальше грешить – очень ты ему нужна.
– А вот у вас, Генрих, – спросила вдруг Кузница Ира Калинкина, одарив его взглядом своих серых огромных или, по выражению Константинова, «патологически непропорциональных» глаз, – а у вас, на театре военных действий, эти перерождения должны ведь часто происходить.
– В нашем театре, – усмехнулся Кузниц, – пьесы все больше скучные: сидим в штабе, бумажки пишем, в окно смотрим на море – там, правда, иногда что-то взрывается или стреляют, но это по большей части арабы рыбу бьют, – он достал сигареты и вопросительно посмотрел на Константинова.
– Пошли, – сказал Константинов и встал.
Кузниц поднялся с пола, пристроил на книжной полке свою тарелку и рюмку и неожиданно для себя продолжил:
– Был, правда, один случай, довольно забавный. Двое «правоверных» как-то пробрались мимо часовых – днем, с «мухой» (это гранатомет пехотный) – и хотели пальнуть по штабу и, говорят, переродились вместе с гранатометом.
– Во что? – поинтересовался Вольф Шварц.
Кузниц усмехнулся:
– «Муха» превратилась, говорят, в катапульту древнюю, вроде той, что Архимед изобрел, а воины аллаха исчезли, а вместо них патруль подобрал двух дикарей – в одних набедренных повязках, ни одного языка не знают, всего боятся. Их в Англию отправили – изучать будут.
– Избирательно боженька помогает, – сказал Дорошенко, – похоже, он на стороне коалиции. Ведь не ядерные же гранаты были у этих правоверных.
– Говорят, гранаты заразой какой-то начинены были, чумой что ли, – сказал Кузниц, – а насчет избирательности ты не прав – в коалиции много чего переродилось.
– Ты идешь? – крикнул Константинов от входных дверей.
– Иду, иду, – ответил Кузниц и пошел к дверям. У дверей пришлось выдержать борьбу с котом, который рвался на лестничную площадку, но выпускать его было строжайшим образом запрещено хозяйкой.
На лестничной площадке Константинов курил, прислонившись к перилам. Кузниц стал рядом с ним, прикурил свою сигарету и спросил:
– Что это за притчу ты рассказал народу? Сам придумал?
– Куда мне, – Константинов стряхнул пепел в закрепленную на перилах консервную банку, – это басня Эзопа.
– Надо же…, – сказал Кузниц, – я забыл как-то за этими вояжами, что ты у нас эрудит, как этот…
– Как кто? – поинтересовался Константинов.
– Ну, этот, как его? Забыл, в общем, – признался Кузниц. – Впрочем, я человек военный, бесхитростный и малограмотный – мне простительно. Все время в разъездах, опять же – свое имя можно забыть.
– Путешествуешь ты и правда много, – сказал Константинов, – как Пржевальский.
– Нет, – возразил Кузниц, – на Пржевальского я не тяну.
– Ну, тогда как лошадь Пржевальского, – сказал Константинов.
– Как лошадь, пожалуй, да, – согласился Кузниц, и они замолчали.
– А почему ты теперь не через Стамбул летать будешь? – помолчав, спросил Константинов.
– Опасно стало в Стамбуле, – ответил Кузниц, – местные мусульмане шалят: то гостиницу взорвут с иностранцами, то зарежут какого-нибудь неверного на базаре. Вот командование и решило, что на Крите будет спокойнее – греки ж союзники все-таки.
– А турки разве нет? – удивился Константинов. – Турция же член НАТО, насколько я знаю.
– Турция сохраняет нейтралитет, как Украина. Аэродромы только свои предоставила американцам.
Они опять замолчали. Константинов докурил сигарету, бросил окурок в банку и направился было назад в квартиру Шварца, но вдруг повернулся к Кузницу, который тоже потушил сигарету и собирался идти за ним, и спросил:
– А как там вообще в «стране пребывания», страшно?
– Страшно, – Кузниц помолчал, – особенно ночью. Ты только Ингу не пугай. – Он опять немного помолчал и добавил: – Местное население ведь, в сущности, арабы, хотя и христиане, и многие сочувствуют «правоверным», проводят их диверсантов. Недавно одного штабного зарезали, майора одного – к бабе ночью пошел, и зарезали – нашли утром. Лежишь ночью в гостинице и прислушиваешься – шаги какие-то в коридоре тихие, трещит что-то, – он засмеялся, – а как-то Ариель среди ночи ко мне в номер прибежал. В трусах, весь трясется, пистолетом размахивает, шепчет, что у него в номере кто-то есть. Ну, уговорил он меня, вооружились, пошли, а это летучая мышь оказалась.
– У вас и оружие есть? – спросил Константинов.
– Есть. Пистолеты выдали, – ответил Кузниц, – я свой в тумбочке держу от греха подальше, а Ариель под подушку кладет – застрелится когда-нибудь.
Они вернулись как раз к горячему и новым слухам. На горячее были купаты, приготовленные хозяином тоже по особому рецепту. А новые слухи принес, как всегда, Ефим. Слухи были такие, что и про горячее забыли, правда, ненадолго, и сводились эти слухи к тому, что будто бы на месте перерождения оружия появляются какие-то странные люди и странное у них все: и внешность, и одежда, и поведение.
– Как они сюда попали, эти люди не помнят, – рассказывал Ефим, – и сначала, когда перерождения происходили во всяких диких и отдаленных местах, на людей, появляющихся на месте перерождения, внимания не обращали, и только недавно они произвели настоящую сенсацию в Англии. Случилось это не где-нибудь, а в Оксфорде. Там один сумасшедший то ли физик, то ли химик, страшно возмущенный современными нравами и особенно однополыми браками, раздобыл или сделал маленькую атомную бомбу.
– Постой! Как это раздобыл или сделал? – возмутился Дорошенко. – Ты знаешь, сколько надо всего, чтобы сделать такую бомбу?! Заводы должны были на него работать или большие лаборатории, это я тебе как физик говорю.
– Ну, раздобыл, наверно, не знаю, – сказал Ефим, – не это важно.
– Как это не важно?! – не успокаивался Дорошенко.
– Успокойся, Вадик, дай рассказать человеку, сделал, раздобыл – какая разница, – урезонила Дорошенко его жена Лена – художница и человек романтический.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56